Словом, происходило соревнование с немецкими бронетанковыми частями, кто скорее достигнет Варшавы— они или мы. Никто не думал о том, чтобы задержать врага хотя бы на несколько часов, если не на несколько дней или дольше.

В Варшаву, как можно скорее в Варшаву!

8 сентября мы через Модлин прибыли в Отвоцк. Штаб бригады разместился в пансионате посреди замечательного соснового парка. Здесь бригада наконец получила долгожданный приказ, в соответствии с которым она придавалась группе генерала Андерса.

А между тем состояние бригады было плачевным. Фактически она перестала существовать и числилась лишь на бумаге да в воспоминаниях. 1 сентября она вступила в бой в составе четырех кавалерийских полков, дивизиона конной артиллерии (четыре батареи), бронетанковой роты, зенитной батареи, разведывательного эскадрона и эскадрона связи. Это была крупная, хорошо вооруженная и оснащенная боевая единица.

Но уже после двух дней не очень тяжелых боев и после нескольких дней марша без сражений и даже без соприкосновения с противником от нашего замечательного боевого соединения в результате неумелых действий его командира почти ничего не осталось. Бригада буквально развалилась и рассыпалась. Я особо подчеркиваю при этом — без каких-либо боев с немцами! Даже самолеты нам не очень-то досаждали. Только один раз — около Скерневиц — мы стали объектом небольшого налета, причем мы не понесли никаких потерь.

В Отвоцке всю бригаду представляли восемь офицеров командования (в том числе командир бригады полковник Гробицкий, поручик Зигмунт Янке, ротмистр Скорупка и я в качестве квартирмейстера), несколько офицеров запаса и небольшое число унтер-офицеров. Из средств передвижения уцелели два легковых автомобиля и несколько десятков лошадей.

От 20-го уланского полка остался только один взвод в составе тридцати конников. Остальные потерялись где-то в пути. 6-го кавалерийского полка вообще не существовало — он остался на месте, получив задачу прикрывать наш отход. Из состава 22-го полка уцелел неполный эскадрон. 1-й кавалерийский полк КОП[12] вообще невозможно было разыскать, от дивизиона конной артиллерии, от бронемашин и зенитной батареи не осталось и следа. То же самое произошло с эскадронами связи и разведывательным, которые пропали неизвестно куда и когда. Принимались меры к розыску 1-го полка КОП. У нас имелись непроверенные данные, что он находится где-то недалеко. В таком плачевном состоянии мы вскоре были включены в группу генерала Андерса.

«Оперативная группа» Андерса, перед которой была поставлена задача оборонять Вислу южнее Варшавы, собственно говоря, никогда до конца так и не была сформирована. Группа фактически состояла из Барановичской кавалерийской бригады, командиром которой являлся Андерс, Волынской кавалерийской бригады (командир — полковник Филипович), а также несуществующей Кресовой бригады полковника Гробицкого. Штаб оперативной группы во главе с Андерсом находился под Вянзовной.

12-го утром наша бригада получила приказ прикрывать тыл группы Андерса, которая должна была нанести удар по Минську-Мазовецки и одновременно оборонять Вислу под Отвоцком. Но те, кто отдавал приказ, упустили из виду одну деталь, — забыли, что бригады практически не существует.

Выполнение приказа выглядело так: все, что было способно двигаться, было сведено в походную колонну, которой с небольшим интервалом надлежало следовать по шоссе за частями, имевшими задачу осуществить удар по Минську-Мазовецки. Около 22 часов того же дня мы тронулись все вместе, единой и единственной колонной в составе двух легковых автомобилей, одного военного вездехода, одной грузовой автомашины и около ста всадников. Чуть поодаль за нами следовали тридцать конных повозок бригады. Общее направление движения — за группой генерала Андерса.

Вылазка в направлении Минська-Мазовецки полностью провалилась[13].

Мы вынуждены были отступать на Люблин. Хаос на дорогах царил невероятный. Наступившая ночь еще больше затрудняла какое бы то ни было передвижение. Колонны походили на сплетенные тела огромных ужей, конвульсивно вздрагивающих в безуспешных попытках сдвинуться в какую-либо сторону. Транспортные средства забили не только шоссе, но и обочины. Путь отступления был отмечен опрокинутыми машинами, перевернутыми телегами, изломанными колесами. Колонны шли в разных направлениях, и никто не знал, куда и зачем. Часто было неизвестно, где конец одной, а где начало другой. Командиров нигде не было видно, компактных войсковых частей — тоже. Только обозы и обозы, машины и повозки всевозможных видов и назначения. Бесконечный поток, которому, казалось, нет конца. О какой-либо организованности движения не могло быть и речи. Приказы по-прежнему не приходили.

В такой обстановке я потерял остатки группы и с трудом, часто сворачивая в поле, добрался наконец до Гарволина, который превратился в сплошное море огня. В свете пожаров, особенно ярких на фоне темной ночи, виднелись сотни двигающихся мужчин, женщин, стариков, детей, телеги, лошади, коровы, овцы. Все это пыталось пробиваться в различных направлениях, поднимало невообразимый шум и гам. Выли и лаяли собаки, мычали коровы, блеяли овцы, ржали лошади, кричали и метались обезумевшие люди с красными от огня лицами.

О проезде через Гарволин не могло быть и речи. Пришлось отъехать на несколько километров от города и остановиться прямо в поле на стерне, невдалеке от шоссе. Нужно было переждать, пока этот поток людей и транспортных средств удалится в одну или в другую сторону. Так я дождался рассвета. Утром на шоссе стало немного свободнее, а главное, улучшилась видимость. В воздух все еще поднимались клубы дыма, стоял запах гари, но пожар уже утих, поглотив все, что было подвластно огню.

Я приехал в Гарволин и увидел страшную картину. Города попросту не существовало. Остовы домов, руины и еще дымящиеся развалины. Нигде ни души. Проехал в казармы за городом. Застал там нескольких офицеров и два-три десятка солдат. От них узнал, что всем надлежит следовать на Люблин, так как там должна быть сформирована новая ударная армия генерала Домб-Бернацкого.

О группе генерала Андерса никто ничего не слышал. Кое-кто утверждал, что кавалерия получила приказ отступать на Парчев. Я поехал в сторону Люблина. Вся дорога Гарволин — Люблин была забита людьми. Шло гражданское население со своим имуществом, молодые добровольцы и мобилизованные. Вместе с ними двигались небольшие группки военных, пробиравшихся вперед пешком, на телегах, иногда в автомобилях или верхом. Время от времени попадались отдельные орудия и даже целые батареи. Около шоссе валялось множество убитых лошадей, сломанных телег и опрокинутых автомашин.

Вдруг появился немецкий самолет, который начал пикировать и обстреливать шоссе из пулемета. Какие-то обезумевшие лошади в разъяренном галопе понесли одинокое орудие серединой дороги. В следующее мгновение «взбесившееся» орудие зацепило боком мой автомобиль и тут же опрокинуло его в ров. Вместе с шофером мы кое-как выкарабкались из-под машины, подняли ее и поставили вновь на шоссе. Оказалось, что мотор не был поврежден, вырваны лишь дверцы и погнуты крылья. Таким образом, мы могли следовать дальше. Я стал вглядываться, пытаясь увидеть, что же произошло с орудием. Невдалеке, метрах в ста от нас, на шоссе образовалось настоящее столпотворение. Видимо, раненые лошади упали, а другие не могли высвободиться из упряжки, тем более что их всей своей тяжестью придавило орудие. Проходившие мимо люди стали обрубать упряжь и освобождать бедных животных. Не теряя больше времени на созерцание разыгравшейся сцены, я поехал дальше и в тот же день под вечер добрался до Люблина.

Тут я увидел знакомую картину: улицы, казармы, весь город и даже окрестности забиты войсками. Найти кого-либо почти невозможно, тем более что учреждения уже закрыты и справиться просто не у кого. Пришлось дожидаться утра.