— Тебе она очень нравится, — сказал он. — И шум моря в ней.

— Не сам шум, — ответила она с улыбкой. — Хотя этот шум как-то странно завораживает. Но дело не только в нем. Когда я слушаю, мне чудится, что там, за шумом моря, слышен чей-то голос, который пытается мне что-то сказать.

— Какое-то волшебство? — спросил он, — Волшебный голос?

Она нахмурила лоб и задумалась.

— Ты знаешь, что такое волшебство? — не унимался он. — Можешь мне это объяснить?

— Мой господин, — отвечала она, — ты задаешь мне загадки.

— Я этого не хотел. Я подумал, что, может быть, ты сумеешь растолковать мне, что такое волшебство. Это слово очень часто приходится слышать, оно само просится на язык, когда надо что-то объяснить, а никакого объяснения нет.

— И ты решил, что растолковать тебе это сможет простая девчонка. Которая время от времени бродит по Брошенным Землям и не может, или не хочет, объяснить зачем. Которая может увидеть что-то живое в куске дерева…

— Ничего такого я не думал, — сказал он, хотя тут же неохотно признал про себя, что именно таковы были его мысли. — Если я тебя обидел…

— Нет, не обидел, — ответила она и, взяв с колен раковину, вновь поднесла к уху. Харкорт понял, что она не хочет продолжать разговор, вернулся к огню и сел рядом с аббатом.

«Пока что все идет благополучно, — подумал он. — Нам пришлось иметь дело с буграми в лесу и с призраками на болоте, но с настоящими опасностями мы еще не сталкивались». До сих пор они не заметили никаких признаков Нечисти, никаких намеков на то, что Нечисть догадалась об их присутствии. Конечно, именно на это они и надеялись, но он знал, что оснований для подобных надежд у них нет.

— Гай, — спросил он аббата, — у тебя нет такого ощущения, что все идет слишком гладко?

— Да, это мне приходило в голову, — ответил аббат. — Ну и прекрасно. Впрочем, прошло пока только четыре дня.

— Может быть, я зря беспокоюсь, — сказал Харкорт, — но у меня все время мурашки по спине ползают. Такое чувство, словно кто-то за нами наблюдает. Я какой-то весь взвинченный и постоянно дергаюсь.

— Да, я это тоже чувствую, — сказал аббат, — только стараюсь об этом не думать. Не люблю накликать беду. Пока все идет хорошо — ну и ладно.

— Иоланда думает, что в раковине слышится какой-то голос, только его заглушает шум моря.

— Девичьи фантазии, — сказал аббат.

— Знаю. Может быть, и так. Только я не доверяю коробейнику. И эта раковина мне не нравится.

Аббат положил Харкорту на плечо свою тяжелую руку.

— Успокойся, — сказал он. — Не надо накликать беду.

На следующий день гребень холмистой гряды, по которому они шли, стал заметно ниже, и они оказались на нешироком плато, шедшем вдоль прибрежных гор. Дальше простирались болотистые низины, по которым они снова направились на запад.

— Мы взяли слишком далеко к северу, — сказал Харкорт. — Наверное, лучше было бы держаться холмов.

Они остановились передохнуть, и Шишковатый достал из сумки, висевшей у него на поясе, карту, которую начертил для них дядя Рауль. Он расстелил ее на земле, и они сгрудились вокруг, глядя ему через плечо.

— Тут нелегко разобраться, — сказал Шишковатый. — Масштаб не соответствует расстояниям. Но я думаю, что мы вот тут, — он ткнул пальцем в карту.

— Если ты прав, — заметил Харкорт, — то мы все еще на безопасном расстоянии к югу от римской дороги.

— От этой карты никакого толку, — сказала Иоланда. — На ней нет того болота.

— Очень может быть, — возразил Харкорт, — что дядя про него не знал. Возможно, он прошел севернее.

— До храма еще далеко, — сказал аббат, — но похоже, что он прямо на запад от нас.

— Вот вам и ответ, — сказал Шишковатый. — Значит, надо идти на запад.

Он сложил карту и сунул ее обратно в сумку.

Плато было не таким лесистым, как холмы, лес здесь был реже и мельче, время от времени попадались небольшие поляны. На некоторых из них, может быть, когда-то стояли крестьянские усадьбы, теперь давно заброшенные, но никаких признаков построек заметно не было. Такие поляны они старались пересекать как можно быстрее, внимательно глядя на небо, не покажутся ли драконы. Но драконы не появлялись. День стоял ясный, солнечный, но не слишком жаркий, на небе не было ни облачка. Иоланда, как обычно, шла впереди всех, но в пределах видимости. Вскоре после полудня она остановилась, и все подошли к ней.

— Что-нибудь неладно? — спросил Харкорт.

— Я чую дым, — ответила она и показала вперед. — По-моему, это вон в той стороне.

— Может быть, там люди, — сказал Шишковатый. — Нечисти огонь ни к чему. Они едят мясо сырым.

— Нам лучше рассыпаться в цепочку, — сказал Харкорт. — Ради бога, двигайтесь осторожно и смотрите в оба. Если это люди, надо их не спугнуть. Нам нужны любые сведения, какие можно будет от них получить.

— А если это Нечисть, — добавил Шишковатый, — то надо заметить ее прежде, чем она заметит нас.

Они растянулись цепочкой и медленно, осторожно двинулись под гору к оврагу, куда показала Иоланда. На полпути к нему Харкорт ощутил резкий запах дыма. Иоланда была права: там горел огонь. Низко пригнувшись, он продолжал спускаться по склону, то и дело озираясь по сторонам.

Услышав какой-то нечленораздельный звук, он застыл на месте и взглянул направо, откуда донесся звук. Там приник к земле Шишковатый. Увидев, что Харкорт смотрит в его сторону, он ткнул пальцем вперед, и Харкорт, посмотрев в этом направлении, увидел плывущую в воздухе тонкую голубую струйку дыма.

Он поднял руку, дал знак двигаться вперед и, пригибаясь как можно ниже, продолжал медленно спускаться под гору. Взглянув направо, он увидел, что Шишковатый тоже двинулся вперед, а за ним и аббат. Иоланды не было видно. Проклятая девчонка, подумал он, куда она делась? Вечно норовит держаться сама по себе! Но тут же он увидел ее слева от себя и далеко впереди: она перебегала от дерева к дереву, едва заметная на их фоне, — лишь что-то смутно мелькало вдали.

Он сделал еще несколько шагов вперед и остановился как вкопанный. Там, на дне оврага, горел костер. У ручейка, низвергавшегося из расщелины в склоне оврага, стояла жалкая хижина. Над водой возвышалось какое-то деревянное сооружение. «Мельница! — подумал он. — Клянусь Богом, мельница!» Мельничное колесо вертелось, сверкая на солнце, от его лопастей поднималась водяная пыль. А над колесом вращалась, качаясь во все стороны, деревянная клетка. Внутри клетки кто-то был, но кто — он разглядеть не мог. Оттуда доносились какие-то скрипучие звуки, но издавала их сама вращающаяся клетка или существо, сидевшее в ней, понять было невозможно.

Около мельничного колеса стоял на коленях человек, что-то делавший с обрубком дерева. В руках у него были молоток и стамеска. Он был стар — длинные седые волосы падали ему на плечи, седая борода спускалась на грудь. Он колотил молотком по стамеске, не замечая приближения людей.

Харкорт внимательно осмотрелся. Никого больше видно не было, хотя в хижине мог быть еще кто-то. Старик на коленях продолжал колотить по обрубку.

Харкорт выпрямился и направился к старику, стараясь двигаться как можно тише. Но его опередил аббат, который величественно приближался к старику, огромный и внушительный, по узкому ровному дну оврага.

Старик бросил молоток со стамеской и вскочил на ноги. Он стоял, уставившись на аббата и готовый в любую минуту пуститься наутек. Потом, видимо, сообразил, кто может быть этот человек в сутане и с выстриженной макушкой, и бросился ему навстречу. Едва не поскользнувшись, он остановился и упал на колени, прижав к груди молитвенно сложенные руки.

— Благослови меня, отец! — вскричал он жалобным голосом. — Благослови меня!

Аббат воздел руку, пробормотал что-то по-латыни и осенил его крестным знамением. Потом он нагнулся и поднял старика на ноги.

— Я уже не надеялся, что когда-нибудь дождусь благословения Церкви, — дрожащим голосом сказал старик. — Думал, что безвозвратно погиб. Думал, что Бог обо мне забыл.