— Удавить чертову птицу! — сказал коробейник. — Свернуть ей шею, иначе ее замолчать не заставишь.

— По правде говоря, я бы лучше свернул шею тебе, — сказал аббат. — В какую немыслимую историю ты нас втянул?

Харкорт окинул взглядом склоны холмов, окружавших долину, где они оказались. На них можно было различить силуэты деревьев и еще какие-то бесформенные темные пятна. Одно из них он узнал — это был неуклюжий, сгорбленный силуэт горгульи.

«Значит, они все еще с нами, — подумал он. — И по-прежнему стоят на страже. А какая судьба постигла еще одного из наших — тролля с петлей на шее?» Харкорт припомнил, что в последний раз видел его удирающим вниз по склону во время битвы. Наверное, у него было достаточно оснований удирать. Он пошел с людьми, и попади он в лапы Нечисти, это, конечно, стоило бы ему жизни. Даже если бы он и знал об очарованном убежище за холмом, он должен был сообразить, что ему туда входа нет.

А Нечисть — знала она об этом убежище? Непременно должна была знать. А если так, то почему она не позаботилась о том, чтобы отрезать от него людей? И тут Харкорт понял, что именно это она и сделала. Кучка Нечисти, что кинулась на них с вершины холма, и была тем отрядом, который послали, чтобы их отрезать. Но что-то у них не получилось. Подумав еще немного, Харкорт догадался, в чем дело. Тот отряд не послушался приказа и кинулся в атаку, вместо того чтобы сидеть в засаде и встретить людей лишь тогда, когда у подножья холма покажутся главные силы Нечисти. В своем чрезмерном усердии они надеялись одержать победу самостоятельно, одним ударом, а не ждать, пока подойдут главные силы. Наверное, это были те самые горячие головы из молодых, что рвались к славе. Но их действия были ошибкой — они могли бы и сами это предвидеть, если бы дали себе труд подумать. Впрочем, молодежь склонна отдаваться минутному порыву, не задумываясь о последствиях. Харкорт мрачно усмехнулся — исхода, более удачного для их отряда, он и сам бы придумать не мог.

— Соберитесь вместе, — послышался хриплый шепот коробейника. — Идите сюда поближе, только тихо. Я должен вам кое-что сказать. Но это нельзя говорить громко.

Рыдания Нэн смолкли. Иоланда все еще сидела, прижав ее к себе. Аббат, до сих пор стоявший рядом с Харкортом, отошел — наверное, ближе к коробейнику.

Харкорт тронул Иоланду за руку.

— Пойдем. Коробейнику не терпится что-то нам сказать.

Все собрались и стояли в темноте вокруг коробейника.

— Только тише, — предупредил коробейник. — Слушайте внимательно и не перебивайте. А если захотите что-то сказать, говорите шепотом.

Справа от Харкорта Шишковатый что-то недовольно проворчал.

— Нечисть все еще здесь, — сказал коробейник. — И, может быть, совсем рядом. Мы в непосредственной близости от поместья, которое вы ищете, хотя я и не могу точно сказать, в какой оно стороне.

— Нечисть охраняет это поместье, — сказал аббат. — Это мы точно знаем. Возможно, большими силами. Там должны быть ловушки и засады, их надо остерегаться.

— Нам нечего остерегаться, пока мы топчемся тут на одном месте, — сказал Шишковатый. — Я предлагаю не торчать тут до утра, а то как бы нам опять не оказаться лицом к лицу с Нечистью.

— Откуда ты знаешь, что мы рядом с поместьем? — спросил римлянин.

— Наши друзья там, в убежище, знали, куда мы хотим попасть, — ответил коробейник. — От них ничего нельзя скрыть. Прежде чем начать действовать, они глубоко заглянули в ваши души.

— Но зачем им…

— Ведь вы ищете призму, верно? — сказал коробейник. — В той священной земле лежит тот, кто больше всех заинтересован, чтобы вы ее нашли. Да и другие заинтересованы немногим меньше. Если не считать дяди Харкорта, то за многие столетия вы первые и единственные, кто отправился на ее поиски, а это их самое горячее сокровенное желание. Так почему бы им не помочь вам, чем можно?

— Согласен, — сказал аббат. — На мой взгляд, в этом есть смысл.

Харкорту пришло в голову, что если коробейник говорит о том самом святом, он говорит что-то не то: ведь если у святого отняли душу, то в земле лежит всего лишь его бренная плоть. Нахмурившись, он пытался разобраться во всей этой путанице, но не мог. Может быть, коробейник говорит и о тех чародеях, кто тоже там похоронен? Но почему это так интересует чародеев? Разве что они действовали общими усилиями — святости отшельника оказалось недостаточно, чтобы изгнать из этого мира Нечисть, и ему понадобилась помощь чародеев. А что если этого святого вообще никогда не было на свете, если вся легенда — плод фантазии, если нет никакой души и никакой призмы, а все их грандиозное предприятие — всего лишь пустая затея?

Он понурил голову, от души благодарный за то, что тьма скрывает от остальных и его, и его сомнения. Он мог бы спросить коробейника, но не хотел: тогда его упрямое неверие станет всем очевидно. А кроме того, задав коробейнику вопрос, он мог получить ответ, которого не хотел услышать. Вопрос задал аббат.

— На мой взгляд, в этом есть смысл, — повторил он. — Меня смущает только одна мелочь. Если наш святой остался без души, которую у него отняли…

— За него говорят другие, — не раздумывая ответил коробейник. — И действуют за него другие.

— Они помогали ему?

— Этого я не знаю. Но в глубокой древности здесь были люди, которые знали о нем и о том, чего он хочет добиться. Они преклонялись перед ним. Говорят, они любили его.

— Не такой уж это обстоятельный ответ, — проворчал аббат, — но придется, должно быть, им удовлетвориться. Но ведь чародей Лазандра…

— Лазандра — совсем другое дело, — сказал коробейник. — Он предал своих братьев. Бывает, что богатства и власть ослепляют.

Шишковатый потянул Харкорта за рукав. Харкорт обернулся и увидел, что тот отошел немного в сторону и манит его пальцем. Не раздумывая, Харкорт подошел к нему.

— Я отправляюсь наверх, — сказал Шишковатый. — Я не намерен сидеть здесь, как боров в хлеву, и ждать, пока не придут меня резать.

— Я иду с тобой, — сказал Харкорт.

— Одна из горгулий уже наверху.

— Да, я ее только что видел.

— Не нравится мне этот коробейник — уж очень он скользкий и слишком гладко говорит, — сказал Шишковатый. — Я сильно сомневаюсь, так ли точно он все это знает, как пытается представить.

— Я тоже, — согласился Харкорт. Шишковатый начал подниматься на холм, двигаясь медленно, плавно и бесшумно, как тень. Стараясь идти так же тихо, Харкорт последовал за ним.

Они дошли до того места, где стояла на страже горгулья.

— Пойдем с нами, — сказал Шишковатый, обращаясь к ней. — Только не ломись через кусты напрямик, чтобы не наделать шума.

Горгулья ничего не ответила, как будто не слышала. Но, когда они снова начали подниматься по склону — на этот раз Харкорт немного впереди, а Шишковатый позади, — она пошла за ними, двигаясь так же бесшумно, как и они. На полпути к вершине Шишковатый остановился. Харкорт подошел к нему.

— Мы очутились между двух холмов, — сказал Шишковатый. — В узкой впадине между ними. Может быть, Нечисть притаилась на этом холме, может, на том, что стоит позади, а может быть, и на обоих. Нельзя, чтобы утро застало нас здесь. А этот безмозглый коробейник как будто всем доволен и даже ухом не ведет.

— У него нет боевого опыта, — сказал Харкорт. — Он просто не понимает.

— Он очень упрям, — сказал Шишковатый.

— Ну, если понадобится, я это упрямство из него вышибу, — пообещал Харкорт.

— Хуже всего то, что это не только упрямство, — сказал Шишковатый. — Еще и самонадеянность.

— Дойдем до вершины, — сказал Харкорт. — Тогда нам будет ясно, что делать.

Они продолжали подниматься на холм, двигаясь в ряд, то и дело останавливаясь, чтобы осторожно осмотреться, и прислушиваясь, чтобы не упустить ни малейшего шороха, готовые к любой неожиданности.

Достигнув гребня холма, оба присели на корточки, а горгулья остановилась как вкопанная между ними. У подножья холма простиралась широкая долина, а по другую ее сторону возвышался еще один холм.