Я должен был или убить этого медведя, или увести лошадей из ущелья. Если я оставлю их здесь, лошади, на которых надеты путы, будут съедены. Я решил помериться силами с медведем. Не велик подвиг — охотиться на гризли, имея в руках одно из тех ружей, какими пользуетесь теперь вы, белые. Ваше ружье стреляет несколько раз подряд, а у меня было курковое ружье. Я знал, что, если первая пуля не убьет гризли, он меня растерзает раньше, чем я успею снова зарядить ружье. Для меня гризли был не менее опасным противником, чем воин враждебного племени. Долго я колебался. Наконец я зарядил ружье, спрятался в кустах, в сорока шагах от мертвой лошади, и стал ждать.

Гризли пришел, «когда начало смеркаться. Выйдя из зарослей, он направился к мертвой лошади. Величиной он был с самку бизона, но, конечно, гораздо ниже. Он шел смело напрямик; черные медведи осматриваются по сторонам, пока не убедятся, что опасность им не угрожает, но гризли никого не боится. Подойдя к мертвой лошади, он разгреб лапами траву и ветки, которыми покрыл свою добычу, потом оторвал большой кусок мяса от бедра и стал его пережевывать. Воспользовавшись тем, что он стоит неподвижно, я прицелился в правое его ухо и выстрелил. Гризли упал как подкошенный; пуля пронзила ему мозг, но он долго еще содрогался, словно хотел подняться и растерзать того, кто причинил ему боль.

Когда жизнь покинула его, я подошел к нему и принес его тело в жертву Солнцу. Себе я взял только когти и узкую полоску меха; в нее я хотел завернуть священную трубку, которую надеялся со временем приобрести. Потом я поел мяса, которое взял с собой, залег в кусты и проспал всю ночь. Домой, на островок, я вернулся к вечеру следующего дня. Женщины обрадовались, узнав, что я убил гризли, а сестра моя воскликнула:

Будь я мужчиной, я бы могла носить ожерелье из его когтей.

— Ты и теперь имеешь право носить эти когти, — отвечал я. — Ты помогла мне угнать лошадей, ты совершила подвиг. Возьми когти и сделай из них ожерелье.

Она приняла подарок и с гордостью надела на шею ожерелье.

Настали для нас мирные, спокойные дни. Военные отряды не рыскали больше в окрестностях; во всяком случае их не было видно. Каждое утро, на рассвете, я шел один либо с сестрой к ловушке или к дальнему концу каменных гряд, откуда следил за стадами, приходившими на водопой. В сумерках я возвращался на наш маленький островок и, поев, ложился спать.

Бизонов было очень много. Мирно паслись они на лугах, так как не настала еще та пора года, когда самцы переходят из одного стада в другое и нападают друг на друга. День за днем следил я за стадами; их было восемь-десять в окрестностях ловушки. Случалось, что детеныши отбивались от стада, а матери бросались за ними в погоню, спасая от волков, рыскавших поблизости. Не раз видел я, как стадо внезапно обращалось в бегство, хотя я знал, что не охотники его спугнули.» Почему они бегут? Что должен я сделать, чтобы они погнались за мной?»- снова и снова задавал я себе вопрос, но ответа не находил.

Быстро летело время — слишком быстро, казалось мне. Мы вели счет дням; каждый вечер сестра моя или я делали новую насечку на шомполе ружья. Изредка мы их пересчитывали: столько-то дней прошло, столько-то осталось; скоро вернется наш народ и племя плоскоголовых к устью реки. Все чаще призывал я на помощь всех наших богов, моих» тайных помощников ", в особенности сокола. Давно уже принесли мы им в жертву все ценные наши вещи, но помощи от них я не получил.

Тяжело было у меня на сердце в тот вечер, когда я сделал сорок пятую насечку на шомполе ружья. Через пять-шесть дней вернется наше племя, а я так и не открыл тайны зазывателя. Я чувствовал, что не могу встретиться с моими соплеменниками, пока не найду способа заманивать бизонов…

Проснувшись на следующее утро, я поел жареного мяса и на рассвете тронулся в путь. Со мной была Питаки. Подойдя к концу каменных гряд, мы увидели, что за ночь два новых стада приблизились к ложбине. Потом мы направились к краю пропасти, чтобы осмотреть долину. Но все было спокойно; я не увидел ни одного военного отряда. У подножия скалы паслось еще одно большое стадо, медленно спускавшееся к реке. Я знал — пройдет и этот день, а тайна так и останется неразгаданной. Стада будут пастись, отдыхать, ходить на водопой, и ничего нового не случится. В эту минуту я был уверен, что никогда не научусь зазывать бизонов.

— Покарауль ты вместо меня, — сказал я Питаки.

Завернувшись в шкуру лося, служившую мне одеялом, я лег на траву и заснул. Снилось мне, что сокол кружит над моей головой, но не успел я обратиться к нему за помощью, как Питаки схватила меня за плечо.

— Брат, проснись, проснись! — кричала она. — Посмотри на бизонов! Что-то случилось со стадом.

Я вскочил и посмотрел вниз. Бизоны спустились к реке, и несколько животных вошло по колени в воду. Вдруг одна самка отошла от стада и галопом помчалась прочь от реки. Бизоны, еще не вошедшие в реку, посмотрели ей вслед, потом рысцой побежали за ней. Топот копыт привел в волнение все стадо; вскоре на берегу реки не осталось ни одного бизона; все ускоряя бег, они неслись за самкой и, поднявшись по склону холма, скрылись из виду.

— Как ты думаешь, почему они убежали? — спросила Питаки.

— Самка заметила, что нет с ней ее детеныша, — предположил я. — Быть может, она спрятала его в кустах и забыла разбудить, когда стадо двинулось на водопой. А теперь она вспомнила о волках и побежала его спасать.

— Да, должно быть, так и было, — согласилась Питаки.

Я сел подле нее и задумался.

— Сестра, — сказал я, — будь у меня чудесная способность наших предков превращаться в животных, я мог бы зазывать бизонов. Я бы превратился в самку бизона и, подойдя к стаду, притворился, будто потерял детеныша. Я бросился бы его отыскивать, увлекая за собой все стадо.

И вдруг меня осенила мысль: а ведь это и есть ответ на мои молитвы и приношения. Именно это подсказывает сокол, раскрывая секрет. Я накроюсь шкурой бизона, на лошади приближусь к ним и увлеку их за собой к пропасти.

— Сестра! — воскликнул я. — Теперь я знаю, что нужно делать. Я могу превратиться в бизона, в» почти бизона ", я обману животных и увлеку их за собой. Вставай скорее! Вернемся в вигвам.

Мы спустились к реке и переправились на островок. Старухи сидели в тени большого тополя, около вигвама. Я рассказал им о том, как стадо бежало по следам самки и как пришла мне в голову мысль превратиться в» почти бизона ", чтобы заманить животных. Когда я закончил рассказ, они обе вскочили, обняли меня и заплакали от радости. Сюйяки сказала, что мы наконец вознаграждены за скитания, молитвы и жертвоприношения.

Потом, воздев руки, она стала взывать к Солнцу:

— Я стара! Недалеко то время, когда я должна буду уйти в страну Песчаных Холмов. О, Солнце, защити меня! Сохрани мне жизнь! Я хочу хоть разок увидеть, как сын мой зазывает для нашего народа стадо бизонов.

— Конечно, ты увидишь — и не один, а много раз, — сказала ей Асанаки.

Мурлыча какую-то песенку, женщины развели костер и стали жарить мясо.

Через несколько дней наше племя должно было вернуться к устью реки. Вот почему я решил немедля отправиться к Столовой горе, привести лошадей, а потом попытаться верхом на лошади заманить стадо бизонов. Поев, я покинул островок, захватил с собой кусок жареного мяса, ружье и веревку. Женщинам я приказал свить уздечки из оставшейся шкуры лося; я хотел, чтобы мы вчетвером верхом отправились к низовьям реки, навстречу нашему племени.

Поздно вечером добрался я до ущелья у подножия Столовой горы, но было уже слишком темно, чтобы отыскивать лошадей. Я спал до рассвета, а проснувшись, увидел, что лошади пасутся на склоне горы. Три из стреноженных мной освободились от пут. Я поймал четвертую, взнуздал ее и перерезал путы. Потом я поел, вскочил на лошадь и погнал табун к низовьям реки. Лошади отдохнули, отъелись, и мне никакого труда не стоило вести табун.