Лошадь моя стояла в кустах рядом с лошадью отца.

Он, вытянув шею, следил за приближающимися врагами и удерживал воинов, готовых броситься в атаку. Знаками он говорил им: «Рано! Еще рано!» Мы должны были выскочить из засады, когда враги проедут мимо нас.

Мы ждали, посматривая то на отца, то на кроу, скакавших между рекой и речонкой. Были они еще далеко от нас, когда непредвиденный случай разрушил хитро задуманный план моего отца.

Слева от меня сидел на большом вороном жеребце воин Красное Перо. Жеребец этот был выдрессирован для скачек; горячий и порывистый, он на скачках всегда приходил первым. И сейчас, заслышав топот копыт и возгласы кроу, решил он, по-видимому, что начались скачки. Он кружился на месте, выгибал шею, мотал головой, а Красное Перо напрягал все силы, чтобы его сдержать. Но лошадь оказалась сильнее всадника. Она поднялась на дыбы, рванулась вперед и, выскочив из зарослей, понеслась навстречу врагам. Красному Перу грозила смерть. Мы должны были спешить ему на помощь.

Когда раздался боевой клич отца, мы выехали из зарослей, хотя кроу находились слишком далеко, чтобы стрелы наши могли долететь до них.

Завидев нас, враги еще громче запели и стали хлестать коней. Вот тогда-то из леса выехал Одинокий Ходок со своими воинами. Этого кроу не ждали. Они поняли, что разведчики их ошиблись и сражаться им предстоит не с одним кланом, а со всеми пикуни. Они попали бы в западню, если бы не вырвалась из зарослей лошадь. И кроу обратились в бегство. Старшины, воины, юноши — все повернули своих коней и поскакали в ту сторону, откуда приехали. А мы гнались за ними.

Сказать ли тебе всю правду?… Сын мой, стыдно мне признаться, но в те дни лошади у кроу были лучше, чем у нас. Кроу часто делали набеги на племена, жившие в стране вечного лета, и угоняли табуны быстрых и сильных коней. А у нас лошади были низкорослые: мы их отняли у племен, живших по ту сторону гор.

Ясно было с самого начала, что не догнать нам главного отряда кроу. Однако мы не отказались от погони. Те из кроу, у которых лошади были похуже, начали отставать, а мы, стреляя из луков и ружей, отправляли их в страну теней. Впереди скакали четверо пикуни: мой отец на лучшей лошади Белого Волка, Одинокий Ходок на своей вороной кобыле, Оперенный Хвост и Красное Перо на вороном жеребце. Мы же заметно отстали. Когда мы поднялись на склон равнины, я увидел вдали Женщину-Кроу: бросив травуа, она ехала назад к реке Ракушке.

Кое-кто из нас, видя, что погоня бессмысленна, повернул назад, остальные упорствовали, надеясь, что кроу в конце концов устыдятся, остановятся и примут бой. Но не тут-то было! Кроу думали только о бегстве, а всех отставших мы уже убили.

Мы хотели вернуться в лагерь, как вдруг заметили вдали лошадь, бившуюся на земле. Подле нее стоял воин с ружьем. Мы подскакали к нему. Должно быть, у лошади его была сломана нога, а товарищи бросили его на произвол судьбы.

Мой отец опередил Одинокого Ходока и Красное Перо. Как узнал я впоследствии, он настойчиво повторял:

— Это мой враг! Оставьте его мне! Оставьте его мне!

— Да, да! Он твой! — кричали ему в ответ.

Сын мой, каково было мне в эти минуты! Отец мчался, к врагу, который целился в него из ружья. «Долго преследовала нас судьба, но самое худшее случится сегодня», — думал я.

Ближе, ближе подъезжал отец к кроу. То наклонялся он к шее лошади, то свешивался с седла, чтобы не служить легкой мишенью. Внезапно загремел выстрел, но пуля попала не в отца, а в лошадь. Пронзительно заржав, она поднялась на дыбы и упала. Но отец уже спрыгнул на землю и бежал к врагу. На бегу он выстрелил — не в кроу, а вверх, в небо.

Силы обоих противников были равны — оба разрядили ружья. Сжав руками дуло, они держали оружие высоко над головой, как держат боевую дубинку. Кроу стоял как вкопанный. Отец подбежал к нему, не спуская глаз с ружья. Он хотел, чтобы враг ударил первый. Держа ружье косо над головой, он ждал. Кроу с размаху опустил ружье, но оно скользнуло по ружейному стволу, не задев отца. Тогда отец, бросив свое оружие на землю, схватил обеими руками ружье кроу и завладел им.

Этот кроу не был трусом: он не дрогнул. Неподвижно стоял он и смотрел на отца. Я его узнал — это был старшина клана. Звали его Болотный Лось. Когда мы жили с кроу, он обращался с нами как с собаками. Женщина-Кроу советовала отцу остерегаться этого человека и избегать с ним ссор.

«А теперь он за все заплатит!» — подумал я.

— Убей его! Убей! — кричали отцу пикуни.

Но отец не нанес удара. Медленно отступил он назад и поднял свое ружье.

— Нет, я его не убью! — крикнул он нам. — И вы не убьете. Он — мой. Я хочу, чтобы он жил.

И знаками сказал он кроу:

— Ступай домой. Ступай и думай день и ночь о своем позоре. Помни: я, с которым ты обходился как с собакой, — я беру у тебя ружье и дарю тебе жизнь. Ступай!

Кроу повернулся и побрел по равнине. Знали мы, что свой позор уносит он с собой: соплеменники его видели издали все, что произошло, и отныне не бывать ему старшиной. Отец мой совершил великий подвиг. Да, величайшим подвигом считается отнять оружие у врага, если враг не ранен и полон сил.

Молча следили мы за кроу, который плелся, опустив голову и сгорбившись. Жуткое это было зрелище: наш враг из вождя превратился внезапно в человека, не имеющего власти, потерявшего почетное место в среде своих соплеменников.

Восторженные крики толпы пикуни прервали тишину.

— Одинокий Бизон! Великий воин! — приветствовали воины отца.

Лошадь отца была убита, и мы поехали вдвоем на моей лошади. Кто-то запел песню победы, мы подхватили хором и пели не умолкая, пока не подъехали к лагерю.

Проезжая по равнине, мы насчитали девятнадцать убитых кроу, а у пикуни не было ни раненых, ни убитых. Старики, женщины, дети выбежали нам навстречу, выкрикивая наши имена, и благодарили Солнце за победу; женщины плакали от радости. Сколько похвал выпало на долю моего отца! Его воспевали пикуни как первого воина нашего племени. Долго толпились они вокруг него, наконец он вырвался от них и вошел в вигвам Белого Волка, чтобы поесть и отдохнуть.

Измученные бессонной ночью, мы четверо спали до вечера. Днем пикуни перенесли свои вигвамы к вигвамам нашего клана. Разведчиков послали узнать, что делают кроу.

В сумерках Белый Волк стал созывать гостей на пир, и вокруг нашего костра собрались лучшие воины племени, и среди них Одинокий Ходок и Глаза Лисицы, Когда отпировали и трубка пущена была вкруговую, Одинокий Ходок попросил отца рассказать о наших скитаниях. Отец повиновался и говорил долго, перечисляя все наши злоключения.

Тогда сказал Одинокий Ходок.

— Брат, мы надеемся, что ты останешься с нами.

Отец посмотрел ему прямо в лицо и ответил:

— Я стыжусь самого себя. Был я глупее малого ребенка. Я хочу остаться с вами. Я признаю все законы нашего народа и буду им подчиняться.

— Твои слова наполняют сердце мое радостью, — сказал Одинокий Ходок. — Брат, ты потерял все. Я дарю тебе пять лошадей.

И все воины, находившиеся в вигваме, последовали примеру вождя, и мы получили в подарок тридцать пять лошадей.

Утром женщины принесли нам кожаную покрышку для вигвама, мягкие шкуры для постелей, парфлеши с сушеным мясом, пеммиканом и сушеными ягодами. Принесли они также седла для вьючных лошадей, лассо и посуду. К вечеру были у нас все необходимые вещи. Нам подарили две западни, и теперь мы снова могли ловить бобров для Ки-па.

На следующее утро вернулись разведчики и объявили, что кроу покинули долину Ракушки и держат путь на юг, в свою страну. Больше мы их не видели.

Мы ловили бобров в речках, которые берут начало в Снежных горах. Потом мы двинулись на север и снова раскинули вигвамы возле форта Ки-па.

Белый торговец устроил пир для наших старшин. Когда мужчины закурили трубку, мать сказала, что Са-куи-а-ки зовет нас четверых в свою комнату. Мы встали и пошли на зов.