В совершенстве знавший историю античной философии, Гассенди ищет в ней достойного соперника Аристотелю, мыслителя, учение которого в состоянии вывести из философского тупика средневековой догматики. «Чтобы свергнуть с престола князя схоластики, следовало противопоставить ему соперника» (61, стр. 28). И Гассенди нашел ему достойного соперника, следуя по предначертанному которым пути можно было преобразовать философию, превратив ее из помехи научному прогрессу в его стимул и движущую силу.
Но, избрав этого соперника, Гассенди совершил второй исторический подвиг, требовавший такой же отваги и смелости, как и само по себе опровержение схоластики. Ибо соперником этим был античный мудрец, которого отцы церкви считали своим злейшим врагом, проклинаемым ими на протяжении всей истории христианства. Своим учителем Гассенди избрал Эпикура. «Моя эпикурейская философия», — писал он Пейреску (от 28.IV. 1631). «Мосье Гассенди, — свидетельствовал его приятель, — всегда следует своей эпикурейской философии» (Мерсенн — Ривэ, 17.IX.1632). А это было в те времена далеко не безопасно.
«Эпикуреизм как философская система, — констатирует Сортэ, — сохранялся, более или менее поколебленный, на протяжении четырех первых веков христианской эры. Из всех античных школ это была единственная, проповедовавшая радикальное неверие, формальный атеизм, отрицавший чудеса и сверхъестественное, признаваемые любой религией. Вот почему эпикуреизм, начиная с античности, стал синонимом неверия и антирелигиозности. Атаки отцов церкви и изумительный прогресс христианства сокрушили эту безнадежную доктрину…» (67, стр. 67). Уже в первом веке нашей эры Сенека писал в своем трактате «О прекрасной жизни»: «О школе Эпикура… скажу одно: она в дурной славе, опозорена…» Не будучи христианином, стоический философ добавлял: «И незаслуженно».
Совершавшему экскурсию по аду автору «Божественной комедии» сопровождавший его Вергилий, дойдя до шестого круга ада, где погребены безбожники, указал:
И четыреста лет после Данте, после эпохи Возрождения, ожесточенная ненависть церковных доктринеров к эпикуреизму нисколько не ослабевала. «О, несчастный и порочный век! — восклицал современник Гассенди францисканец Жан Буше. — Век, который можно назвать веком Эпикура, еще более презренный, чем этот подлец. О, порочные нравы! О, торжествующее свободомыслие!» (57, стр. 29). А четверть века спустя после смерти Гассенди епископ Дируа повторял эти увещевания: «Зачем оказывать доверие и уважение человеку, одно имя которого уже выражает презрительное отношение к религии и добродетели?.. Зачем восстанавливать память личности и философии, которая была столь подозрительной и столь одиозной для всех святых отцов и для всех любителей добродетели?» (26, стр. 243). С полным основанием резюмирует положение дел в те времена Дидро в своей «Энциклопедии»: «Ни одна философская система не была меньше понята и больше оклеветана, чем система Эпикура» (40, т. V, стр. 179). Реабилитация этой системы Пьером Гассенди требовала не меньше храбрости и твердости духа, чем эрудиции, глубокомыслия и чувства нового. «Ничто не могло заставить его отказаться от цели: ни трудность, ни непопулярность предпринятого начинания» (67, стр. 78, 79). Неосуществленный замысел семитомных «Парадоксальных упражнений» и скандальная история с Бито не остановили его от противопоставления философскому кумиру схоластиков оклеветанного и проклинаемого ими «исчадия ада».
Гассенди вполне отдавал себе отчет в том, какому риску он подвергнет себя, если опубликует апологию Эпикура, превознесет учение и личность основателя афинского Сада, столь опороченного свирепствующим клерикализмом. Не лучше ли довольствоваться эзотерическими высказываниями? «Я располагаю, — писал он своему вюртембергскому коллеге, — иными соображениями насчет философии древних, но приберегаю их для себя и своих друзей, ибо восхваляемая общепринятая философия и та философия, которую я одобряю, — совершенно разного рода» (письмо Шикхардту от 27.VIII. 1630).
Впоследствии, рассказывая о жизни и деятельности Эпикура, Гассенди обращал внимание на то, что «в душе Эпикур мог думать так, как хотел, но в своем поведении он подчинялся законам государства» (4, т. V, стр. 167), что одно дело, когда мудрец высказывает свои мысли в среде немногих, разбирающихся в философии, а другое — когда обращаешься к несведущей толпе. Известный неокантианец Ф. А. Ланге, приведя эти высказывания Гассенди, в данном случае прав, замечая, что «последнее положение, по-видимому, гораздо более подходит ко времени Гассенди, чем ко времени Эпикура, который пользовался уже значительною свободой преподавания и слова и применял ее на деле» (17, т. 1, стр. 289).
Друзья предостерегали Гассенди от грозящих ему неприятностей в случае публичного выступления в защиту Эпикура. «Поскольку все те прекрасные истины, которые он открыл, — высказывал свои опасения один из друзей Гессенди другому, — не придутся по вкусу столь многим слабым умам и повсюду распространенному раболепию, я полагаю, что будет опасным их опубликовать, и не знаю, окажется ли это для него полезным» (Нодэ-Пейреску от III. 1636).
И все же Гассенди решился. Одну за другой он напечатал три работы о славном афинском мудреце, его жизни и учении — три работы, восстановившие веками изуродованную правду о подлинном историческом значении «Сада Эпикура». В своей диссертации о Гассенди А. Берр с полным основанием писал: «Я, однако, не колеблясь утверждаю, что история XVII века не будет полностью освещена без серьезного исследования деятельности и учения Гассенди» (27, стр. 13). С равным правом можно утверждать, что история античной философии не могла быть должным образом освещена без серьезного исследования деятельности и учения Эпикура, и первым фундаментальным вкладом в это дело в новое время были работы Гассенди: «О жизни и нравах Эпикура» (1647), «Исследование десятой главы Диогена Лаэртского о жизни, нравах и взглядах Эпикура» (1649) и «Свод философии Эпикура» (1649). Все три книги были изданы в Лионе по-латыни. Последнюю из этих работ С. Сорбьер (будущий автор «О жизни и нравах Пьера Гассенди») перевел на французский язык и заключил с издателем договор о ее опубликовании. Но это было уж слишком вызывающе! По настоятельному требованию Гассенди договор был Сорбьером расторгнут.
Опасения Гассенди и его друзей, связанные с изданием эпикурейских работ, имели достаточное основание. Со злобными изобличениями «святотатца» выступил знакомый уже нам по свирепым нападкам на Бито «коллега» Гассенди по кафедре математики Королевского коллежа Ж.-Б. Морен. В 1650 году им была издана «Диссертация об атомах и пустоте против эпикурейской философии Пьера Гассенди», в которой неистовый астролог рвет и мечет, осуждая зловредное и опасное учение. Гассенди не полез в драку, но его приверженцы Бернье и Нейре дали достойный ответ Морену в сатирическом памфлете «Анатомия смехотворной мыши» («Anatomia ridiculi Muris»). В ответ последовало желчное контрвозражение Морена. Гассендисты не промолчали. Их контратака носила название «Прах смехотворной мыши». Морен рассвирепел настолько, что обратился в 1653 году с доносом к правящему кардиналу Мазарини (он сохранился в архиве французского министерства иностранных дел) с требованием беспощадной расправы со своими противниками. «Господин Гассенди, как и я, профессор математики Королевского коллежа, эпикурейский священник и опасный лицемер, высказывает в своих сочинениях всевозможные ереси и выражает пренебрежение к Римскому престолу и Соборам, в особенности к Тридентскому». Далее следует обвинение ближайших учеников Гассенди в кощунстве и требование арестовать Бернье, добиться от него показаний, разоблачающих его учителя, предав этих еретиков заслуженному наказанию — сожжению заживо. Нависшая угроза побудила Бернье бежать из Парижа и скрываться от предстоящих преследований. Но их не последовало. Обвинительный акт Морена остался безрезультатным. И все же он не унимался. Год спустя последовал еще один взрыв бешенства: «Письмо Винцента Панурга к достопочтенному мужу Жану Батисту Морену о трех обманщиках». Само уже заглавие достаточно выразительно: «О трех обманщиках» — знаменитый атеистический памфлет, чтение которого издавна находилось под строжайшим церковным запретом. В истерическом памфлете Морена в роли «трех обманщиков» фигурируют, разумеется, не Моисей, Иисус и Магомет, как в криминальном произведении, а… Гассенди, Бернье и Нейре. На этом закончилась пятилетняя война Морена с эпикуреизмом.