Уже приведенные выше высказывания Гассенди о смерти и бессмертии противопоставляют земные радости как единственный источник нравственного благоразумия, обеспечивающего счастье, церковным назиданиям и посулам. «…Разум… изгоняя желание вечной жизни, сделал бы жизнь во всех отношениях совершенной и привел бы нас к тому, что мы, довольные этой жизнью, не чувствовали бы никакой потребности в ее вечности» (5, т. 1, стр. 359). Подобно тому, как в своей физике Гассенди поворачивает от схоластического пустословия лицом к природе, в своей этике он поворачивает заботы и стремления от неба к земле. Для него не существует более высокой цели, по отношению к которой блаженная жизнь считалась бы подчиненной (5, т. 1, стр. 305). Нравственность не нуждается ни в устрашении россказнями о преисподней, ни в утешении сказочными кущами райских садов. Для нее достаточно благоразумия. Размышления о смерти учат нас лучше ценить жизнь и не строить химерических иллюзий. И «поистине нет никакого основания, — успокоительно заверяет диньский священник, — из-за такого мнения считаться богохульником, ибо богохульник не тот, кто отвергает признанных толпой богов, а тот, кто исповедует мнение о них толпы» (5, т. 1, стр. 364).

«Мораль, которую Гассенди намерен развивать, следуя Эпикуру, это языческая мораль… независимая от религии…» (57, стр. 492). Для десяти заповедей и заботы о спасении души в этой морали нет места. В неоэпикурейской морали «особенно чувствуется тщетность усилий крестить язычника, не допускающего этого» (43, стр. 99).

От эпикурейской этики Гассенди до провозглашенной Пьером Бейлем возможности высоконравственного атеистического общества — только один шаг. Далеко не случайно Пьер Бейль чествовал Гассенди как «великого Гассенди», «отца истины»: «Я не думаю, что в какой-либо стране или когда-либо было написано что-нибудь о философе так, как писал наш Гассенди (об Эпикуре). То, что он сделал, — это шедевр…» — писал Пьер Бейль в своем «Историческом и критическом словаре».

Благодаря Гассенди сто лет спустя чистым воздухом Сада Эпикура дышала парижская культурная элита в салоне Нинон де Ланкло.

Т. Грегори (45, стр. 1) прав, полагая, что в основу оценки учения Гассенди следует брать не его «Свод философии», а критические и научные работы. В своих полемических произведениях, высказываясь в негативной форме о том, что он считал неприемлемым, несостоятельным, требующим опровержения, он мог позволить себе быть свободнее и откровеннее, чем в позитивном изложении своих убеждений. Полемические выступления его дают возможность глубже проникнуть в подразумеваемые позиции, с которых он отвергает отрицаемые им воззрения.

Наибольший интерес среди его критических работ представляют выступления против «Метафизических размышлений» Декарта: «Сомнения» и повторное опровержение контрвозражений Декарта «Новые возражения». Ведь в отличие от незавершенного замысла «Парадоксальных упражнений», направленных против схоластического архаизма, здесь он выступает против своего союзника по борьбе с аристотеликами, против новатора, модерниста. Речь идет о том, что следует противопоставить изжившей себя схоластической философии, по какому пути направить новую, антисхоластическую философскую мысль. А полемика по этому вопросу с таким противником требует гораздо более отточенной и утонченной аргументации, чем критика избитых школьных трюизмов. Полемика между Гассенди и Декартом — это столкновение на историческом перекрестке, открывающем два разных пути от старого к новому, от средневековой философской рутины к творческому обновлению теоретической мысли, соответствующей запросам и требованиям нарождающегося нового общественного строя.

Возражения Гассенди Декарту написаны в почтительном тоне с ироническим обертоном[13]. Уже само оглавление первого критического выступления носит иронический характер: перечень «Сомнений» Гассенди в утверждаемых Декартом «истинах» иронически перекликается с картезианским «методическим сомнением», выступающим как отмычка к скрытой дотоле от человеческого разума Истине.

«Сомнения» Гассенди направлены против «Сомнения» Декарта не вследствие ограничения им философской самокритичности. Напротив, его «скептицизм» обязывает к ней. Но сугубо рационалистический характер картезианского «сомнения» не оправдан. Невозможно усомниться во всем. Формальная логика — не единственный и исключительный критерий. Нельзя игнорировать данные опыта и отрешиться от практики. Невозможно усомниться в объективной реальности. Противопоставляемый рационалистической теории познания Декарта гассендистский сенсуализм есть вместе с тем и отрицание допустимости сомнения в материальной действительности, признание которой требует в философии Декарта не философской, а теологической гарантии — свидетельства бога, который не может быть обманщиком. Фундаментальная уверенность в существовании материального мира не нуждается в божественном откровении. Материалистический сенсуализм со всей определенностью противопоставляется не только идеалистическому рационализму картезианской метафизики, но и его псевдорационалистическому доводу, основанному на опровергаемом Гассенди онтологическом «доказательстве» бытия бога.

Острые разногласия размежевывают учения двух антисхоластов как в гносеологическом, так и в онтологическом плане. Оба отталкиваются от антидогматического и антиавторитарного трамплина, отбрасывая предубеждения: один путем абсолютного «методического сомнения», другой путем относительного «скептицизма»; один стремясь к не допускающим сомнений неопровержимым истинам, другой — к относительным истинам, заявляя о своей готовности пересмотреть свои утверждения, отказаться от них, если этого потребуют новые фактические обнаружения. Для одного из них критерий истины — ясное и отчетливое мышление, для другого — подтвержденное опытом соответствие объективной действительности. Декарт совершает крутой поворот от схоластической спекуляции к крайнему рационализму, по образу и подобию геометрической дедукции. Гассенди совершает радикальный поворот к опосредованному разумом сенсуализму, базирующемуся на индуктивном методе. Он решительно отвергает врожденные идеи и дедуктивный априоризм. Как и Декарт, Гассенди «не претендовал на то, чтобы заменить Аристотеля и св. Фому каким-нибудь другим „авторитетом“». Но он «хотел сделать науку дисциплиной, независимой ни от какого иного авторитета, кроме опыта» (64, стр. 307). «Что касается образов, которые ты считаешь врожденными, — возражает он Декарту, — то таких образов, безусловно, не существует…» (5, т. 2, стр. 424). Все без исключения идеи, в том числе и идея бога, «в конечном счете имеют внешнее происхождение» (5, т. 2, стр. 593). Все наши идеи «проистекают от вещей, существующих вне нашего ума и воздействующих на какое-либо из наших чувств» (5, т. 2, стр. 423). Нет таких идей, включая аксиомы геометрии, служащие для Декарта прообразом, которые не приобретены опытным путем, через абстракции от единичных вещей. Касаясь этого вопроса в «Своде философии», Гассенди противопоставляет взгляду Декарта «более удачный» взгляд Бэкона (4, т. 1, стр. 20).

А если это так, то неоправдана и претензия на непреходящие, «вечные истины». «…Те идеи, которые сейчас представляются ясными и отчетливыми, могут со временем оказаться смутными и неясными» (5, т. 2, стр. 591–592), и обратно: непознанное становится познанным. «Может быть, ты считаешь, что и в будущем никогда никто не появится, кто сможет в чем-либо разобраться лучше, чем ты?» — иронически вопрошает Гассенди Декарта (5, т. 2, стр. 498).

Контраст обеих методологий наглядно демонстрирует противопоставление Гассенди физических понятий геометрическим. Точка, линия, плоскость в геометрическом понимании не есть объективная действительность. Не существует линии, имеющей одно измерение. Не существует точки, вовсе не имеющей измерений. Неделимые атомы, коль скоро они имеют различную величину, имеют измерения. Представление о треугольнике, «согласно которому он состоит из линий, не имеющих ширины, содержит пространство, не имеющее глубины, и ограничивается тремя точками, не имеющими частей» (5, т. 2, стр. 467), — неправильное представление. Такие треугольники не могут реально существовать. Разве они не есть нечто физическое, телесное? Математические понятия апостериорны, это абстракции, почерпнутые из конкретного опыта, производные из него. Математические треугольники, как и математические точки, — не вещи. Бесконечно малое в математическом и физическом представлении — совершенно различные понятия.