Я вспоминаю наш советский фильм «Никто не хотел умирать». Он — о другом и про другое. Но там — в финале — есть великая по точности сцена, чем-то очень похожая на стихи, которые я процитировал. Там тоже — после страшного, суматошного и сумасшедшего боя — сидит на земле главный герой фильма — старший из братьев Локисов. Он устал. Очень устал. А вокруг шумят возбужденные люди, смеются, острят, размахивают руками, — каждый хочет рассказать о своих недавних переживаниях громче других!.. А старший Локис ничего этого не слышит. Да и не видит ничего, хотя глаза его широко раскрыты. Он сидит на земле и кажется частью этой земли. Той земли, которую он защитил. Той земли, которую никто у него не отнимет…

Однако вернемся к антологии. К ее интонациям. К ее голосам. К восторгу многочисленных стихов об обретенной свободе.

(Гауссу Диавара)

Перечитайте эти строки еще раз. Перечитайте и вдумайтесь: эти стихи написаны об Африке! О той самой Африке, в которой несколько лет назад (буквально несколько лет!) слова «свобода» и «независимость» воспринимались колонизаторами только в ироническом смысле. Эти стихи написаны об Африке, которая, казалось бы, навечно была поставлена на колени. Это написано, это сказано, это провозглашено о континенте, где до сих пор идет борьба, до сих пор льется кровь, а названия некоторых африканских стран (Родезия, ЮАР) звучат как страшные символы нашего слишком разнообразного земного шара. Названия этих стран стали символами откровенного, неприкрытого расизма. Символами угнетения. Символами позора для правительств и грядущего освобождения для народов.

Двадцатый век отличается от девятнадцатого не только порядковым номером. В двадцатом веке на шаре земном возникла, выстояла и окрепла абсолютно новая экономическая и политическая система — социализм. Поэтому колонизаторы уже не могут, как это было раньше, безнаказанно командовать миром, командовать веком, командовать Африкой. И есть величественная закономерность в том, что многие африканские страны, получившие независимость, прежде всего идут по пути социальных реформ, социальных преобразований.

Одновременно в этих странах проходит естественный процесс «осознания себя», пробуждение и утверждение собственного национального достоинства.

(Роланд Тамбекай Демпстер)

Человек впервые стал называться человеком. Получил человеческие права. Человек разогнул спину, огляделся вокруг и увидел и понял, что обладает он несметными богатствами. Богатствами земли. Богатствами души. Богатствами культуры. Да, культуры, — несмотря на то что колонизаторы всеми возможными и невозможными способами искореняли, выкорчевывали древнюю африканскую культуру.

Но африканское искусство, африканский фольклор, африканская народная культура все-таки существовали. Существовали всегда!..

Сурово глядели на белых пришельцев («людей без кожи», как называли белых африканцы) ритуальные маски. Они были величавы и загадочны, как этот континент. Они очень точно передавали самые мимолетные выражения человеческого лица. Скорбь, гнев, печаль, радость, страх, ненависть. Маски передавали все, кроме покорности! Покорности в них не было. Неживые и безмолвные, они все равно кричали! И крик этот перекатывался из года в год, из века в век. Крик этот дошел до наших дней, но сейчас мы слушаем его в прекрасных музейных залах, современных музейных залах, просторных музейных залах, где такая хорошая акустика…

Но и самый протяжный крик не может заглушить тихих стихов, певучих стихов, гордых стихов, обращенных к маскам:

(Бернар Дадье)

В антологии много стихов о негритянском искусстве, «что старо, как мир, и, как мир, первозданно…». Стихи эти наполнены народными ритмами, как тучи — дождями. И когда такие дожди идут над землей, на этой земле, помимо пшеницы, арахиса, пальм и риса, помимо щедрого буйства тропических лесов, вырастает еще и гордость. Гордость за свой народ. Гордость за свою землю. Гордость за лучших сынов этой земли — братьев по крови и цвету кожи.

(Франсуа Сенгат-Куо)

(В Нигерии мне говорили: «Луи Армстронг? Да он же наш! Он из племени йоруба!.. И боксер Джо Луис! Слышали, наверно, про него?» И такой гордостью светилось лицо говорящего, будто он сам одновременно был и Армстронгом, и Луисом, и Пеле, и Дюбуа, и — немножко — Полем Робсоном…)

Африканские поэты осмысливают мир и осмысливают себя в этом мире. Они торопятся. Они порою говорят прерывисто. Будто на лету, на бегу. Они спорят с веком, спорят так яростно, словно делают это не только за себя, но и за своих молчащих, покоренных предков. Они помнят, что их много раз обманывали. Они ищут настоящих друзей и начисто отвергают рассуждении о «всеобщем божьем равновесии» мира и «цивилизаторской миссии белых».

Кстати, об этой «миссии». Колонизаторы хозяйничали в Африке двести лет. Их говорливые теоретики до сих пор пытаются доказать, что колониализм, несмотря на все его «промахи», дал возможность Африке крупно шагнуть вперед, многому научил африканцев. Так это или не так?

Давайте возьмем любую (даже самую отсталую) страну Европы и рассмотрим ее путь, ее прогресс за двести лет, а после сравним с любой (даже самой «промышленной») страной Африканского континента. Разница в уровне развития (естественно, не в пользу африканской страны) получится страшная! И все разговоры о тех благах, которые якобы принесли колонизаторы, сразу же станут жалкой попыткой доказать недоказуемое. Станут блефом.

Вот что пишет камерунец Рене Филомбе в стихотворении «Цивилизация»: