Поиск
* * *
«Был погожий вечер, грустный вечер лета…»
Перевод Б. Дубина
Был погожий вечер, грустный вечер лета.
Жухлыми плетями с каменного вала
висла повилика. В отдаленье где-то
струйка напевала.
Повернулся ключ мой в скважине замковой
простонали петли заржавелой двери,
что с глухим ударом затворилась снова,
запечатав мертвый сумрак повечерья.
Тихо и безлюдно было за оградой.
Лишь вода звенела и, маня руладой,
выводила к плитам, где струя фонтана,
падая на мрамор, пела неустанно.
— Позабытый сон твой с песенкою этой
вспоминаешь? — пела струйка ледяная. —
Был дремотный вечер дремлющего лета.
— Нет, не вспоминаю, —
отвечал воде я, —
позабыт он вместе с песнею твоею…
— Был такой же вечер, и струя фонтана
падала на мрамор так же неустанно.
В той же, что сегодня, буксовой куртине
песенка звенела, что звенит и ныне.
Разве ты не помнишь? Тяжелели ветки
от поспевших яблок огненной расцветки,
как сегодня… Разве ты не помнишь это?
Был такой же вечер дремлющего лета.
— И отрадна песня, что немолчно льется,
а не знаю снов я, о каких поется.
Знаю, что и раньше яблоки алели
в безмятежных водах твоего потока;
что давно печали в сердце отболели,
миновали снами той поры далекой;
что любовь и прежде мороком извечным
повторялась в этом зеркальце беспечном, —
старое преданье лучше расскажи ты,
расскажи о счастье, что давно забыто.
— О забытом счастье не проси преданий:
ничего не знаю, кроме грусти давней.
Был погожий вечер дремлющего лета…
Горько ты склонялся над водою этой;
и, делясь тоскою, припадал ты к струям
в тот погожий вечер горьким поцелуем.
Припадал ты к струям, жаждою пылая,
и осталась прежней жажда та былая.
— Так прощай навеки! Неустанным звоном
лейся по безлюдью в этом парке сонном —
и прощай навеки: песня твоя ныне
еще горше, струйка, чем мое унынье.
Повернулся ключ мой в скважине замковой;
простонали петли заржавелой двери,
что с глухим ударом затворилась снова,
запечатав мертвый сумрак повечерья.
* * *
«Я слышу напевы…»
Перевод О. Савича
Я слышу напевы
старых-старых песен,
поют их дети,
играя вместе
и вместе изливая
своих сердец мечтанья,
как изливают воду
каменные фонтаны:
всегда на тех же нотах
со смехом и слезами,
но смех тот невесел,
а слезы льются сами
без горечи и боли, —
и с ними льются чинно
любовные печали
легенд старинных.
В детском рассказе
о печали страстной
история туманна,
но горе ясно;
и так же ясно
вода ведет сказанье
о старой любви, которой
удел — молчанье.
На площади старой
в тени играя,
пели дети хором…
Струя крутая
каменного фонтана
лилась не смолкая.
Дети пели хором
наивную сказку
о чем-то, что проходит
и не придя погаснет:
история туманна,
но горе ясно.
И этому рассказу
фонтан спокойно вторил
историю отбросив,
рассказывал о горе.
Берега Дуэро{30}
Перевод М. Самаева
Аист глядит с колокольни, обозревая округу.
Вкруг развалившейся башни с криками, как с перепугу,
носятся ласточки. Вихри, лютые бури, метели,
словно дыхание ада, с белой зимой пролетели.
Утро. И слабое, низкое
солнце с трудом прогревает скудную землю сорийскую.
Зелень косматых сосенок
заголубела, вздохнула.
Вся удивленье, спросонок
робко весна проглянула
из тополей. Под обрывом, меж берегов, на приволье
дремлет Дуэро. Есть что-то детское в радости поля.
Среди травы голубеет, в утреннем мареве нежась,
новорожденный цветок. О первое данная свежесть
тайной поры обновленья!
Тополи белых дорог, тополи белых селений,
снежной горы полыхание
средь голубого огня.
Солнце безбрежного ясного дня…
Как хороша ты, Испания!
* * *
«На вымершую площадь…»
Перевод Б. Дубина
На вымершую площадь
ведут проулки по глухим кварталам.
Наискосок — церковка
чернеет облупившимся порталом;
с другого края — пальмы
и кипарисы над стеной белёной;
и, замыкая площадь, —
твой дом, а за решеткою оконной —
твое лицо, так счастливо и мирно
сквозящее, за сумерками тая…
Не постучу. Я тороплюсь сегодня,
но не к тебе. Приходит молодая
весна, белея платьем
над площадью, что гаснет, цепенея, —
идет зажечь пурпуровые
розы в твоем саду… Я тороплюсь за нею…
Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: