Безо всяких помех нашли свое купе и уютно расположились там. Я на нижней полке, Василиса на верхней, Волк вообще устроился на полу, наотрез отказавшись спать на полке. Потом передо мной встала новая проблема: как нам проехать таможню? Там же нас наверняка и словят кощеевцы. Как? Да по паспортам. Я — Иван Васильев, уже далеко не безызвестная личность благодаря "казни". Серый Волк — дикий зверь, которому без четкого на то разрешения нельзя выезжать на поезде за границу. Наша… э… спутница — сама Василиса Прекрасная. Н-да… хорошенькая компания подобралась. Оч-чень незаметная.

Я наконец изложил свои мысли по этому поводу напарникам. Волк крепко задумался, а Василиса предложила:

— Переоденемся. Наденем парики, усы, бороды, что угодно; Волка спрячем в чемодан.

— Ну и как? — мрачно возразил Серый Волк. — Меня-то вы спрячете, а вот вам, помимо переодевания, еще и паспорта нужны.

Сияющая Василиса вытряхнула из своего рюкзачка два абсолютно чистых паспорта, две фотографии, под которые нам легче всего замаскироваться, и принадлежности для грима.

— Ух, ты! — вырвалось у меня. — Это гдей-то ты надыбала пустые паспорта?

— Фу, что за выражения, — сморщилась Прекрасная

— Ну хорошо, где достала? — поправился я.

— Папа дал, — без выпендрежа сообщила она.

— Вот умница! — пробормотал я, доставая черную ручку. — На, заполняй. А то у меня почерк плохой…

— А ты тогда фотки клей и подписи подделывай.

— А я, — изрек Волк, — буду вас наряжать.

И вот, около часа мы втроем корпели над работой: сперва Василиса и я подделывали паспорта, а Волк приводил в порядок парики и накладные усы-бороды, а потом Волк нас наряжал и гримировал, а мы сидели чуть дыша, боясь не так чихнуть или не так вздохнуть, и ждали, когда он закончит.

К вечеру я был похож на благородного заморского лорда с пышными усами льняного цвета, во фраке и при галстуке, а Василиса — ой, потеха-то! — на толстого щекастого боярина в полном одеянии и с окладистой бурой бородой. Волчик забрался на ночь в чемодан (мало ли что), а мы с Василисой разлеглись каждый на своей койке.

Ее койка была прямо над моей. И, в силу досадной случайности, изрядно прогнутая вниз. И потому, когда я неудобно повернулся и выставил локоть вверх, чтобы улечься поудобнее, я — совершенно случайно, уверяю вас! — двинул локтем по месту прогиба. Койка бултыхнулась, и передо мной предстала бородатая (я все не мог успокоиться и хихикал над этим) Василиса, разгневанная, как Гера от похождений Зевса… с четверть часа мы продолжали перебранку, уже лежа на своих местах, а потом успокоились.

В окно поезда светила яркая южная звездочка; я отодвинул бордовую бархатную занавеску, чтобы открыть путь лучам этой звезды, и заодно заглянул в окошко. Мимо проносились темные поля, чуть тронутые льющимся с неба лунным сиянием, серебристо-бледным и таким приятным сердцу. Большая полная луна стыдливо, словно застенчивая невеста — фатой, прикрывалась чуть просвечивающими облаками. Вдалеке в поле скакали двое всадников на конях, оглашая окрестности цокотом копыт.

Где-то в центре леса послышался тоскливый донельзя, жуткий, рвущий душу, но такой прекрасный, такой зовущий вой… словно песня, что идет из самого сердца. В тихом поезде, в нашем купе, в тугом сером чемодане что-то заворочалось, печально вздохнуло. Бедный Волк. Как я его сейчас понимаю…

Засады не было. Я отпустил занавеску и, накрывшись простыней-одеялом, повернулся на другой бок. Спать пора. Я уже не сопротивляюсь этому желанию. Завтра утром таможня, а потом еще неизвестно какие приключения. Так что надо набраться сил…

Все еще ночь. По вагону разлилось божественное молчание полночи, лишь изредка кто-то ворочается в соседних купе…

— Василиса!

— А-ы-ы… мм?

— Слушай… это… а ты что же, теперь с нами?

— М… ы… н-ну.

Молчание. Снова:

— Василиса?

— А?

— Э…а почему ты догнала нас и теперь идешь с нами на Кощея?

— Мм… трудный вопрос, Вань. Хотя ты, думаю, тоже, как и я, патриот? Тогда ты должен понять. Я хочу, чтобы мой папа и вся моя родная страна спала спокойно. Понимаешь, я не хочу, чтобы нас изводили на суповые наборы всякие там Горынычи. И чтобы нас, как последних балбесов, облапошивал какой-то Кощей. И рабой его тоже быть не хочу…

— Хм… да?

— И вообще, знаешь, я думаю, меня бы элементарно замучила совесть, если бы я осталась сидеть сложа руки. Меня бы просто замучила совесть…

Секундное молчание. Полусонный ехидный голос из чемодана:

— Совесть ли?..

Я и Василиса, в один голос:

— Кхмм!!

Снова голос из чемодана:

— Ну а что я такого сказал?

Я и Василиса, опять в один голос:

— Да не, ничего… спокойной ночи.

— Спокойной ночи.

Тишина.

Разбудили меня рано, чем я, естественно, был недоволен. Итак всю ночь то и дело просыпался, а теперь еще и эта побудка. Мне даже показалось, что я слышу чуть напуганный голос Василисы:

— Иван! Ваня!!! Да проснись же ты, а не то…

Дослушивать я не стал. Ну все. Теперь понятно, кто меня с таким усердием будит. Ох, не поздоровится тебе сейчас, царевна!.. Я уже собирался, открыв глаза, кинуться на нее, но вернувшееся зрение прояснило картину.

— М-мама! Это еще что за черт?! — у меня перехватило дух, судя по всему, именно оттого, что меня душила моя собственная рубаха!!!

Василиса, уже без грима, вжалась в стенку и храбро отмахивалась от наседавшего на нее одеяла, пытавшегося сделать из Прекрасной эдакий очаровательный белый кулек с бантиком посередине. Чемодан, щелкая замками, гнался за Серым Волком, отчаянно стараясь полакомиться шерстяным "пирожком с мясом". Что же тут происходит?!

Сумасшедший дом, ответила мне рубаха, самовольно надеваясь на меня и завязывая незакатанные длинные рукава на спине. И я в нем — главный пациент… Василиса наконец-то запихнула беспомощно встопорщившееся одеяло в щель между стеной и полкой. Я крикнул ей:

— Развяжи меня! Пожалуйста.

Девица подбежала ко мне и принялась, не без ехидных словечек, развязывать узел на моей спине, однако только ноготь сломала.

— Блин, — совсем не по-царски выругалась она и схватила нож, чтобы разрезать узел, но у свободолюбивого столового прибора было свое мнение на этот счет. Он развернулся на сто восемьдесят градусов и помчался прямо на Василису. Та оцепенело сидела на корточках. "Да сделай же ты что-нибудь, глупая!" — пронеслось в голове. Но Василиса продолжала сидеть на месте, очевидно, находясь в ступоре. А нож уже почти нашел свою цель…

— Нет!!! — рявкнул я и, из последних сил борясь с рубахой, резко подался вперед, бесцеремонно отталкивая Василису в сторону. Нож просвистел над тем местом, где только что была шея царевны, и пришпилил к стенке едва-едва вырвавшееся из плена одеяло.

— Уфф… — выдохнул я с облегчением. Как камень с души свалился: как-никак, раз Василиса теперь моя спутница, то я отвечаю за нее головой перед царем. Я под возмущенное клокотание "пострадавшей" спутницы поднял (без помощи балансира — все еще связанных рук) голову с ее колен и изо всех сил попытался принять вертикальное положение. Капризная рубаха наконец-то соизволила меня отпустить, и я, потирая затекшие руки, поинтересовался у Василисы:

— Слушай, ты не объяснишь мне, что тут происходит? Нас пытаются прикончить наши собственные вещи! Вон, у чемодана уже отрыжка с бедного Волка.

— Если бы я знала, я бы объяснила, — хмуро ответила она, разглядывая мой безнадежно испорченный грим. — Но судя по всему, наши вещи были опрысканы неким составом… в общем, действие этого состава ты можешь сейчас наблюдать. Предметы начинают кидаться на тебя, словно бульдог, спущенный с цепи после трехдневного голодания.

— Ну и кто же нам так удружил, по-твоему? — горько улыбнулся я, одной рукой пытаясь отмахнуться от надоевшей мне авторучки, делающей безуспешные попытки воткнуться мне в ухо.