Что касается моей личной жизни, то и здесь произошло некоторое изменение. Я уже не столь замкнута, как прежде, и теперь мой дом время от времени посещают друзья. Один из них священник близлежащего храма, который частенько навещает меня, чтобы попить чаю и поговорить о всевозможных новостях. А второй — какой-то состоятельный купец, который, кажется, сплавляет по реке лес.

Этот купец, в отличие от священника, испытывает ко мне не только дружеские чувства, но и всячески старается уговорить меня выйти за него замуж и каждый раз приводит новые доводы в пользу нашего союза. Однако я непоколебима, и в ответ на его рассказы о проектах нашей совместной жизни, спокойно открываю массивный золотой медальон, висящий у меня на шее, смотрю на миниатюрный портрет моего мужа и, перекрестившись, говорю:

— Мой покойный супруг, Царствие ему небесное, частенько говаривал мне: «Не верь никому, и не забывай, что тебе придется делиться капиталом». Как я могу забыть эти слова в тот самый момент, когда мой сын собирается вернуться в отчий дом?

— Эх, — тяжело вздыхает мой собеседник, — такая женщина и столько лет одна! Несправедливо, тем более что сын-то уж вряд ли когда-нибудь вернется. Чужие края для него оказались дороже родительского очага, и тут уж ничего не поделаешь.

Несмотря на его слова, я остаюсь при своем мнении, и продолжаю твердо верить в то, что сын вернется и станет достойным преемником нашего дела.

— Интересно, — неожиданно перебил он меня, — а эти твои друзья, кем они стали теперь? Ты их уже знаешь, или эти встречи еще впереди?

— Знаю, — улыбнулась я, — священник стал профессором математики, и, как и прежде, заходит ко мне на чашку чая, чтобы обсудить разнообразные новости, а купец превратился в лесника и уехал ловить соболей на берегах Енисея.

— А сын? С ним ты знакома?

— Да. Но это отдельная история, которую я, может быть, расскажу тебе чуть позже, а пока слушай дальше.

Проходит еще год или два. Неожиданно я получаю письмо с новостями о том, что мой сын женился и возвращается домой с молодой женой. Ликованию моему нет предела. Я так верила в то, что однажды он возьмется за ум, и вот, все происходит именно так, как я хотела. По приезде они поселяются в нашем доме, и сын, которому, вероятно, наконец-то захотелось как-то серьезно проявить себя в жизни, очень быстро вникает в курс дела и с удивительным рвением принимается за работу.

В последующие годы я вижу себя уже довольно-таки пожилой женщиной. Я живу все в том же доме, меня навещают все те же друзья. Только теперь я уже не занята, как прежде, утомительными расчетами, записанными в конторских книгах, а просто отдыхаю от прошедших лет, и кажется, время от времени занимаюсь какой-то благотворительностью. Мой сын очень радует меня своими успехами, и я с удовлетворением отмечаю, что он действительно стал достойным наследником отцовского состояния.

Вот так, в мире и спокойствии я живу все оставшееся время, и ко мне незаметно приближается старость. Я умираю с ощущением умиротворения в сердце и чувством гордости оттого, что я прожила очень правильную и добропорядочную жизнь.

— Вот и все, — закончила я свой рассказ. — Согласись, что тебе было немного скучно слушать историю, в которой ты совсем не принимал участия?

— Пожалуй, что так. Однако ты не должна обращать на это внимания, ведь ты вспоминаешь свое прошлое, а в нем неминуемо должно быть место для кого-то еще, кроме меня.

— Странная какая-то эта жизнь, — стала размышлять я. — Эта женщина, ведь она совсем на меня не похожа. В ней нет ни капли мистической романтичности, никаких грез о несостоявшейся любви, она может заниматься строительством доходных домов и управлять хозяйством. Почему же эта жизнь совершенно не наложила отпечаток на мой теперешний характер? Создается такое впечатление, что из девятнадцатого века сюда абсолютно ничего не передалось. Что это значит, как ты думаешь?

— Ну, начнем с того, что еще неизвестно, какой бы у тебя был характер в этой жизни, если бы в семнадцать лет тебя выдали замуж за шестидесятилетнего старика, который, ко всему прочему, еще и намеренно лишал тебя возможности помечтать. И к тому же, напрасно ты думаешь, что каждая жизнь должна оставлять тебе в наследство какую-либо сильную страсть. Ничуть. Более того, в идеале из жизни в жизнь ничто не должно переходить в неизменном виде, поскольку это будет означать только то, что ты не смогла пройти свой путь до конца, и при следующем воплощении тебе придется отдавать унаследованные из прошлого долги.

— Но что ты понимаешь под словом «долги»?

Он встал и подошел к окну:

— Я понимаю под ним именно то, что ты столь упорно пытаешься обнаружить, глядя сквозь временное пространство. Это может быть и чересчур сильная привязанность к одному и тому же месту, или же, напротив, его ожесточенное неприятие, и желание отомстить своим врагам, которое непременно будет тянуться за тобой сквозь века, или, например, религиозный фанатизм, могущий повлечь за собой злоупотребление догматами веры, это могут быть и сильные обиды, и проклятия…

— И любовь? — перебила я его. — Любовь, которая переходит из жизни в жизнь, тоже, по-твоему, является преступлением?

— Не совсем так. Дело в том, что если в этой жизни ты встречаешь человека, с которым несколько столетий назад у тебя был прочный брак, и здесь между вами не происходит ничего кроме зарождения новых, относящихся только к этому воплощению, отношений, то именно это и есть образец, к которому необходимо стремиться. Конечно, при этом вполне может так случиться, что у вас обоих возникнет ощущение, что когда-то давно вы уже были знакомы, однако вовсе не это будет определяющим при принятии вами каких-либо важных решений. В итоге вашу очередную совместную жизнь вы начнете с чистого листа и не будете обременены страстями вековой, а то и более, давности.

— А как же тогда быть с той духовной любовью «высшего порядка», о которой ты говорил? Неужели она тоже должна «наращиваться» каждый раз заново, или на такие заоблачные чувства этот закон не распространяется?

— Распространяется. Только смирись с тем, что сейчас ты не в силах понять многие закономерности таких высокоуровневых планов.

— Итак, из жизни в жизнь ничто не должно переходить в неизменном виде. Таков закон. А значит то, что происходит между нами — порочно и является ошибкой прежних дней?

Он покачал головой:

— Нет. Ты не поняла этого до конца. А вернее, понять поняла, но не приняла этого для себя как данность. Вероятно, для полного осознания происходящего тебе еще многое следует увидеть и постичь. А поэтому сейчас, скорее всего, нам стоит еще немного повременить с выводами.

— Проходи, — сказал он, распахивая передо мной дверь своей квартиры, — я наблюдал за тобой с балкона, когда ты шла по переулку. Что-то случилось? Почему ты так давно не приходила ко мне?

Я улыбнулась:

— Да нет, просто у меня не было сил. Я не болела, нет… но почему-то чувствовала себя очень уставшей. Наверное, виновата осень с ее тоскливыми долгими вечерами, которые порой кажутся бесконечными…

Мы прошли на балкон и, немного постояв обнявшись, сели за стол, на котором уже был приготовлен мой любимый кофейный сервиз. Я взяла в руки чашку и стала задумчиво ее рассматривать. На ее тонких почти прозрачных стенках изящными мазками были нарисованы сплетенные в каких-то почти человеческих объятьях распустившиеся розмарины[17]. Я так засмотрелась на эти диковинные узоры, что не заметила, как он протянул мне небольшой бархатный футляр.

— Что это? — удивленно спросила я. — Снова подарок?

— Да. Думаю, что, глядя на него, тебе будет немного легче вспоминать, и туман времени перестанет быть таким плотным. Посмотришь потом, хорошо? А сейчас давай просто попьем кофе. Ты не против?