Я открыла дверь, вошла в кабинет и, увидев, что Сталин, на мой взгляд, мало чем отличается от своих плакатных изображений, смело произнесла заготовленное приветствие:

– Здравствуйте, Иосиф Виссарионович! Меня привело к вам крайне важное дело.

– И какое же дело? – сказал он, попыхивая трубкой.

– Ну… В это будет сложно поверить, но я прибыла сюда из будущего. Моя миссия – рассказать вам всю правду о судьбе нашего государства…

– Понятно. Именно для этого вы явились в Кремль с откровенно поддельными документами. Мне сообщили о вашем появлении с первого поста. – Он сделал паузу и внимательно посмотрел на меня. – И, знаете, мне стало интересно, какую цель преследует невооруженная женщина со странным удостоверением личности, которое по номеру совпадает с удостоверением товарища Ворошилова.

После этого он быстро поднял телефонную трубку и сказал:

– Уведите эту сумасшедшую.

В тот же миг в кабинете как из сказки появились два бравых молодца в форме, сцапали меня под белы ручки и выволокли вон. А спустя каких-то минут тридцать я уже сидела в омерзительных лубянских застенках и искоса рассматривала циферблат наручных часов, который пророчил мне довольно длительную процедуру допроса.

– Имя? – рявкнул из-за стола рябой мужик с рожей прирожденного убийцы.

– Елена. – Я решила говорить правду, чтобы подавить его боевой дух своей непростой биографией.

– Отчество?

– Григорьевна.

– Фамилия?

– Санарова.

– Год рождения?

– 1971-й, – с гордостью произнесла я, наивно предполагая, что таких изобретательных дур Лубянка еще не видывала.

– Кто помогал вам подделывать документы?

– Знакомый.

– Ясно. – Следователь удовлетворенно потер руки. – Вражеский заговор!

Выйдя из-за стола, он стал ходить взад-вперед у меня перед носом:

– С какой целью вы проникли в Кремль?

– Я буду говорить только лично со Сталиным! У меня для него конфиденциальная информация!

Последние слова я сказала напрасно. Прежде чем соваться в 1937 год, мне следовало хоть немного ознакомиться с правилами поведения на допросах и сформировать в уме что-то типа путеводителя по Лубянке под названием «Что отвечать людям в форме, чтобы прожить лишних полчаса».

Но я этого не сделала. И именно поэтому сразу после своей изысканной реплики получила сначала кулаком по физиономии, а потом, уже после того как свалилась на пол, несколько ударов сапогом по разным выступающим частям тела.

Придя в себя после потери сознания, я поняла, что лежу на ледяном полу в какой-то слабо освещенной камере. У меня больше не было ни часов, ни сумочки, ни документов. Была только красная пелена, сквозь которую я разглядывала танцующие перед глазами пурпурные пятна.

Вскоре раздался дикий лязг, дверь открылась, и меня рывком поставили на ноги:

– Вперед! По коридору! Руки за спину!

Что еще можно сделать, чтобы продлить эту увлекательную экскурсию, как мне советовал Натаныч? Подвернуть ногу? Наброситься на конвойного? Я продолжала мусолить эту ерунду до тех пор, пока не услышала за спиной звук, напоминающий взвод курка. «Опаньки! Сейчас меня пристрелят», – почему-то весело подумала я и, не удержавшись на ногах, к своей безграничной радости, наконец-то упала на ковер к Натанычу в родной 2010 год.

– А-а-а! Батюшки милые, что ж это делается-то! – истошно заорал мой друг. – Я же говорил! Я же предупреждал, что нэкэвэдэ тебя погубит!

Пытаясь его угомонить, я вытянула вперед измазанные кровью руки и прошамкала опухшими губами:

– Спокойно, я в норме. Звони 03. А то мне кажется, что у меня сотрясение мозга.

Он бросился истерически кричать в телефон, потом убежал прочь, приволок зачем-то моего сына, и после того как они оба завыли надо мной, как профессиональные плакальщики, наконец-то приехала скорая помощь и без лишних сантиментов эвакуировала меня в нейрохирургическое отделение института Склифосовского.

Рано утром сильно грассирующий мужской голос вырвал мой пострадавший мозг из объятий сна:

– Просыпайтесь, мне нужно задать вам несколько вопросов.

Открыв глаза, я увидела человека в форме и с перепугу возопила:

– Нет! Убирайтесь прочь!

Милиционер вздрогнул и поспешил призвать меня к порядку:

– Вы успокойтесь. Все будет хорошо. Расскажите, пожалуйста, поподробнее, как было дело.

Я попыталась отмахнуться от него, как от комара:

– Никакого дела. Шла вечером, кто-то напал, было темно…

– Вас ограбили? Вы запомнили приметы нападавших? Что у вас украли?

Я посмотрела на него с сочувствием. Кого он хочет расколоть на сознанку? Меня, врага народа со стажем? Не выйдет!

Промучившись со мной добрых четверть часа, он ушел, ничего не добившись. Следом появился невыспавшийся Глеб с сумкой, полной больничного обмундирования и столовых приборов.

– Мама! Ну как это так? Они тебя обворовали? Да? Что забрали?

Растрогавшись, я погладила его по руке:

– Сумочку сперли, часы бабушкины старые… Документы…

– На автомобиль! Теперь восстанавливать придется? – начал паниковать он.

Я заверила его, что автомобильные права, равно как и мой здравый смысл, остались при мне и что он может спокойно отправляться на лекции.

Покинув меня в подавленном настроении, Глеб освободил место для Натаныча, который заявился в палату с огромным букетом полосатых тюльпанов.

– Героиня ты наша! – запричитал он, совершенно не обращая внимания на недоуменные лица моих соседок по палате. – Таки ты же можешь собой гордиться! Ты обдурила этих лохов с мокрыми от крови петлицами. Показала им шиш и, можно сказать, подписала им всем выговор и понижение по службе. А может быть, даже не просто понижение, а перевод в загробный мир.

– Ты в этом уверен? – прошепелявила я.

– Ха! А как ты думаешь, что они доложили наверх, когда ты просто-напросто испарилась у них из-под носа?

Натаныч зашелся в приступе смеха и спросил, вытирая слезы:

– Ну что, путешественница, надеюсь, с полетами покончено?

Я помахала у него перед глазами забинтованной рукой:

– Не тут-то было! Во мне проснулся революционный дух! Теперь твоя задача – сделать так, чтобы я переносилась не в дурацкий замусоренный двор, а прямиком в кремлевский кабинет. Больше я не буду связываться с пропускной системой: от нее одни неприятности.

Натаныч растерянно заморгал рыжими ресницами:

– Но я же настроил машину на Зачатьевский переулок. Выверял все до миллиметра. Ходил там буквально с астролябией в руках!

– Ну вот, потренировался – и вперед. Теперь иди на экскурсию в Кремль и там своей астролябией замеряй, что к чему.

– Да кто ж меня туда пустит? – возмутился он.

– А ты свои связи восстанови, заяви о важном физическом исследовании… Короче, времени у тебя предостаточно, ровно столько, сколько будет проходить мой фингал. Поэтому оставь меня тут страдать в одиночестве и иди готовься ко второму раунду переговоров.

Провалявшись в больнице чуть больше недели и выяснив, что ни сотрясения, ни переломов у меня нет, я, полная плещущей через край энергии, вернулась домой. Ребра еще болели, поэтому передвигаться и дышать мне приходилось предельно осторожно. Я потихоньку занялась хозяйственными делами, отнесла в химчистку пропитанное кровью мосфильмовское платье со слегка оторванным рукавом, перевела пять небольших рекламных каталогов и стала обдумывать, как следует дальше общаться со Сталиным.

В принципе его реакция на мое выступление была вполне нормальной, учитывая наличие роковых пропусков, которые чуть не свели меня в могилу. Странно, что он вообще допустил меня до разговора, ведь большую часть таких прытких визитеров наверняка останавливали на самом первом посту. Значит, мое поведение в чем-то было неординарным!

– А следовательно… – Я нарисовала на липком желтом листочке-стикере большой восклицательный знак. – Следовательно, стоит продолжать в том же духе и теперь самим фактом появления доказать ему, что я не так проста, как может показаться на первый взгляд.