Дик выхватил табуретку. Берт опустил Джинни и отнял руки. Джинни повисла на веревке, цепляясь за нее своими маленькими руками в надежде удержать тело на весу, но петля все глубже и глубже впивалась ей в горло…

В комнату ворвался запоздалый луч солнечного света Тело Джинни медленно развернулось кругом, отражаясь на стене судорожно бьющейся тенью. В груди застрял последний комок воздуха.

— Так, а теперь подставьте табуретку назад.

Но это произнес не кто-то из Фаррингтонов, а мистер Дауни, стоявший в дверном проеме с дробовиком в руке. Рядом с ним был шериф Лэмб, крупный, чаще молчаливый мужчина, лицо которого сейчас выражало явное неудовольствие.

— Я сказал — подставьте табуретку назад!

Голос маленького мистера Дауни прозвучал, как выстрел захлопывающегося капкана Берт подставил табуретку под ноги Джинни. Стоя совершенно прямо, она спокойными движениями пальцев освободилась от петли. Затем сошла на пол.

— На какое-то мгновение, — сказала она, — я испугалась, что вы уже не появитесь, мистер Дауни.

— Теперь интонации её были далеко не детскими.

— Что вы, мы были на месте, — ответил мистер Дауни. — Как раз там, где вы нам указали. Но мы задержались, потому что слушали под окном и нам пришлось огибать дом, чтобы войти через дверь. Вы не должны были находиться на линии между нами и… этими.

Джинни холодно взглянула на троих Фаррингтонов, которые замерли нелепыми тенями в бессильной попытке пошевельнуться.

— Вы убили Алису, — обратилась она к ним. — Я всегда знала, что вы должны были убить ее. Я любила ее, но она была простодушна и глупа, и я знала, что никто не женился бы на ней, если бы не ее деньги. Поэтому я поклялась себе, что выведу вас на чистую воду. Так как вы убили ее в чужой стране, единственный способ, при помощи которого я могла уличить вас, было попытаться заставить вас убить меня — в присутствии свидетелей, конечно.

Это было рискованно. Отчаянно рискованно. Но я изучала психологию в колледже, а мистер Дауни — первоклассный частный детектив, и я полагала, что так или иначе я смогу добиться своего. Я притворилась, что меня посещают сновидения, для того, чтобы вы решили, будто я действительно нервный ребенок. Вчера вечером, когда вы хотели заставить меня съесть ядовитые грибы, я поняла, что мне надо что-то придумать. Поэтому я постаралась вбить эту витавшую в воздухе идею вам в голову. Я не хотела, чтобы вы попытались утопить меня или сбросить со скалы — я могла не воспрепятствовать вам, если бы вы сделали это. В конце концов все произошло так, как я надеялась, что произойдет. Вы были настолько доверчивы, вас было настолько легко обвести вокруг пальца! Видели бы вы себя, когда я уронила тарелку с грибами на пол! И уж, конечно, те грибы, которые я съела, были безвредными.

Джинни не засмеялась, вспомнив об этом эпизоде. Она лишь повернулась к мистеру Дауни и полицейскому Лэмбу и сказала:

— Уведите их, пожалуйста.

Фаррингтоны вышли в сопровождении двух людей с ружьями. Замыкала процессию Джинни Уэллс. В помещении, подхваченная воздушными потоками, извивалась и скручивалась ненасытившаяся веревка-удавка…

Как упоминалось ранее, Фаррингтоны были очень милой семьей, если не обращать внимания на некоторые их плохие привычки.

Но Джинни Уэллс как раз и обратила.

Большая квадратная коробка в одиночестве красовалась возле окошек для выдачи багажа. Это была уже четырнадцатая по счету за последние шесть лет, и нам надлежало проследить, чтобы от нее никто не погиб. Мы с Питом наблюдали за людьми в толпе, отгороженной веревками. Это тоже входило в нашу работу — замечать, кто из окружающих облизывает губы чаще других.

Пит пожевал сигарету:

— Каждый раз, когда какой-нибудь идиот хочет выпрыгнуть из окна на двадцатом этаже, я вижу скопище жаждущих крови типов. Держу пари, об этом деле знает уже полгорода.

Веревки удерживали любопытствующих метрах в тридцати пяти от коробки. Я полагал, что расстояние нужно было бы увеличить, но операцией руководил не я.

Вспомогательная команда закончила укладку толстых досок на бетонные ступеньки, и спецгрузовик, предназначенный для обезвреживания бомб, въехал по импровизированной эстакаде в просторное фойе. Это была громоздкая машина, состоящая из сложного переплетения стальных сеток и улавливающих ячеек, с высокими бортами, которые в случае взрыва направят всю силу удара вверх, туда, где он нанесет наименьшие повреждения.

Грузовик остановился в полуметре от коробки. Из кабины вылезли О’Брайен и Хастингс.

Пит затушил ногой сигарету.

— Наступает решающий момент, — сказал он и подошел к ребятам. Я немного поколебался и последовал за ним, все время держась под прикрытием грузовика.

О’Брайен был настроен весело:

— О, уже наводят камеры. Стоит запомнить, что мой профиль справа приносит удачу.

Пит помог ему застегнуть ремешок бронежилета и обратился ко мне:

— Восхищаюсь этими парнями. Герои. Не боятся ни черта, ни дьявола. И мозгами шевелить умеют.

О’Брайен приблизился к коробке.

— Постой, — быстро сказал я. — Если никто не возражает, мы с Питом сначала уберем наши грешные тела подальше.

Мы вернулись на прежнее место, за одной из больших мраморных колонн.

Один из полицейских, прогуливавшихся вдоль веревочного ограждения, подошел к нам и прошептал на ухо:

— Вон тот парень со светлыми волосами, в коричневатой куртке. У ларька с конфетами. Готов поклясться, я видел его в толпе возле книжного киоска на прошлой неделе.

Мы окинули взглядом столпившихся за линией ограждения людей и нашли его. Небольшой светлолицый человек. Его горящие огнем глаза были всецело поглощены тем, что происходило рядом с грузовиком.

Пит уже собрался подойти, но я тронул его за руку:

— Это дело может потерпеть минутку.

О’Брайен и Хастингс остались одни на своей арене. Из грузовика они вытащили длинный шест со стальным сачком на конце.

Воцарилась мертвая тишина О’Брайен нагнулся над коробкой. Затем на мгновение поднял голову, и мне показалось, что через защитный шлем я вижу на его лице усмешку. Он осторожно взялся обеими рукам за коробку и начал поднимать ее.

Взрыв, напоминающий рев исполина, гулким эхом прокатился от стен до стен огромного зала…

Я услышал, как выругался Пит. И когда я выступил из-за колонны, О’Брайен и Хастингс напоминали собой две костюмированные куклы, в нелепых позах валяющиеся на мраморном полу.

Сквозь орущую толпу я пробился к маленькому человечку. Он не заметил меня. Не заметил даже тогда, когда я взялся за его тонкую руку.

Он все еще пребывал в своем собственном мире. Его выпученные глаза были уставлены на двух скрюченных на полу людей.

Он улыбался.

Капитан Уилсон подвигал пепельницу взад-вперед и посмотрел на нас:

— Хастингс умер сразу же. О’Брайен еще держится, но если он выкарабкается, то останется калекой на всю жизнь.

Он взял в руки протокол:

— Подозреваемого зовут Эрвин Джеймс Стюарт. Живет на 98-й улице, дом № 1368. Я оставил его для вас двоих, чтобы вы поработали, с учетом того, что вы его брали.

Уилсон потер шею сзади.

— Стюарту тридцать шесть лет. Холостяк. Живет с матерью. Она считает, что мы изверги. Ее мальчик никогда не делал ничего плохого в жизни. Он добропорядочный сын и никогда не забывает поздравить с Днем матери.[1]

Он порылся в своих бумагах на столе и извлек нужный листик:

— Мы обыскали дом Стюарта. Четыре свинцовые шашки, десять взрывателей, сборные механизмы из трех дешевых наручных часов и небольшой бочонок пороха. Это тот самый порох, который используется для перезарядки патронов. Но оружия у Стюарта нет, и патронов в его доме не обнаружено.

Уилсон встал и беспокойно заходил по кабинету.

— Мы также нашли альбом из газетных подборок. Они охватывают все виды бомб, все — вплоть до самой первой.