— Я вижу, что ты доволен, Том, и я сам рад доставить тебе удовольствие, — снова заговорил Фернандо, и голос чуть-чуть изменил ему. — Я потом все объясню: как себя держать, о чем разговаривать с людьми и чего им не надо говорить. Если тебя спросят, давно ли ты меня знаешь, ты скажешь, что очень давно. Скажи, как вы называли дедушку Поттера?

— Томми Вуд и все ребята говорили ему «дядюшка Метью».

— Дядюшка Метью! Очень хорошо. Меня, видишь ли, тоже зовут Метью, поэтому на улице ты и меня будешь звать дядюшкой Метью. Теперь посмотри-ка на меня!

Перед мальчиком как живой стоял старый дядюшка Поттер с его насупленными бровями, седыми баками и сгорбленной фигурой, в зеленом выцветшем плаще и черной шляпе.

От удивления мальчик разинул рот. Обезьянка соскочила на пол и перепрыгнула на кровать. Мальчик бросился ловить зверька и ловко надел ему ошейник и курточку. Привлеченная шумом, в комнату вошла миссис Бингль.

— До свиданья, мама! — крикнул Томас. — Мы сейчас уходим на бультонскую дорогу с дядюшкой Метью!

Миссис Бингль, онемев от изумления, смотрела, как старик взвалил шарманку на спину; мальчик взял под мышку клетку, укутанную платком, и «ящик с сюрпризами». Уходя, мистер Ханслоу, превращенный в старого Метью Поттера, сказал хозяйке:

— Миссис Бингль, все, что вы сегодня видели, возможно, несколько удивляет вас, но я очень прошу не придавать этому никакого значения и никому об этом не рассказывать.

Когда жилец и его помощник удалились, миссис Бингль осталась стоять со скрещенными на животе руками перед захлопнувшейся дверью; честная женщина разрывалась от жестокой борьбы между тягостным обетом молчания и страстным желанием поделиться с соседками своими удивительными открытиями.

Ранним утром 1 февраля на бультонском шоссе шагал старый шарманщик, сопровождаемый мальчиком с обезьянкой. Они не заходили ни в один из дворов и шли по обочине почтового тракта.

Скупое февральское солнце перед полуднем стало чуть пригревать землю. Снег на дороге почернел; в колеях, оставленных дилижансами, стояла вода.

— Том, все, что я рассказал тебе сейчас про пирата Бернардито Луиса, не пересказывай никому, — сказал шарманщик своему юному спутнику.

— Что вы, дядюшка Метью, никто не услышит от меня ни словечка! Скажите, сколько же теперь лет сыну Бернардито?

— Ему пятый год. Я совсем недавно его видел.

— Да ну? Каков же он собой?

— Обыкновенный мальчик... Умеешь ли ты писать, а?

— Конечно, умею. И считать и решать задачи про купцов и встречные дилижансы.

— Молодец! А что делает на верфи твой брат Джордж?

— Он работает рисовальщиком и чертежником. Только знаешь что, дядюшка Метью? Джордж очень умный, он читает запрещенные книги и хочет стать «сыном свободы».

— Вот как! Я в его годы подумывал о другом!.. Так слушай, Том, я скажу тебе адрес сына и матери капитана Бернардито. Но если ты кому-нибудь проболтаешься, то ночью сам Бернардито придет за тобой и зашьет тебе рот, слышишь?

— Слышу, — ответил мальчик упавшим голосом.

— Если мы с тобой расстанемся и ты услышишь, что я погиб, то напиши синьоре Эстрелле и маленькому Диего письмо. Запоминай адрес: «Греция, порт Пирей, предместье, дом купца Георгия Каридаса». Напиши им, что их друг из Толедо умер. А теперь скажи мне, какие поместья встречаются на этой дороге?

— Вон та нарядная дача — это усадьба леди Стенфорд. Ей принадлежит дом, где мы живем. Дальше будет Ченсфильд, потом поместье, которое называется Уольвсвуд, а дальше я не знаю.

— Так вот, кто бы тебя ни спросил, куда ты идешь, говори — в Уольвсвуд, понял?

— Ладно. Но по дороге хорошо бы заглянуть в Ченсфильд! Вон за парком уже видны две башенки на большом доме. Там живет одна очень красивая и добрая леди. Дядюшка Метью, давайте покажем ей нашу Микси!

— Как, Том, ты, оказывается, знаешь и эту леди? — воскликнул шарманщик. — Да ты какой-то всезнайка! К ней-то мы и идем, потому что нам нужно вручить ей маленький сверток. Ей ты можешь сыграть хоть все четыре песенки, что играет наша шарманка... Но там, в Ченсфильде, эта прекрасная леди живет не одна! Там, в том же старом доме, есть темная щель кровожадного паука, чью хитрейшую паутину я должен разорвать... если сам не запутаюсь в ней, — добавил он вполголоса.

Усталый мальчик замолчал, недоверчиво и испуганно косясь на приближающийся парк и дом, где в глухой щели будто бы прячется от солнца и плетет свою сеть неведомый сказочно страшный паук...

День уже перевалил на вторую половину, когда оба путника, не передохнув в Ченсфильде, уже брели в обратный путь.

— Нам чертовски не повезло, мой мальчик, — бормотал шарманщик. — Паук затащил нашу прекрасную леди в индийские воды на своем проклятом корабле! Боюсь, что она может не вернуться из этого плавания... Что ж, придется нам еще сегодня добраться до конторы старого мистера Томпсона и оставить ему сверток, адресованный леди Райленд. Нам с тобой, Том, слишком опасно держать этот сверток при себе, ибо он стоит дороже, чем любой дом по этому унылому шоссе...

По дороге в Бультон ехал какой-то добродушный фермер. Он сперва обдал наших путников грязью из-под колес своей легкой повозки, а затем сжалился над ними, уныло бредущими, мокрыми от дождя. Под вечер возница высадил голодных и полузамерзших странников перед высокой дверью дома, где помещалась юридическая контора «Томпсон и сын».

В субботу, первый день февраля, на бультонском внешнем рейде раздался пушечный выстрел, оповестивший портовых чиновников о прибытии судна.

Выпавший с утра снег таял, но сырой, холодный ветер нагонял с моря новые тучи. Прибой ревел у портового мола, и даже в гавани волны сильно качали две шлюпки с прибывшего американского корабля. Борясь с волной, они приближались к причалу.

На первой из них среди других пассажиров сидел высокий путешественник в индейской куртке, расшитой красными узорами. Из-под войлочной шляпы с загнутыми полями выбилась на его лоб седоватая прядь, прикрывшая косой шрам над переносицей. На поясе висел нож в узорчатых ножнах и два крупнокалиберных пистолета. Путешественник не спускал глаз с двух кожаных мешков, обшитых ременными полосками. Они лежали на дне шлюпки вместе с большим черным саквояжем пассажира. На мешках сидели два его спутника в матросских плащах.

Группа встречающих на берегу ждала прихода шлюпок. В стороне, заложив руки в карманы, стояли с видом глубочайшего безразличия двое портовых зевак. Когда гребцы первой шлюпки пришвартовались к причалу, эта парочка удалилась за штабель ящиков.

Оба субъекта стали наблюдать из-за прикрытия за высадкой пассажиров.

Таможенный чиновник пригласил прибывших в длинное серое здание на берегу. Он грубо толкнул одного из матросов, вытаскивавших на берег тяжелые мешки, но путешественник в индейской куртке отвел чиновника в сторону и сказал ему вполголоса несколько слов, упомянув имя сэра Фредрика Райленда. Лицо чиновника расплылось в улыбке. Он почтительно похлопал рукой увесистые мешки и удалился, оставив путешественника, матросов и их груз на опустевшем пирсе.

На зевак, укрывшихся за штабелем, слова путешественника оказали магическое действие. Один из них с поклоном подошел к приезжим, другой побежал за извозчиком. Очень скоро багаж был погружен в коляску, приезжий занял место на сиденье, а его матросы стали на подножках экипажа. Оба неожиданных помощника остались следить за высадкой пассажиров второй шлюпки.

На улице Портового Маяка экипаж остановился перед каменной аркой двухэтажного дома. Над аркой красовалась вывеска с изображением очень бурного моря и тупомордого кита в продольном разрезе, позволявшем созерцать внутренности животного. В области его желудка бесстрашный живописец поместил стол с бутылками и двух пирующих матросов.