— Дурная трава! Шлюхино отродье, прости господи!..

...Последний раз мальчик видел свою мать из окна отеля в Ливорно. Он сидел на подоконнике и глядел на улицу, где перед дверью заведения ресторатора-француза то и дело останавливались коляски или носилки: богачи и знать Ливорно чествовали в тот вечер модную тосканскую певицу Франческу Молла, мать Джакомо.

С раннего детства мальчик привык к беспорядочной роскоши дорогих гостиниц, подушкам наемных карет, чемоданам и картонкам, шелковым платьям и фальшивым драгоценностям, разбросанным на коврах временных жилищ. Как во сне, мелькали города с готическими соборами и тесными улицами. Италия! Страна горных пиний, олив и священных руин! Но мать ребенка мало интересовалась славными развалинами. Поклоны подобострастных слуг — и грубоватые, наглые импресарио 67, блеск паркета — и грязное белье, засунутое за зеркало; украшенная жемчугами шея матери — и запах вина из ее уст, когда ночью она изредка склонялась над ним, шурша парчой и шелками...

Мальчик родился в Венеции, и самые ранние воспоминания связаны у него с этим городом дожей, кондотьеров, купцов и нищих. Ребенком он вместе с матерью кормил доверчивых голубей на площади Святого Марка и всходил на каменные ступени Моста вздохов 68.

Он сохранил в памяти дом с резными башенками, похожий на дворец, и звуки шагов под аркой ворот, где плескалась вода канала. Там проплывали черные гондолы с высокими носами и разговорчивыми гондольерами, которые, стоя на корме, ловко гребли одним веслом. Джакомо помнил в этом доме мраморные статуи по углам, блюда с гербами, изображающими льва, и сумрак залов с длинными, уходящими в потолок зеркалами в простенках окон, затененных золотистыми волнами шелковых портьер.

И совсем смутно запомнилось ему надменное лицо высокого мужчины, перстни, блиставшие на его пальцах, и темно-синий бархат его колета. Слуги величали его «эччеленца», а мать Джакомо называла просто «мой Паоло». Мальчика учили говорить ему «ваша светлость» и целовать руку с перстнями.

Джакомо едва исполнилось пять лет, когда все это внезапно кончилось. Гондола высадила под аркой седовласого старика, одетого в черное. У него были сухие, костлявые пальцы, перстень с тем же гербом, что у Паоло, и лицо точно как у Паоло, но морщинистое и еще более властное.

Войдя в залу, где стояли целые корзины цветов, привезенных накануне из театра слугою матери, старик опрокинул эти корзины, растоптал цветы ногами и заперся вместе с Паоло в его покое. И все переменилось! Мать взяла Джакомо и уехала из дома с резными башенками. Они жили в небольшой гостинице около театра. Паоло еще раз приезжал, оставил на столе тяжелый мешочек и надолго исчез из жизни мальчика. Только пять лет спустя от своей старой няньки, не покинувшей госпожи в ее скитаниях, он услыхал, что это был его отец. Но даже полного имени отца Джакомо так в точности и не узнал...

Генуя... Неаполь... Рим. Здесь, в Вечном Городе, мальчик впервые был в театре. Из ложи, обитой красным плюшем, он слушал свою мать и видел цветы, летевшие на сцену к ее ногам. Потом в одной карете с художником Альбертино Вителли они уехали на родину певицы, в Равенну.

Одно раннее утро, когда они втроем отправились осматривать гробницу Теодориха Великого, навсегда врезалось в память мальчика. Нежно-розовая и зеленоватая плесень каменных гробов, стоящих на обомшелых плитах в древней базилике, торжественная тишина и дальний звон колокола, а по выходе из гробницы — свежий аромат роз, принесенный из садов дуновением утреннего ветерка, — такие воспоминания оставила у Джакомо пышная некогда Равенна.

Скоро карманы Альбертино Вителли иссякли, и в свой дальнейший путь синьора Франческа пустилась одна.

Несколько лет мальчик прожил у своей бабушки, в маленьком домике среди виноградников тосканской равнины. А когда бабушка умерла, Джакомо опять привезли к матери. Она осыпала его поцелуями, обдала ароматом духов и сразу увезла в Милан.

Джакомо исполнилось десять лет, когда она приехала с ним в Ливорно. Они остановились в большом отеле. Окна комнаты, отведенной мальчику и старой няньке, выходили на людную улицу с французским рестораном, где поклонники синьоры Франчески устроили пир в ее честь. В зале играла музыка и раздавались шумные рукоплескания.

Мальчик видел, как перед дверью ресторана остановилась карета с гербом, изображающим льва. Молодая чета вышла из кареты. Перед Джакомо, сидевшим на подоконнике, мелькнул плюмаж 69 на шляпе высокого человека. Что-то знакомое почудилось мальчику в осанке этого мужчины. Мальчик разглядел высокую прическу его красивой спутницы. Чета вошла в зал. Джакомо хотел уже слезть с подоконника, как вдруг крики и шум поднялись в ресторанном зале. Там падали столы, ломалась и звенела посуда, в окнах мелькали тени; перепуганный лакей выскочил на улицу. Нянька Джакомо тоже подошла к окну и вдруг всплеснула руками и пронзительно закричала в страхе: высокий мужчина на руках вынес из залы бездыханное, залитое кровью тело дамы с высокой прической и бережно уложил на подушке кареты с изображением льва. Карета тотчас укатила, а следом четверо полицейских выволокли из ресторана на улицу растрепанную мать Джакомо и вырвали у нее из рук кинжал.

Через несколько дней хозяин отеля ввел полицейского чиновника в комнату, где притихший Джакомо сидел в углу со своей нянькой.

Мальчику объяснили, что его мать приговорена к пожизненной тюрьме за убийство в порыве ревности графини д'Эльяно. Тогда-то старая нянька, вопя и причитая над мальчиком, сквозь всхлипывания сказала чиновнику, что муж убитой и есть тот самый «эччеленца Паоло», с которым они прожили несколько лет в Венеции, и что он — отец Джакомо.

Чиновник велел старухе убираться из отеля, немедленно покинуть город и увел мальчика с собой.

Джакомо привели в дом со сводчатыми потолками и толстыми решетками на окнах. Чиновник, которого звали Габриэль Молетти, долго выспрашивал Джакомо о жизни матери и объяснил ему, что синьор Паоло не признал справедливости слов старой няньки и знать ничего не желает о родственниках убийцы.

На деле же Габриэль Молетти и в глаза не видал синьора Паоло. Чиновник заботился лишь об одном: он рассчитывал поживиться дорогими вещами и драгоценностями синьоры Франчески, оставшимися после ее ареста без всякого присмотра. Выпроводив из города старую няньку, Молетти вместе с хозяином отеля попросту ограбил осужденную. После этого они составили официальную опись ее вещей и представили в полицию. Граф Паоло д'Эльяно не пожелал присутствовать на суде над своей бывшей подругой. Он ничего не знал о судьбе Джакомо, и никто не напомнил ему о мальчике. В глубоком горе граф уехал из Ливорно в Венецию. Мальчик, обманутый Габриэлем Молетти, не подозревал, что эччеленца Паоло уезжает, даже не зная о пребывании Джакомо в Ливорно. Вообще Джакомо недоверчиво отнесся к словам няньки и принял как нечто само собой разумеющееся нежелание знатного венецианского вельможи вмешиваться в его дальнейшую жизнь.

Габриэль Молетти, увидев, что мальчик равнодушно принял его лживое объяснение, успокоился и послал за монахом из приюта святой Маддалены. Монах принял и мальчика и ничтожную сумму, вырученную от продажи того жалкого остатка вещей синьоры Франчески, который значился по официальной полицейской описи и был оставлен для Джакомо милостью чиновника Молетти. На этой операции синьор Габриэль Молетти пополнил свой карман двумя тысячами скуди, немногим меньше заработал хозяин отеля, а маленький Джакомо с тех пор уже в течение трех лет слушает по утрам дребезжание колокола, получает ежедневную порцию побоев от приютских сверстников и столь же частые поучения розгами от падре каноника.

...Воскресенье. Дети бродят в приютском саду. Некоторым удалось выскользнуть за ограду. Они потихоньку клянчат милостыню у важных кавалеров и дам, проезжающих по дороге в город.