— По правде говоря, господин учитель, я ни чуточки не удивилась, что вы опять здесь. Такая уж наша Роза, и мы к этому привыкли. Кто ее узнает поближе, обязательно полюбит, тут ничего не поделаешь. Да и не удивительно, девочка-то ведь — красавица писаная.

— Весьма возможно… — опять-таки в свою очередь, — что вы и правы, уважаемая… но я не потому…

— Понятно! У ней и сердце золотое. А это ведь всего важнее. Господи, да что там говорить!..

Она приложила руку к своему сердцу под незастегнутым капотом. На лице ее изобразилось блаженство, жирный подбородок дрожал от умиления.

— Ей-богу, она готова палец себе отрезать из любви к ближнему! Наверное, это потому, что ее отец был помощником фельдшера. И вот еще что: хотите верьте, хотите нет, а Роза всегда питала слабость к пожилым мужчинам, и не только из-за… — она быстро-быстро потерла большой палец об указательный, — нет, такое уж у нее сердце. Ведь пожилые мужчины особенно ценят ласковое обхождение… Иногда, правда, она бывает добрее, чем это разрешено полицией. Я-то ведь ее с детских лет помню. От меня можете все узнать, что называется, из первых рук.

Она уселась на край стола, приперла Гнуса своими телесами к спинке стула и, казалось, с головой окунула его в атмосферу своего рассказа.

— Девчонке еще шестнадцати не стукнуло, а она уже бегала по балаганам и путалась с тамошними артистами. Что с нее взять? Артистическая натура… Ну, там… нашелся, значит, один пожилой господин, который захотел дать ей образованье. Что это за образованье, мы-то уж знаем. Начинается оно с Адама, Евы и кислого яблочка! Раз как-то прибегает ко мне Роза и ревмя ревет; выходит дело, она уже с начинкой. Я ей, конечно, говорю: не плачь, мы из старикашки все жилы вытянем, тебе ведь еще и шестнадцати-то нет, придется ему тряхнуть мошной, и основательно. А она не соглашается! Ну, виданное ли это дело, а? Жалеет своего старикашку — и ни в какую. Мало того, она опять к нему пошла по доброй воле; вот какой человек! Роза мне показала его на улице — настоящий хлюпик. Никакого сравнения с вами, господин учитель, куда там!

Она игриво ткнула Гнуса двумя пальцами прямо в лицо. И, решив, что он еще недостаточно распалился, повторила:

— Никакого сравнения! Не старик, а просто дрянь! Он скоро умер, и как вы полагаете, что он отказал Розе? Свою фотографию в медальоне с секретным замком. Гляди и лопайся от счастья! Нет, Розе нужен человек потороватее, и чтобы он хорошо сохранился; такой сумеет оценить девочку по достоинству, да и ей придется по вкусу.

— В таком случае, конечно… — Гнус старался найти подобающий оборот для перехода, — как бы там ни было, но тем не менее… — улыбка у него была такая смущенная, что казалась язвительной, — есть основания предполагать, что молодой человек, с одной стороны, не лишенный умственных способностей, и с другой — остроумия, будет иметь больше шансов на успех…

Толстуха живо его прервала:

— Если дело только за этим, так нечего и разговаривать. Мальчишки у нашей Розы — вот где сидят! Я-то уж знаю.

Она с изрядной силой встряхнула Гнуса за плечо, чтобы заставить его физически прочувствовать правдивость своих слов. Затем слезла на пол и заявила:

— Хватит языком чесать. Пора мне приниматься за работу, господин учитель, в другой раз я с удовольствием займусь вами.

Она уселась перед зеркалом и стала мазать себе лицо жиром.

— Смотрите лучше на что-нибудь другое, это не слишком красивое зрелище.

Гнус послушно отвернулся. Кто-то взял несколько аккордов на рояле. Зал глухо шумел, видимо, он уже наполнялся.

— А ваши гимназисты, — сквозь зубы проговорила толстуха — она что-то держала во рту, — пусть себе вытягивают шеи и лопаются от зависти.

Гнус поддался искушению и взглянул на окно. За красной занавеской какая-то тень и вправду вытягивала шею.

Из зала донеслось протяжное «го-го-го-го!..». Артистка Фрелих стояла на пороге, дверной проем позади нее заполняла внушительная фигура артиста Киперта. Когда оба они вошли в уборную, Киперт крикнул:

— Весьма польщен, господин учитель, что вы снова здесь!

Артистка Фрелих заметила:

— А-а, вот и он! Ну что ж!

— Возможно, вы удивлены… — промямлил Гнус.

— Ни вот столечко! — отвечала она. — Помогите-ка мне снять пальто.

— …что я так быстро повторил свой визит…

— С чего б это мне удивляться?

Она подняла руки, чтобы вытащить булавки из громадной красной шляпы с перьями, — шляпа мгновенно стала походить на корзину с ручками, — и из-под полей лукаво улыбнулась Гнусу.

— Но, — он явно был в затруднении, — вы же сами порекомендовали мне снова прийти.

— Ясное дело! — Она взмахнула шляпой, точно огненным колесом, и вдруг выпалила: — Вот чудила-то!.. Конечно же, я не хочу отпускать вас, старикашечка!

Она уперла руки в боки и почти вплотную приблизила свое лицо к лицу Гнуса.

Он походил на ребенка, испуганного тем, что театральная фея вдруг обронила фальшивую косу. Артистка Фрелих это заметила и поспешила скорей покончить с приступом резвости. Она вздохнула, склонив головку набок.

— Будьте уверены, что мне было совсем не все равно, придете вы или нет. Честное слово, правда. Я все время твердила Густе: ведь он же доктор, профессор, а я бедная неученая девушка, что я могу дать такому человеку… Ну скажите, фрау Киперт, что я не вру!

Толстуха подтвердила.

— А она, — продолжала актриса Фрелих, невинно передернув плечиками, — Христом-богом клялась, что вы обязательно придете… Так оно и вышло!

Артист Киперт, переодевавшийся в углу, издавал какие-то нечленораздельные звуки. Жена делала ему знаки — потише!

— И с чего это я взяла, что вы пришли из-за меня, — снова заговорила артистка Фрелих, — вы мне даже пальто снять не помогаете. Похоже, что вы явились ради своих поганцев, которых вам надо изрубить на котлеты.

Гнус покраснел и беспомощно огляделся вокруг.

— В первую очередь, разумеется… но, собственно говоря… первоначально…

Она сердито покачала головой.

Толстуха встала из-за стола, намереваясь прийти к ним на помощь. Она уже была во всеоружии — красная блузка с низким вырезом и вчерашний ослепительный цвет лица.

— Почему вы не поможете барышне снять пальто? — осведомилась она. — Дама вас просит, а вы никакого внимания! Так не годится!

Гнус стал тянуть рукав. Рукав не поддавался, актриса Фрелих пошатнулась и упала в его объятия. Растерявшись, он замер.

— Вот как надо это делать! — наставляла его толстуха.

К ним бесшумно приблизился ее супруг, уже в трико, от бедра к бедру через весь живот у него змеилась толстая складка жира, на шее красовалась волосатая бородавка. Он поднес к глазам Гнуса маленькую газетку.

— Прочитайте-ка, господин учитель. Здорово же они разделали эту банду.

На лице Гнуса тотчас же изобразилась серьезность знатока, к этому его обязывало печатное слово. Он узнал местный социал-демократический листок.

— Что ж, посмотрим, — отвечал он, — как обстоит дело с этой статьей.

— В ней как раз идет речь об учительских жалованьях, — сказал артист. — Мы с вами вчера об этом толковали.

— Ах, брось, — решительно вмешалась его супруга и отняла у Гнуса газетку. — Жалованья с него и так хватает, ему кое-что другое нужно, а это уж не твое дело. Иди-ка лучше фигурять перед этими свиньями.

Зал хрюкал, рычал, свистел, заглушая гром рояля. Киперт повиновался. Он мгновенно придал себе тот самовлюбленный вид, что уже вчера поразил Гнуса, упругой подпрыгивающей походкой направился к двери и исчез в еще сильнее зашумевшем зале.

— Ну, этого сплавили! — заметила толстуха. — Покуда они там его переваривают, давайте-ка, господин профессор, переоденем Розу.

— Разве ему можно? — поинтересовалась актриса Фрелих.

— Надо же ему знать, как раздевают и одевают женщину. В жизни все пригодится.

— Что ж, если вы не против. — И актриса Фрелих сбросила юбку. Лиф она уже раньше расстегнула, и Гнус не без страха заметил, что под платьем она вся черная и блестит.