ГЕНКИНА. Не буду описывать московскую больницу… Я просидела возле постели матушки два часа… духота и вонь… Пенсионеры лежат на грязных матрацах…

ЛЯМКИН. Надо пи-пи-пи-писать в газеты!

ВЕРЗИЛОВ. Это Прохор Семеныч по пенсионным фондам спец… Ему пишите…

ГЕНКИНА. И, вообразите, после всего пережитого, с головокружением, попадаю на улицу…

ВЕРЗИЛОВ. Автобус задавил?

ГЕНКИНА. Доезжаю до Метрополя… пью кофе… отвратительный сервис, гадкий буфет… и вдруг вижу — по коридору идет знаменитый Джон Малкович! Великий актер! Мне захотелось поговорить с человеком из свободного мира, я буквально побежала за ним! Он входит в лифт… я делаю шаг вперед… и двери закрываются!

КОБЫЛЯЦКАЯ. Госпожу Генкину прищемило дверьми лифта.

ГЕНКИНА. Я успела просунуть в кабину голову и сказать «Хау ду ю ду?»… И он мне улыбнулся… Никогда не забуду эту улыбку… Страшный удар… Перебиты шейные позвонки!

ВЕРЗИЛОВ. Воображаю, что вы испытали…

ГЕНКИНА. Но мы не сдаемся! Делаем то же самое, что и на том свете. Следим за политикой. Обсуждаем события. В конце концов выяснилось, что и здесь у нас есть интересные общественные обязанности… Правда?

КОБЫЛЯЦКАЯ. Мы ведем активную жизнь. Даже устаем…

ГЕНКИНА. Тяжелее всех приходится Лямкину…

ВЕРЗИЛОВ. Почему?

ГЕНКИНА. Из-за ежедневных споров со Сталиным. Лямкин убежденный антисталинист, ему невыносимо сидеть рядом с тираном, а Иосиф Виссарионович сознательно доводит несчастного Лямкина до нервного истощения.

ВЕРЗИЛОВ. Не понял.

ГЕНКИНА. Я человек откровенный, я несколько раз прямо говорила Иосифу Виссарионовичу, чтобы он прекратил травлю Лямкина… Русской интеллигенции достается и на том и на этом свете! Варвара Кобыляцкая — свидетель. Вы помните, как я вчера сказала Иосифу Виссарионовичу: вы не должны так резко говорить с Лямкиным! Лямкин — это совесть России!

ВЕРЗИЛОВ. Какому Иосифу Виссарионовичу?

КОБЫЛЯЦКАЯ. Иосифу Виссарионовичу Сталину. Он член нашего маленького кружка.

ХОЛОДЕЦ. Кстати, нормальный мужик.

ЛЯМКИН. Я настаиваю на том, что он — па-па-па-па-па-па…

ХОЛОДЕЦ. Да, можно сказать, папа. Отец народов, да.

ЛЯМКИН. … па-па-па-лач!

ХОЛОДЕЦ. Ну, палач. Ну, допустим. И что такого?

ЛЯМКИН. Ти-ти-ти-ти-ран!

ХОЛОДЕЦ. Ну и что?

ВЕРЗИЛОВ. Позвольте, что вы такое говорите? Как это — Сталин — член нашего общества? Как это понимать?

КОБЫЛЯЦКАЯ. Нас здесь всего шестеро, и шестым членом кружка является Иосиф Виссарионович.

ВЕРЗИЛОВ. Среди нас? Сталин? Настоящий Сталин? Это невозможно.

ГЕНКИНА. Господин Генкин сначала тоже не поверил, когда я ему написала.

ХОЛОДЕЦ. Тут, знаете, твоего мнения не спрашивают — кого хотят, того и селят.

ВЕРЗИЛОВ. Надо заявить протест! Уголовник — пусть! Проститутка — пусть! Но Сталин! Вы в своем уме?

ГЕНКИНА. Господин Генкин считает, что вещи следует принимать такими, какими они являются.

ВЕРЗИЛОВ. Но это меня компрометирует! Я человек демократических убеждений! Лидер партии «Справедливость»! И не могу находиться в одной комнате с тираном! Нет! На каком основании?!

ХОЛОДЕЦ. Он покойник, и вы покойник. Вот вам и основания.

КОБЫЛЯЦКАЯ. Тут все-таки ад. Вот и Сталин тоже сюда попал.

ВЕРЗИЛОВ. Как это — он тоже сюда попал?… Это я — тоже сюда попал… Временно, конечно… Сталину как раз самое место в аду!

КОБЫЛЯЦКАЯ. Ну вот, он в аду и находится.

ВЕРЗИЛОВ. А я при чем?

КОБЫЛЯЦКАЯ. И вы тоже в аду.

ВЕРЗИЛОВ. Нет, знаете, так не пойдет! Всех под одну гребенку! Уравниловка какая! Мы, знаете ли, в правовом государстве живем! Я требую соблюдения законности!

ХОЛОДЕЦ. Тут каждый свой срок тянет. Есть за что.

ВЕРЗИЛОВ. Вы это бросьте! Как вы это терпите, господа! Должна же быть какая-то градация вины… Надо меру знать в раскаянье… Положим, я в чем-то таком виноват… Ну, извините, исправлюсь… Вот госпожа Кобыляцкая, литератор… Ну, будем откровенны, интрижки, адюльтер… Вот вы, господин Холодец, предприниматель… Хорошо, допустим, вы иногда преступали закон… Но ведь Сталин, господа, это же монстр! Чудовище! Ну, я, допустим, тоже в аду… ну, скажем так, по недоразумению… ну, да, было что-то такое… что-то, где-то… кстати, не доказано… Но Сталин — убийца!

ХОЛОДЕЦ. Ну, если совсем честно, я тоже некоторых… того… на холодец…

ВЕРЗИЛОВ. Но не всех подряд! Не каждого! Не всех!

ХОЛОДЕЦ. Если всех на холодец — кому недвижимость продавать буду?

ВЕРЗИЛОВ. Вот именно! У вас есть мораль! Нравственный кодекс! Не всех — это очень важно! В этом мораль, господа! Не всех! Прошу заметить — не всех! Да, да, господа! Не надо преувеличивать нашу вину… Мы все немного нарушали… но не в тотальных масштабах!

ЛЯМКИН. Мы боролись с та-та-та-та-та-та-литаризмом!

ВЕРЗИЛОВ. Вот именно!

ГЕНКИНА. Мы с супругом, господином Генкиным, регулярно ходили на марши протеста! Пикетировали перед советским посольством в Нью-Йорке. Долой произвол, ну и сами знаете, за права человека…

ВЕРЗИЛОВ. А Сталин — ээээ… он сатрап! Да, сатрап! И вообще, он душитель свободы!

ЛЯМКИН. Ду-ду-ду-ду-ду-ду-шегуб!

ВЕРЗИЛОВ. Вот именно, душегуб! Он, если уж на то пошло, лагеря устроил! Да, лагеря!

ГЕНКИНА. Ах, «Архипелаг ГУЛаг» — это такая книга! Вы читали «Архипелаг ГУЛаг»? Я обожаю «Архипелаг ГУЛаг»! Мой муж, господин Генкин, всем клиентам в банке рекомендует…

ВЕРЗИЛОВ. Вот именно, архипелаг ГУЛаг! И Магадан… и еще там всякое! Орехово-Борисово, Воркута, Мневники, Колыма! Все Сталин понастроил!

ГЕНКИНА. Омерзительные места!

КОБЫЛЯЦКАЯ. Омерзительные — но ведь нас туда тянет! Я иногда специально ездила посмотреть на эти блочные бараки… Орехово-Борисово, страшное Орехово-Борисово… Серые безликие стены… это волнует… Тема сталинизма, так сказать, винтажная тема, с колоритом эпохи. Все эти детали: бушлат, заградотряд, смерш…

ГЕНКИНА. Вы правы, здесь какая-то загадка! Мы с господином Генкиным слышать не можем про сталинизм… но охотно читаем «Архипелаг ГУЛаг»! Господин Генкин считает, это необходимо, чтобы научиться ценить то общество, в котором живем! Обычно мы гуляем по Центральному парку, выбираем скамейку в тени и читаем друг другу вслух…

КОБЫЛЯЦКАЯ. Согласитесь, сталинизм притягивает… это как истории про графа Дракулу и вампиров… любите смотреть кино про вампиров? Я обожаю про вампиров… Когда поцелуй переходит в укус… Больно, но волнует… На ночь почитать «Архипелаг ГУЛаг» — так приятно…

ГЕНКИНА. Господин Генкин не любит фильмы про вампиров.

КОБЫЛЯЦКАЯ. Поймите меня правильно. Согласитесь, в Иосифе Виссарионовиче есть шарм… а какое время… солидные мужчины, в широких шляпах, в длинных пиджаках… подбородки с ямочками… меня возбуждает слово «зона»… зона… органы…

ХОЛОДЕЦ. Зона и сегодня имеется.

КОБЫЛЯЦКАЯ. Ничего общего! Вот раньше были зоны…

ВЕРЗИЛОВ. Отказываюсь понимать! Мы, граждане демократической России, — и Сталин! Как можно ровнять! Допустим, я признаю… осваивал бюджет… назовем это так… но, во-первых, если я не возьму, Прохор Семеныч себе возьмет! Во-вторых, мне положено… А главное: я не убивал! Не убивал!

ХОЛОДЕЦ. Совсем никого? Тогда вам в раю самое место… А Прохора Семеныча вы мне заказали? Было дело?

ВЕРЗИЛОВ. Это, простите, демагогия! Вы путаете частный бизнес с государственной политикой! Есть своеобразные законы бизнеса! Они в нашей стране жестокие! Да! Но в лагеря я миллионы людей не сажал!

ХОЛОДЕЦ. Зря сюда никто еще не попадал. Здесь каждый день в огонь кидают. Вы что, не видели?

подходит к окну, отдергивает занавеску. За окном глухая ночь, мгла, в отдалении вспыхивают огни, некоторые разгораются ярче. Это костры горят в темноте. То один, то другой костер неожиданно вздымает языки пламени вверх.

В дальнейшем раскрываются занавески и на боковых окнах, и все будет происходить на фоне окон с горящими во мгле кострами. Второе действие должно сопровождаться нарастающим гулом огня.

ВЕРЗИЛОВ. Смотрит в окно, приглядывается к огням А… так это, значит, костры… Похоже сделано… Неплохой символ… Пламя, конечно, искусственное?