Так в чем же дело?

Согрешил здесь автор текста телепередачи, употребивший вместо правильного притяжательного местоимения «ее» неприемлемое в данном случае местоимение «свой». Недоразумение быстро разрешилось, но представьте, что подобная фраза оказалась бы вынесенной в газетный заголовок. Тарантино мог бы вчинить иск за нанесенный ему моральный ущерб.

«Свой» — опасное, коварное слово. Притворяется «своим в доску», а само в любой момент может, как говорят в народе, кинуть подлянку. Вот я слышу по радио: «Министр обороны освободил командующего флотом от своей должности». Явный вздор! Не от своей должности министр освободил подчиненного, а от ЕГО должности! Неуместная двусмысленность, сбивающая с толку, отвлекающая внимание слушателей.

Частенько этот «свой», влезая куда не надо, приводит к досадному логическому абсурду. Причем в неловкое речевое положение попадают даже профессиональные филологи. Председатель ученого совета на заседании изрекает буквально следующее: «Я должен поздравить Екатерину Сергеевну с успешной защитой СВОЕЙ докторской диссертации». Конечно, следовало сказать: «ее диссертации». Наверное, долго длилась защита, и председатель очень устал…

Последний пример я взял из коллективного труда «Русский язык конца XX столетия», где М. Я. Гловинская дала научное объяснение этого массового речевого недуга. В современном русском языке наблюдается «тенденция к нарушению условия кореферентности и употреблению возвратного притяжательного „свой“ вместо личного». С тех пор, как я прочитал этот научный труд, слово «свой» использую с предельной осмотрительностью. Всякий раз включаю внутренний контроль и командую себе: «Соблюдай кореферентность!»

Читателей, однако, я не призываю заучивать столь сложные термины. Давайте лучше фразы с местоимением «свой» представим как картинки. На каждой такой картинке по два персонажа: Тарантино и Ума Турман, министр и командующий флотом, председатель и диссертантка. Так будем стараться, чтобы каждый получил именно свое, а не чужое. Свою сексуальность, свою должность, свою диссертацию. Для этого при необходимости заменяем «свой» на «его» или «ее».

Да, это требует некоторых умственных усилий. Иначе невозможно. Вы любите русский язык? Верю, что любите. Считаете его красивым? Я тоже. А любовь к красавице — дело не только приятное, но и ответственное. Все время надо быть начеку, нельзя плошать.

Если вы почувствуете «огнеопасность» местоимения «свой», то через некоторое время перестанете обжигаться — противопожарное устройство в речевом сознании начнет срабатывать автоматически. И вы уже не повергнете собеседника в недоумение нечеткой фразой типа: «Я попросил Иванова закончить свою статью». Вы скажете: «Я попросил Иванова закончить его статью». Или: «Я попросил Иванова, чтобы он закончил свою статью». И никто не подумает по ошибке, что Иванов — ваш «негр», что он пишет за вас статьи — так, как некогда доблестные советские журналисты сочиняли литературные произведения Л. И. Брежнева.

А иногда слово «свой» ничем заменять не нужно — его надлежит просто вычеркнуть как лишнее. Вот недавнее сообщение: «Автор СВОЕГО единственного романа „Убить пересмешника“, американская писательница Харпер Ли, решила прервать СВОЕ литературное молчание». Давайте-ка вместе отредактируем эту неграмотную фразу. Прежде всего, режет глаз ненужный повтор. По совести, можно вычеркнуть и «своего», и «свое» — смысл не изменится. Если же оставлять, то только «свое литературное молчание» — это еще грамотно. А вот «автор своего романа» — это никуда не годится, слово «своего» подлежит немедленной ликвидации.

Откуда взялось это засилье ненужных «своих» в одном предложении? Может быть, повлиял англоязычный источник: там, надо полагать, стояло местоимение «her». В русском языке ему в подобных случаях соответствует не «свой», а… нуль, пустое место. У лингвистов эта ошибка так и называется — «запретный „свой“ вместо нуля». Так что остается напомнить переводчикам бессмертный совет их коллеги Самуила Маршака: «Хорошо, что с чужим языком ты знаком, но не будь во вражде со своим языком». Кстати, слово «своим» в этом двустишии твердо стоит на законном месте — ничем его не заменишь.

«Почему тебе нравится эта книга?» — «Прикольно написано». Подобный диалог «отцов и детей» можно услышать сегодня. И не сердитесь на отпрысков. За жаргонным словом стоит своего рода эстетика. «Прикольно» — не просто «хорошо». Это наличие внешне эффектного приема и тайного послания определенной читательской группе («таргет-груп» — есть теперь такой социологический термин).

Пример литературной «прикольности» — творчество Виктора Пелевина. В повести «Принц Госплана» он стер границу между обыденной жизнью и компьютерной игрой, в романе «Чапаев и Пустота» сделал анекдотического Василия Ивановича буддистским проповедником, а Петьку — поэтом-декадентом. Некоторые приколы Пелевина заведомо недоступны читателям, так сказать, старшего возраста. Спрашиваю студентов: в чем юмор пелевинского изречения: «Сила ночи, сила дня — одинакова фигня»? (На месте «фигни», кстати, словечко покрепче). Не могут вразумительно объяснить — даже те, кто пишут дипломные и курсовые работы о своем кумире. Очевидно, тут требуется особый эмоциональный настрой. Причастность к магическому ритуалу.

В начале шестидесятых и у нас было свое заветнокультовое произведение — «Звездный билет» Василия Аксенова. Мы находили тайную магию в немудреных фразах типа: «Были бы деньги — накирялся бы сейчас». Тогда говорили не «прикольно», а «законно», «железно» — суть та же. Молодежная молва работала лучше любой рекламы — ни стендов, ни «растяжек» не требовалось. И нападки критиков только разогревали интерес.

А что же «прикольно» сегодня, когда двадцать первый век вступил во вторую пятилетку? Неожиданным оказался бешеный тиражный успех книги Сергея Минаева «Духless». Театр начинается с вешалки, прикол — с заглавия. Уж, казалось бы, такое общее место: духовность — это хорошо, бездуховность — плохо. Кто спорит? А Минаев заезженную «бездуховность» вывернул наизнанку и вместо русского «без» подшил английский суффикс «less» — всего-то делов. И сработало. Маркетинг…

«Духless» известил мир об очередном «потерянном поколении», рожденном в первой половине семидесятых и выбившемся в люди. В люди, да не те. Подзаголовок «Повесть о ненастоящем человеке» поражает неожиданной для преуспевающих молодых топ-менеджеров ностальгией по советским идеалам. Хотите кусочек «Духлесса» на пробу? Пожалуйста: «Такова жизнь. Большую ее часть ты карабкаешься в стремлении занять место под солнцем, а когда достигаешь желаемого, испускаешь дух, так и не успев насладиться его первыми лучами». Да-с, язык — сукно… Небезупречный даже по школьным нормам стилистики: лучами — чего? Солнца или духа? Нельзя так фразу строить, да и слова хорошо бы подобрать не такие затасканные, не заношенные до дыр. Увы, все произведение соткано из риторического старья. Пожалуй, стоило бы переписать его от начала до конца. Но название и подзаголовок оставить. Это прикольно. Это неожиданный сигнал: «продвинутую» молодежь затошнило от потребительского благополучия. Минаев тему продешевил, но вслед за ним непременно придут те, кто смогут облечь новую духовную жажду в оригинальные сюжеты и нетривиальные фразы.

Ну, а что противопоставил рыночной «прикольное — ти» наш литературный бомонд, нынешние защитники высокой словесности? Они выдвинули термин «качественная литература». Неудачный. Употребление слова «качественный» в значении «хороший» — признак неинтеллигентной речи. Истинный рыцарь русского языка скорее скажет «высококачественный» или «доброкачественный». Недаром в словаре Ушакова прилагательное «качественный» фигурировало только как книжное и неоценочное: «качественные различия», «в качественном отношении». Потом оно проникло в словарь Ожегова и в значении «очень хороший, высокий по качеству». Но обратите внимание на словарные примеры: «качественные стали», «ремонт произведен качественно». Речь идет о товарно-материальной сфере. Оценка стали и ремонта может быть однозначной и бесспорной. А в искусстве критерии художественности постоянно пересматриваются. Новое слово, новое художественное качество рождается как раз в борьбе с привычными нормативами.