Она с большой неохотой оставалась у него ночевать. Ведь у нее был свой дом и дети, и получалось, что она оставляет свой дом ради секса с чужим мужчиной! Вот что ее смущало: она так и не стала считать Михаила своим мужчиной.

Но и кроме этого ей все равно многого не хватало. То ли все произошло слишком быстро…

На самом деле у нее получился киношный пример американской любви: встретились и стали заниматься любовью, что в ее представления об этой самой любви никак не вписывалось. Ей не хватило предварительного ухаживания, узнавания. Это походило на теорию ее первого мужа, который всегда говорил:

— Мужчине и женщине нужно знакомиться одним способом: через постель.

Можно было бы говорить о прелести постепенного узнавания, но у нее с Михаилом получилось наоборот: они как будто сразу все друг о друге поняли. По крайней мере в постели говорить им было не о чем, а к страсти, в конце концов, можно просто привыкнуть.

Но даже не в этом было дело. Она никак не могла расслабиться с Михаилом чисто психологически. Почему-то все время ждала от него какого-то неприятного для себя поступка. И дождалась.

Все произошло из-за такой ерунды, которой она и не придала никакого значения.

Утром они сидели у Михаила на кухне и разговаривали. Так, обо всякой ерунде. Он пошутил, Сима расхохоталась, неловко взмахнула рукой и опрокинула чашку с чаем ему на джинсы. Обычные домашние джинсы, правда, чистые, как и все белье у него.

— Прости, — сказала Сима с раскаянием.

Но не успела она подняться, чтобы взять тряпку, как почувствовала словно резкий ожог на щеке. И даже не сразу сообразила: Михаил ее ударил! Дал ей пощечину!

Она даже задохнулась от осознания того, что считала позором и кошмаром наяву. До этого момента ни один мужчина в жизни не поднимал на нее руку. Симу вообще никто никогда не бил!

В запале она бросилась к своей сумке, чтобы тут же уйти из его квартиры, но не тут-то было.

— Ты куда? — спросил Михаил зловеще, цепко хватая ее за локоть.

Она взглянула в его глаза и поразилась: те словно потеряли свет. Только что у него были серые глаза, и в момент они сделались блекло-водянистыми.

Сима всерьез испугалась. Как будто заглянула в черную зловещую пропасть.

— Я ухожу, — пробормотала она, не в силах отвести от него глаз.

— Никуда ты не пойдешь, пока я не разрешу! — прошипел он и опять ее ударил.

Что же такое делается? Почему она не защищается? Кто факир, кто дудочка, а кто — змея?

— Ты перепутала меня с кем-то! — криво улыбнулся он, держа ее за шею. — С Володей Сумятиным, этим размазней, который не может сделать одного-единственного усилия, чтобы изменить свою жизнь к лучшему! Это он мог позволять тебе обращаться с ним как с бездомной собакой, а я от тебя никак не завишу. Это ты от меня зависишь.

— Каким образом? — Симе наконец удалось высвободиться, чувствуя, что вместо полноценного голоса из ее горла вырываются какие-то хриплые каркающие звуки.

— Ты моя женщина и будешь слушать то, что я скажу!

Теперь ей хотелось рассмеяться, так театрально выглядело это объяснение между ними. Вернее, выглядело бы, если бы до сих пор не горели щеки и не болела стиснутая его железными пальцами шея. Наверное, синяки останутся, подумала она отстраненно.

— Если ты думаешь, что можешь так же легко вышвырнуть меня из своей жизни, как Сумятина, — продолжал цедить он, — то жестоко ошибаешься!

«Хорошо, что я не привела его в дом, — мысленно проговорила она себе. — Дети всего этого не видят. Их мать, которую они, как я надеюсь, уважают и считают сильной женщиной, избивает какой-то… дебил!»

Наверное, он прочел это по ее лицу, потому что закусил губу и вгляделся в ее лицо, надеясь прочесть на нем еще что-то, но Сима успела стереть с него любое отражение своих мыслей. Еще не время!

Но при этом она ощущала непреходящее чувство вины перед своими детьми. Получалось, что она променяла их даже не на любовь, а так, всего лишь на секс, пусть и неординарный, но с человеком недостойным. Настолько, что теперь она начинает стыдиться этого самого секса.

То, что она в свое время проделала с внешним обликом Михаила, на его внутреннем содержании не отразилось. То есть он не стал другим человеком, всего лишь сменив прическу. Скорее так: его комплексы как раз и влияли на то, что рядом с ним не было женщины. По крайней мере уважающая себя женщина рядом с ним бы не задержалась, а неуважающая ему была не нужна… «Лечиться тебе надо», — чуть было не сказала ему Сима.

Может, он и был хорошим руководителем, но работа, кажется, не приносила ему особого удовлетворения. Она не позволяла ему проявляться в должной мере. Пожалуй, из него получился бы какой-нибудь маньяк, дай он себе волю. Но даже того, что она увидела, хватило для того, чтобы впредь обходить его дальней дорогой.

— Только попробуй от меня уйти! — сказал он, следя за выражением ее лица с зоркостью стервятника.

— И что тогда будет? — рискнула она спросить; не так-то легко выбить парочкой ударов бунтарский характер из свободолюбивой женщины.

— Лучше бы тебе и не пробовать, — спокойно сказал он, а у Симы по спине пробежал холодок.

Он скорее всего психически нездоров, подумала она. Хотя сам так вовсе не думает.

Даже влюбленность в Симу оказалась вовсе не любовью, как он пытался ее в том уверить, а так, скорее благодарностью за то, что она оказала ему помощь. Точнее, поучаствовала в его жизни, впрочем, без особой для нее пользы. Да, на него стали обращать внимание женщины, но и это обстоятельство не принесло ему особого удовлетворения. Он не того хотел. А чего конкретно — не знал. Это про таких, как он, в русских сказках говорилось: пойди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что!

А потом, приблизившись к ней, он решил, что благодарность — это чувство не для него. Сегодня он поднял на нее руку, а завтра чего ей ждать?

И ведь она могла бы обеспокоиться и раньше. Например, однажды, когда у обоих выдался тяжелый день, Михаил предложил:

— Давай сегодня выпьем?

— Как будто всякий раз мы этого не делаем, — улыбнулась Сима, несколько удивленная этим его с нажимом предложением.

— Всякий раз мы пьем понемножку, для разогрева, а сегодня я предлагаю выпить как следует.

— До полной отключки?

— Ну, или почти до полной.

— Я не возражаю, — согласилась она. Тогда в глубине ее души опять заворочался некий противный червячок сомнения, который, как обычно, стал ее понемногу грызть и грызть, но ей показалось, что не из-за чего. И она от него отмахнулась. Задавила его в себе.

Они выпили, потом еще. Казалось, Михаил совсем не пьянеет, только глаза у него стали блестеть как-то влажно.

— Я говорил тебе, что был женат?

— Не-ет, — протянула Сима, ругая себя за отсутствие интереса к его прошлому. Раз уж они так тесно общаются, могла бы спросить. Хотя бы из вежливости.

— Я ценю твою деликатность.

Он опять чмокнул ее, как целуют закадычных подружек, без особой страсти, но с чувством благодарности за то, что они есть.

— Так вот, я был женат, и у меня даже есть дочь.

— И ты с ней видишься? — удивилась Сима. В самом деле, он помогает ее детям, а она даже не знала, что у Михаила есть свой ребенок.

— Не вижусь.

— Почему? — живо заинтересовалась она, разом опровергая его собственное утверждение в том, что Серафима деликатна.

— Так решила жена. Она вышла замуж во второй раз, и ее новый муж усыновил мою дочь. Психологи сказали, что у девочки очень нестабильная нервная система и ей противопоказаны нервные нагрузки. Жена решила, что девочка должна знать одного папу.

За две минуты своей пылкой речи он уже два раза сказал фразу: «Жена решила».

— А что решил ты?

— Что она права, — сухо ответил он.

То есть она объяснила себе все по-другому. Мягкостью его характера. А теперь, пожалуй, можно было бы найти другое объяснение. Например, то, что девочка родилась нервной и нестабильной неспроста. И жена недаром ушла от него, такого хорошего, обеспеченного, забрав ребенка. Редко случается так, что жены оставляют мужьям квартиры. Чаще — наоборот. Выходит, жена Михаила готова была оставить ему все, что угодно, только бы быть от него подальше. Да еще чтобы он с дочерью не встречался.