— Ага, — подтвердил Петруха.

— Кто такая?

— Василиса Ивановна Никулина, журналист городского телевидения, — я, робея, представилась. Отчетливо ощущалось, что прибывшие дяденьки имеют право задавать вопросы.

— Что, вот так прямо и Василиса? — подивился Угрюмый.

— Да еще Ивановна… — хохотнул Добряк, а потом неожиданно сообщил: — Безымянный.

— В каком смысле? — обалдело моргнула я.

— В смысле, я — Безымянный.

— A-а… Бывает, — я сочувственно кивнула, а Петька вдруг развеселился.

Даже Угрюмый вытянул губы ниточкой, что, должно быть, означало у него смех. Безымянный товарищ тоже улыбнулся, после чего пояснил:

— Это фамилия такая. В детдоме присвоили. А зовут меня Гаврила Степанович.

— Ага, — снова согласился Петька и быстро шепнул мне на ухо: — Это следователи. Сейчас допрашивать начнут. Не бойся, Вася!

А я уже и не боялась, разве что самую малость. Сейчас мне хотелось только одного: забраться в постель, натянуть одеяло на голову и рассказать Клеопатре об обрушившихся на меня тяжких испытаниях. Уж она-то сможет утешить!

Допрос, как и обещал Петруха, длился недолго, всего-то полтора часа, но вымотал меня изрядно. Пришлось заново пережить трагические события. После допроса я еще полчаса дожидалась Петруху. Он развил бурную деятельность. Со своей камерой он носился по клубу, подобно Фигаро, и создавалось впечатление, что Петьки слишком много и он повсюду. Потом коллега о чем-то долго совещался с Безымянным и Угрюмым, настоящего имени которого я так и не узнала. Я почти засыпала, сидя в уголочке, когда Петька, злой как черт, выдернул меня из уютного кресла и потащил к выходу из клуба. Уже в машине Петруха от души выругался.

— Опять часовой репортаж накрылся! — Петька в сердцах хлопнул руками по рулю, под капотом старенькой машины что-то жалобно звякнуло.

— Почему? — искренне удивилась я. — У тебя такой потрясающий материал: рейд ОМОНа и — бац! — труп на руках! Знаешь что? Поехали в контору! Вовка наверняка уже покончил с Агафьей… Мы быстренько все смонтируем, я тебе помогу, а завтра в прайм-тайме ты выдашь сенсацию. По-моему, идея неплохая, а, Петь? Поворачивай коня, друже!

У меня даже усталость куда-то пропала, а ведь часы показывали половину пятого утра! Невероятно, но Петька, фанат своего дела, от предложенного мною плана решительно отказался.

— Нет, Василь Иваныч, — голосом Македонского, потерпевшего внезапное поражение, молвил Петруха.

— Почему? A-а, опять не разрешили?

В ответ Петька что-то буркнул.

— Петенька, не горюй. Сам знаешь: пока ведется следствие… Думаешь, Порфирьев сразу стал Порфирьевым? Сколько рабочего материала у него ушло «в стол»! Ему тоже многое запрещали. Зато потом — и «История Петровской эпохи», и «Революция глазами рабочего и крестьянина», и «Отечественная война без купюр». У тебя тоже все получится, я уверена.

— Много ты понимаешь, — пробубнил себе под нос Петруха, впрочем, заметно успокаиваясь. — Ты ментов не знаешь! У них следствие годами может тянуться, как резинка на трусах.

…Спустя двадцать минут моя мечта о постельке наконец осуществилась. Усталость и нервное напряжение вновь навалились на меня, потому сил на водные процедуры уже не осталось.

— Извини, милая, — обратилась я к Клеопатре, — баня сегодня отменяется. Я иссякла. Оно и понятно: такие испытания пережить! Вот я тебе сейчас расскажу, лезь под одеяло…

Но, едва моя голова коснулась подушки, как я провалилась в тяжелый сон без сновидений.

…Утро следующего дня облегчения не принесло. Проснулась я с неприятным ощущением ломоты во всем теле и с нечеловеческой головной болью. Во рту пересохло, язык походил на рашпиль и царапал горло. Классические признаки простуды.

— Только этого мне не хватало! — просипела я, усилием воли вытаскивая себя из постели. Тут, как назло, ожил телефон. В голове застучали сто молотков одновременно.

— Что ж так не вовремя… — Я с тяжким стоном кандальника сняла трубку городского телефона: — Говорите, если ваша совесть скончалась.

Трубка отозвалась протяжными гудками. Я их послушала и в сердцах запульнула телефон на кровать с негодующим возгласом:

— Лечиться надо! Стоп, — секунду спустя я сменила гнев на милость: — Что это за вопли?

Слух все еще терзала страшная какофония, нечто среднее между криками гориллы, ставшей на тропу войны, и стоном курицы, зараженной птичьим гриппом. Сон с меня окончательно слетел, я осознала, что леденящие душу звуки издает вовсе не городской телефон. Они доносились из моего рабочего рюкзачка, самодельной джинсовой торбы, которую я таскаю и в пир, и в мир. Мне пришлось вывернуть торбочку наизнанку, чтобы определить, что же так противно верещит. Оказывается, орал мобильный телефон. Только не мой! Пока я очумело моргала на миниатюрный аппарат и гадала, откуда в моей торбе взялось это чудо, он умолк, оставив после себя лаконичное сообщение на экранчике: «Один непринятый вызов».

Любопытство заставило меня взять чужой гелефон в руки и попытаться выяснить имя звонившего. Я хотела объяснить — телефон попал ко мне случайно, я готова вернуть его хозяину. Однако мои благие намерения рухнули — на дисплее красовалось: «Номер засекречен».

— Дела-а, — покачала я головой, запихивая разбросанные по кровати вещи обратно в торбочку. — Хрен с ним. Перезвонит, коль надобность будет.

Чужой аппарат я решила прихватить с собой на работу. У нас есть рубрика «Доска объявлений», дам сообщение о найденном телефоне. Игрушка дорогая, хозяин, наверное, горюет. Я убрала противный позывной и переключила трубку на режим вибровызова, иначе испугается еще кто-нибудь этих диких звуков.

Офис телевизионной редакции расположен в пяти автобусных остановках от моего дома. Обычно я езжу на маршрутке. И все равно умудряюсь опаздывать.

По счастью, в маршрутке оказалось не так много народу, мне даже удалось занять место рядом с водителем. Редкостная удача!

— Девушка, у вас вибрирует! — сверкнул белозубой улыбкой смуглый паренек.

— В каком смысле? — растерялась я.

Парень скосил глаза на мои колени, где лежала моя торбочка, — и в самом деле, она странно дрожала.

— Что это, а? — Я испуганно округлила глаза.

— Наверное, вы боитесь ездить в машине, — предположил водитель маршрутки. Говорил он вроде серьезно, но в глазах его строили нахальные рожицы веселые черти. Я это заметила и насупилась:

— И ничего я не боюсь.

— Тогда это, наверное, мобильный телефон елозит, — выдвинул новую версию словоохотливый юноша. — Вы, должно быть, его на вибровызов поставили. О, глядите, как не терпится! Кому-то вы очень нужны…