— Есть! — радостно оскалился Сашка. — Вы!

И чему, спрашивается, он так радуется?!

К примеру, я ничего веселого в создавшейся ситуации не нахожу.

— Почему сразу мы? — обиделась Катька.

— А кто ж еще? — вроде бы удивился Сашка.

— Действительно, кроме нас и некому, — почесала затылок подруга, и было совсем непонятно: это она так шутит или соглашается со следователем.

Я к этой минуте находилась уже на грани истерики. Пожелав себе еще чуточку терпения и с трудом сдерживая подступившие к горлу слезы, я поинтересовалась у Сашки:

— Почему же Костров нас не арестовал?

— Ну… Во-первых, для ареста нужно нечто большее, чем просто подозрения. А во-вторых… — Тут Александров ненадолго умолк, словно подыскивал подходящие к случаю слова. — Кхм! В наших столовых кормят совсем неплохо, но иногда случаются неприятности. Колька с Палычем накануне что-то съели, а нынче у них… э-э… проблемы с желудком. Впрочем, это они так думают, — поспешил добавить следователь и пристально посмотрел на нас с Катькой. Чересчур, по-моему, пристально. Я почувствовала себя крайне неуютно и нервно заерзала на месте. — А мне почему-то кажется, что вы каким-то образом причастны к этому недоразумению.

Катерина возмущенно всплеснула руками:

— Я балдею!!! В убийстве американца мы виноваты, в поносе Кострова с приятелем — опять же мы! Скажите, гражданин следователь, в чем еще нас подозревают? В покушении на Ленина? В отравлении Сталина? В расстреле семьи Романовых? Или во вторжении США в Ирак? Ты не стесняйся, Александров! Вешай всех собак на беззащитных девушек. Мы же в отличие от настоящих бандитов депутатской неприкосновенностью не обладаем! Значит, так, дорогой товарищ из органов, вытаскивай свой протокол и записывай: я, Екатерина Макаровна Захарова, и она, — небрежный кивок в мою сторону, — Александрова Александра Александровна, дружно признаемся во всех преступлениях, совершенных со времен Людовика X и до наших дней. Готовы понести заслуженное наказание в виде высшей меры… пожизненно. О, вспомнила! Легендарный Джек Потрошитель — это я. Прошу зафиксировать это в протоколе. Пошли, что ли?

— Куда? — слегка прибалдел Сашка. Судя по всему, почти парламентское красноречие моей подружки его впечатлило.

— Что значит — куда? В тюрьму, на каторгу, к стенке — словом, куда пошлет нас наш российский суд. Самый, между прочим, гуманный суд в мире.

Сдается мне, перспектива пожизненного расстрела мало кому покажется интересной, оттого я наконец и дала волю давно сдерживаемым эмоциям. Плакала я старательно, словно выполняла домашнюю работу по математике или химии — эти две школьные дисциплины я не любила больше других, ни фига в них не понимала, а потому и домашние задания выполняла с особым тщанием.

Реакция мужиков на женские слезы хорошо известна всей прекрасной половине человечества. Дамы активно используют это оружие в повседневной жизни: кому-то шубка новая нужна, кому-то колечко с бриллиантиком, кому-то пачка пельменей. Запросы разные, а слезы одинаково горькие, искренние и такие трогательные! Может, поэтому мужики их так боятся? Им, наверное, легче завалить мамонта или совершить какой-нибудь героический подвиг, чем видеть, как любимое хрупкое существо трет покрасневший носик и обиженно моргает припухшими глазками, нервно теребя в тонких пальчиках изящный батистовый платочек или бумажные салфетки, в крайнем случае рукав байкового халата. Я абсолютно убеждена, что в сравнении с женскими слезами ядерная бомба — невинная газовая зажигалка.

К несчастью, следователь Александров, закаленный своей суровой профессией, к женским слезам относился, мягко говоря, прохладно. Во всяком случае, он терпеливо дожидался, когда я перестану реветь, не предпринимая никаких попыток ни успокоить меня, ни совершить подвиг. Катька сочувственно пыхтела, нежно гладила мои плечи и время от времени бросала в сторону Александрова полные укоризны взоры. Сашка их, естественно, замечал, но внимания не обращал.

— Что ты за человек, Александров, — вздохнула Катерина после того, как я изящно высморкалась в бескрайний носовой платок, любезно предоставленный мне Сашкой. — Погляди, до чего девушку довел!

— Это вы сами себя довели, — пожал плечами Александров. — Какого хрена к Саламатину поперлись?

— За консультацией, — напомнила Катька.

— Да ладно тебе! У Саньки своих юристов пруд пруди. Они бы вас проконсультировали по высшему разряду! Я ведь, когда вы позвонили, сразу понял: вляпались опять мои девки. Ну, или вот-вот вляпаются. Вас же тянет к неприятностям, как мух к… этому самому. Я навел справки о Саламатине…

— И? — подняла бровь Катька, а я на мгновение притихла, потому что вспомнила, как Сашка обозвал Михаила типом.

— Как будто бы ничего особенного, — Александров выглядел разочарованным, оттого, должно быть, что не оказался Саламатин матерым гангстером, — пару раз с наркотиками его брали, но ему удалось доказать, будто дозы принадлежат лично ему. А за употребление у нас пока не сажают. Потом всплыли какие-то малопонятные аферы на бирже, но — тоже мимо. Словом, непростой он биржевой брокер, ох, непростой! И Никита ваш, как и Саламатин, в биржевых махинациях замечен.

— Так ты все знал, — вполголоса произнесла я, слегка озадаченная неожиданным открытием. Плакать дальше враз расхотелось, да и не имело больше смысла. — А почему не вмешался, по обыкновению?

— Зачем? Обе смерти квалифицировали как несчастные случаи. Правда, в деле Никиты остались кое-какие вопросы, но их предпочли не заметить. Однако со смертью Макферсона все осложнилось. Снова подняли дела, тут-то эти вопросы и встали во всей красе. Вы куда труп американца дели? — задал неожиданный вопрос Александров. К этому моменту мы с Катериной уже расслабились, развесили уши, потому Сашкин вопрос застал нас врасплох. Не дав нам времени собраться с мыслями для «правильного» ответа, Сашка усугубил: — Только не врите! Я слышал разговор Александры с «летучим голландцем». Ну, будете говорить?

Мы с подружкой переглянулись, повздыхали малость и начали «колоться».

Спустя два часа Александров нас покинул, но до этого и мне, и Катьке пришлось пережить немало неприятных моментов. В особенности было противно под насмешливым взглядом следователя возвращать портфели с ценными бумагами, принадлежавшие при жизни Никите и Михаилу, а также кассету из автоответчика последнего. Потом Сашка с ужасающей дотошностью расспросил нас о Макферсоне, а в особенности о том, как мы закатали тело бедолаги в ковер и оттащили в сарай. Катька, решившая, видимо, исповедаться по полной программе, долго рассказывала о дохлой птице, подброшенной нам неизвестным злоумышленником и произведшей на нас неизгладимое впечатление.

После беседы Александров тщательно обследовал сарай и наконец нас покинул, припугнув напоследок: дескать, убийца бродит поблизости и если нам дороги наши жалкие жизни, то стоит дожидаться развязки событий в безопасности. В переводе на более понятный язык предупреждение следователя звучало так: сидите дома, кошелки! Может, стоило ему намекнуть, что как раз сейчас наше жилище вовсе не является нашей крепостью? Сашка ушел. Мы с подругой вернулись в дом, уселись на кухне и уставились друг на друга, причем у обеих в глазах застыл древний, как мир, вопрос: что делать?