– Конечно. Разве я не поклялся?

– Тогда за работу, а потом– завтра или на следующий день‑ возвращайся с докладом. Теперь меня часто будут привлекать одиночество и молитва; поэтому жди,пока опять не увидишь меня здесь одну,стоящую на коленях у алтаря. Стой! Оденься в саван,чтобы тебя сочли за призрак, если увидят,– они ведь считают, что в часовне появляются призраки.Не сомневайся, к тому времени я найду тебе немало работы. Ты меня понял?

Он кивнул головой.

– Все, все понял, особенно твое обещание. О! Теперь‑то я не умру; я буду жить для того, чтобы потребовать его исполнения.

– Хорошо. Получай в счет будущего.– И она снова поцеловала его.‑Иди.

Он шатался, опьяненный радостью; потом сказал:

– Еще одно слово: у меня кружится голова,я забыл тебе сказать. Сэр Кристофер жив или же был жив…

– Что ты хочешь сказать? – произнесла она свистящим шепотом.– Именем Христа, торопись: я слышу снаружи голоса!

– Вместо Кристофера они похоронили другого человека. Я разрезал полотно и посмотрел. Кристофера отправили за границу, тяжело раненного, на корабле – черт возьми, я забыл его название,– на том же корабле, на котором уехал Джефри Стоукс.

– Благослови тебя господь за эти вести!–воскликнула Эмлин странным, тихим голосом. – Уходи, кто‑то подходит к двери!

Деревянная фигура со скрипом захлопнулась и теперь смотрела на нее так же спокойно, как смотрела уже в течение ряда поколений. С минуту Эмлин стояла неподвижно, держась рукой за сердце. Потом она быстро пошла через часовню, открыла дверь и на крыльце встретила входящую мать Матильду, другую монахиню и старуху Бриджет, шептавшихся между собой.

– О! Это вы, миссис Стоуэр,– сказала мать Матильда с явным облегчением. – Сестра Бриджет клялась, что слышала в часовне мужской голос, когда приходила на закате солнца закрывать ставни.

– Неужели?– равнодушно ответила Эмлин.– Тогда ей повезло больше, чем мне: я ведь стосковалась по звукам мужского голоса в доме, где болтают одни женщины. Не возмущайтесь,матушка,я не монахиня, и господь сотворил для этого мира не одних только женщин, иначе нас с вами здесь бы не было. Но раз уж вы заговорили об этом, значит, в часовне и вправду происходит что‑то странное. Не всякий решился бы оставаться здесь в одиночестве: дважды во время молитвы я слышала странные звуки,а однажды,когда не было солнца,на меня упала какая‑ то холодная тень. Наверно, призрак того мертвеца, о котором столько врали. Ну, я‑то никогда не боялась привидений. А теперь мне надо идти и взять ужин для моей леди – сегодня вечером она будет ужинать в своей комнате.

Когда она ушла, настоятельница покачала головой и, как обычно, ласково сказала:

– Странная женщина и резкая,но,сестры мои, мы не должны ее строго судить, ведь она из чуждого нам мира и, боюсь, пережила много горя, от которого мы защищены нашими священными обетами.

– Да,– ответила сестра,– но я думаю, что она видела призрак, появляющийся в этой часовне, многие утверждают, что он являлся им, и я сама видела его однажды, еще когда была послушницей. Настоятельница Матильда, я имею в виду четвертую, ту, что якшалась с монахом Эдуардом Хромым и внезапно умерла после…

– Тише, сестра; не будем злословить о покойнице, покинувшей землю около двухсот лет назад. Даже если ее неспокойный дух все еще приходит сюда, как говорят многие, я не понимаю, почему бы он стал говорить мужским голосом.

– Возможно, то был голос монаха Эдуарда,– ответила сестра.– Видно, он все еще не оставляет ее в покое, как и при жизни, если легенда говорит правду. Миссис Эмлин сказала, что ей призраки нипочем, и я вполне этому верю, она ведь дочь ведьмы, и взгляд у нее какой‑то странный. Вы видели у кого‑нибудь такие смелые глаза, матушка?Как бы то ни было, я терпеть не могу привидений и лучше месяц проведу на хлебе и на воде,чем останусь одна в этой часовне, на закате или после заката солнца. У меня мурашки бегут по спине, когда я думаю об этом;говорят, что некрещеное дитя тоже тут бродит и что‑то невнятно лепечет около купели,надеясь получить святое крещение– ух!– И она содрогнулась.

– Довольно, сестра, довольно нечестивых речей!– сказала опять мать Матильда. – Будем думать о святых вещах, чтобы враг рода человеческого не мог к нам подойти.

Но в ту же ночь, около часу, враг этот очень близко подошел к Блосхолму, явившись к облике пожара.Внезапно монахини были подняты с постелей отчаянным набатом. Подбежав к окнам, они увидели огромные языки пламени, плясавшие на крышах аббатства. Они раскрыли оконные створки и в ужасе смотрели на пожар. Сестру Бриджет даже послали разбудить глухого садовника и его жену, живших около ворот, чтобы они пошли и узнали, в чем дело, почему слышатся крики и не напало ли на Блосхолм какое‑нибудь войско.

Прошло много времени,прежде чем Бриджет вернулась; путаный рассказ слабоумной,переданный со слов глухого садовника, понять было нелегко. Крики доносились по‑прежнему, и пожар в аббатстве разгорался все яростнее. Монахини уже думали, что наступил их последний час; они опустились на колени у открытых окон и принялись молиться.

Как раз в эту минуту среди них появились Сайсели и Эмлин и стали смотреть на великое пожарище.

Вдруг Сайсели повернулась и,устремив большие голубые глаза на Эмлин, сказала громко, так что услышали все.

– Аббатство горит. Ой, няня, мне рассказывали, будто там, среди развалин Крануэла Тауэрса, ты говорила, что это так будет! Ты, конечно, пророчица.

– Огонь призывает огонь,– ответила Эмлин угрюмо, а стоявшие тут же монахини подозрительно посмотрели на нее.

Пожар был ужасен; он, казалось, начался в дортуарах, даже на расстоянии были видны полуодетые монахи, спасавшиеся через окна: некоторые– с помощью связанных постельных принадлежностей,некоторые– выпрыгивая из окон, несмотря на высоту.

Вскоре крыша здания провалилась и град горящих углей посыпался на соломенные крыши хлевов и сараев,на сметанные стога, на постройки гумна; так пламя перекинулось и на них, и еще до рассвета все сгорело.

Одна за другой монахини,наблюдавшие пожар из монастыря, устав от горестного зрелища и в страхе бормоча молитвы, отправились спать. Но Эмлин продолжала сидеть у открытого окна, пока край чудесного сентябрьского солнца не показался над холмами.Так сидела она, подпирая голову рукой, и ее строгое лицо было неподвижно, как у статуи. Только в темных глазах, отражавших языки пламени, казалось, мелькала жестокая радость.

– Томас хорошее оружие,– наконец пробормотала она про себя,– славно нанес первый удар. И это еще цветочки. Подожди, Клемент Мальдонадо, ты запросишь пощады у Эмлин.

Примечания к главе VІІІ :

1. Епитимья – церковное наказание (поклоны, пост, длительные молитвы и т.п.)

В тот же день в полдень аббат снова явился в монастырь и послал за Сайсели и Эмлин. Они застали его одного в приемной; лицо у него было встревоженное, и он шагал взад и вперед по комнате.

– Сайсели Фотрел,– сказал он без всякого приветствия, – когда мы в последний раз виделись, ты отказалась подписать принесенный мною документ. Это ничего не значит, потому что тот покупатель уехал по своему делу.

– Сказав, что его не удовлетворяют доказательства ваших прав?‑спросила Сайсели.

– Да!  Но кто научил тебя рассуждать о правах и о тонкостях закона?  Впрочем, зачем спрашивать?.– И он бросил сверкающий взор в сторону Эмлин.– Ладно, бог с ним сейчас… У меня с собой документ, который ты должна подписать. Прочти его,если хочешь. Он тебе ущерба не причинит‑ это всего лишь предписание арендаторам земель, принадлежавших твоему отцу, уплатить мне как лицу, осуществляющему опеку.

– Значит, они отказываются, видя, что вы все захватили, милорд аббат?

– Да, кто‑то их подстрекает, и эти упрямые скоты не хотят платить без указания, подписанного твоей рукой и скрепленного печатью. На фермах, обрабатывавшихся твоим отцом, я собрал урожай, но вчера вечером при пожаре сгорело все до последнего зернышка, до последней шерстинки.