Когда я закончил, тип продолжил допрос:

— Где вы живете?

— В раковине в Индийском океане, — ответил я самым серьезным образом. — Я попросил установить там мазутное отопление и паровой телевизор. Мне очень хорошо.

— Вы что, смеетесь надо мной? — спросил он не без иронии.

Я поднял брови.

— Улитки летают слишком низко, чтоб я мог себе это позволить!

Он вытер платочком свою черепушку — его прошиб пот, и это можно понять.

Немного поколебавшись, он встал, подошел к двери и приоткрыл ее. Позвал какого-то типа, довольно молодого, хитрого на вид, одетого в костюм из шерсти «прэнс де галль». Пошушукавшись, оба сели. Старший по званию продолжил:

— Почему вы убили Влефту?

— Потому что Великое Черное Солнце приказало мне это.

— Кто это — Великое Черное Солнце? — проговорил, запинаясь, другой чурбан, совсем ошалев.

— Тот, кто указал квадрат гипотенузы!

Он сказал что-то своему коллеге. Должно быть, что-то вроде: «Вот видите?»

— Где вы достали оружие?

— Сильная рука всегда вооружена.

— Что вы сделали с портфелем, украденным у Влефты?

— Седло для ходьбы.

Я рухнул на колени с горящим лицом и воздетыми руками и как молитву произнес: седло для ходьбы, ходить молотить, молотить чепуху, уху из рыб, рыба кит, китовый ус, усы для красы, краса ненаглядная, гляди в корень, корень зла, злая собака, собачья жизнь.

Лапша повисла на ушах обоих полицейских.

— Достаточно! — взревел тот, что помоложе.

Другой позвонил, пришла охрана и увела меня в камеру. Неплохо. Для попавшего в дерьмо, я здорово защищался. По-моему, я нашел шикарный выход. Если мне удастся продлить комедию, возможно, я избегу процесса.

Я провел безмятежную ночь. Меня оставили в покое. Тюряга была комфортабельной, во всяком случае менее угнетающая, чем французские тюрьмы. Простыни чистые, еда хорошая.

Удивительно, но меня до сих пор не обыскали, так что чек был еще при мне. Вытянувшись на клоповнике и заложив руки за голову, я не находил себе покоя... Моя история была сплошной липой. Старик ничего не сможет сделать, чтобы вытащить меня отсюда, он меня предупреждал. Надо вывертываться самому. В этой проклятой профессии дела обстоят именно так. Вы получаете приказ. Вам поручают совершить незаконные действия, а если дело принимает крутой оборот, тем хуже для вас!

Я знал про этот порядок. Я пошел ва-банк, бикоз[3] мой застарелый оптимизм внушал мне веру, что я всегда выберусь из любой мышеловки.

Однако супермены встречаются только в кино, у них внешность Гарри Купера и Алена Делона. В мире же нашего доброго Господа Бога все происходит совсем иначе. Бывает, что мерзость торжествует. Ведь в жизни нет цензуры, чтобы заставить восторжествовать мораль. Тяжелое положение. Тем хуже для побежденного. Вы знаете поговорку? Кошки едят мышей. Авто давят кошек. Платаны перебегают дорогу авто и так далее, как частенько говаривал толстяк Берюрье...

Я сказал себе, что веду себя очень глупо. Вместо того, чтобы бесцельно злиться, — что противопоказано для моих гланд, — не лучше ли покумекать, не найдется ли средства выбраться из этого положения...

Ведь я в Швейцарии — здесь научные полицейские методы, научные и не такие рутинные, как в других местах. Больше уважения к задержанному, чем, например, во Франции. Когда я начал разыгрывать сумасшедшего, полицейские начальники не стали ни на чем настаивать. Перед тем, как продолжить допрос, они подвергнут меня осмотру психиатра. Естественно, они понимают, что я морочу им голову, но пока есть хоть легкое сомнение, они следуют правилам игры.

Стражники, вероятно, предупреждены, что я временами не в себе. Если я устрою им любительский спектакль, есть шанс, что они отправят меня в госпиталь... И оттуда... Оттуда можно надеяться на все.

Сказано сделано. Я беру простыню с кровати, скручиваю ее в веревку и обвязываюсь ею. Затем начинаю кататься по земле, испуская истошные крики.

Я исполнил отличный сольный концерт нечеловеческих криков. Сначала имитировал поросенка, которому прищемили хвост, затем тявканье шакала в жару. Потом я перешел к реву слона, узнавшего об измене своей жены. Все это я обильно сдабривал всякими выходками. Постепенно и сам завелся, сбросил матрас и одеяло на пол и катался на них, пока не подошли стражники.

Они открыли дверь, усмирили меня... Стражников было двое. Третий стоял в фуражке набекрень. Судя по серебряным нашивкам на рукавах, это был, видимо, шеф.

— Отведите его в медпункт, — приказал он. — Я пойду предупрежу директора.

Меня схватили и потащили по коридорам до лифта. Спускались быстро-быстро, как форвард, когда он несется с мячом и перед ним никого нет.

Снова коридор... Помещение, пропахшее эфиром... Мы прибыли. Вызывают врача, кладут меня на кровать.... Я разыграл полное изнеможение. Врач тут как тут. Он поднял мои веки, послушал сердце и покачал головой.

— Кризис прошел, — сказал он. — Оставьте его здесь, я за ним послежу. Если он снова возбудится, мы сделаем ему укол, чтобы успокоить...

Шеф стражников, эта вялая селедочная шкура, заметил:

— Вы знаете, доктор, он очень опасен.

— Не волнуйтесь, ему свяжут ноги, и я прикажу сторожить его двум санитарам.

Смогу ли я запудрить им мозги?

Все ушли, за исключение двух санитаров, которые расположились между дверью и моей кроватью. Казалось, эти типы совершенно не хотели спать. Они вполголоса обсуждали мои подвиги, описания которых переполняли вечерние газеты. Личность убийцы смущала их и волновала. Оба они были молоды и крепко скроены. Их вскормили не из велосипедного насоса, это было видно невооруженным глазом. Наверняка они жонглировали больными как блюдцами.

— Ты веришь, что это сумасшедший?

— Я не знаю, может быть... Кто еще станет прижигать груди девушке сигаретой и разрезать ей горло?

Это было для меня откровением. Тут я понял, почему полицейское начальство поверило в тараканов в моей голове. Узнав о чудовищной расправе над женщиной, можно были придти только к такому выводу.

Я по-прежнему не шевелился. Судя всему, санчасть находилась в том же здании, что и тюрьма. Это усложняло побег, но ночной персонал был немногочислен, возможно, клиенты здесь так же редки, как в роскошных отелях в мертвый сезон.

Мои санитары перестали обмениваться гипотезами об моем умственном состоянии. Я услышал их ровное дыхание. Это был хороший знак.

Если бы мои лодыжки не были крепко связаны ремнем, я рискнул бы вкатить им небольшую дозу снотворного моего собственного рецепта, точно!

Чтобы достать узел ремня, я извивался, как змея на бархате: медленно-медленно и бесшумно. Есть... Оба кореша продолжали дремать. Я стал манипулировать с ремнем, подергивая его в петле узла... Вот узел ослаб. Я напряг ноги, чтобы развести лодыжки. Затем, фантастически изловчившись, мне удалось освободить ногу, затем — вторую...

Я расслабился на кровати, чтобы восстановить силы, и посмотрел на клизмачей. Один из них открыл глаза и наблюдал за мной.

Он подтолкнул локтем приятеля.

— Смотри, Ганс, он проснулся!

Другой тут же оклемался. Оба стали меня проверять, будто были знаменитыми биологами, а я культурной средой.

Я скрыл свои намерения и испустил жалобный вздох, способный навести тоску на выводок тигров. Лучше подождать... Я замер и притворился спящим... Но бдительность возбудила санитаров. Они пустились рассуждать о медецинских свечах: один был сторонником ставить их узким концом, ссылаясь на то, что так и предусмотрено; другой придерживался более революционного метода — вводить толстым концом. Он базировал свою теорию на аэродинамике. Голоса усиливались. Тема явно их увлекала. Эти господа готовы были вступить в соревнование — хотел бы я его посмотреть. Можно было бы заключать пари, вот был бы азарт!

В конце концов мне стало скучно. Я оставил их спорить о технологии и вернулся к своей личной тематике.