Эх, парни, какое это будет расслабление! Я вытянусь на диване и задремлю. Ведь в конце-концов за последние двадцать четыре часа мне не пришлось слишком много отдыхать! Меня травили и заточали... Я устроил автокатастрофу; убил человека... Я... Я не только выполнил задание, но и похитил сто миллионов у наших врагов.

Но удастся ли мне пересечь границу? У служащих соответствующего заведения есть полное мое описание. С каждым часом они уточняют мой портрет. Свидетелей полно: служащие отеля, где я снял каморку, которой не воспользовался; сдающие напрокат машины; официантки в баре аэропорта, — все они составят портрет гораздо лучший, нежели он существует в природе.

Вдруг я почувствовал, будто меня пронзило током, когда услышал шаги в коридору. Шаги людей, которые останавливались у каждого купе... Я слышал, как открываются и закрываются двери. Сомнений нет — это патруль... Я весь съежился. Хорошо бы превратиться в обивку для дивана! На данный момент это была моя заветная мечта.

Шаги приближались. Зашевелилась ручка двери. Потом дверь резко открылась. Я закрыл глаза и притворился спящим... Через опущенные ресницы я разглядел суровые лица. Это были два полицейских, замеченных мной еще в буфете.

Один из них вошел в купе, другой остался в дверях. Они разглядывали меня. Тот, что вошел, дотронулся до моей руки, что-то говоря по-немецки. Я вздрогнул, как только что проснувшийся человек. Я выдал им ослепительную улыбку девять на двенадцать. Затем, вернувшись к суровой действительности, я вытащил свой билет и протянул его, вроде бы не понимая, чего от меня хотят.

Номер не прошел. Здоровяка было нелегко сбить с толку. Сразу было видно, что он не из тех, кто забывает. Он спросил мнение своего коллеги, который был явно посообразительней. Тот закивал головой, что оказалось для меня фатальным...

Второй тоже протиснулся в купе. Никаких заблуждений, мои ягнятки, это начало конца.

С тем, что у меня с собой, я без рассуждений последую в дом со множеством дверей.

— Что вам от меня нужно? — спросил я нетерпеливым тоном.

— Покажите ваши документы!

Естественно, для выполнения своей миссии я запасся фальшивым удостоверением личности. Но сейчас я пожалел об этом. Если бы я предъявил им мандат о принадлежности к тем же органам, они стали бы моими товарищами, бернскими коллегами.

Белокурый парень с квадратной челюстью и коротко подстриженными волосами изучал мои бумаги. Он сделал красноречивый жест своему приятелю. Шкаф начал меня обыскивать. Карамба! Ну, я хорош! Я ведь оставил при себе свою смертоносную хлопушку, ее большой ствол с глушителем выпирал из пиджака. Он выловил игрушку молниеносно.

Второй тип уже вытащил наручники и приготовился накинуть их на меня. Наступил самый момент попытать счастья в национальной лотерее, не так ли? Во всяком случае необходимо срочно изменить ход дела!

Я откинулся назад, одновременно согнув конечности, и засандалил ногой в нижнюю челюсть типа с наручниками. Он получил сорок третьим размером серьезного мужчины, и его зубы заиграли, как на ксилофоне: «иди не оглядываясь». Он рухнул как подрубленный. Другой детина так врезал мне в живот, что все внутренности вывернулись наизнанку, как пуловер.

Здоровяк решил продемонстрировать мне свое искусство боксера. Я получил боковой в скулу, прямой в лоб и начал считать звезды... Полицейский, которого я вырубил, сидел напротив меня с окровавленным ртом. Оттуда он вынимал зубы один за другим, как будто отрывал лепестки ромашки, и наклеивал на диван.

Эта картина возбудила его напарника, который продолжил исполнение своих обязанностей, разъярившись как бык. Он захотел подловить меня еще раз и вложил в удар всю свою силу. К несчастью для его пальцев, я успел уклониться, и его чудовищный кулак со всей мощи врезался в кокетливый пейзаж с изображением ветряной мельницы на фоне тюльпанов. Голландия делает больно, когда она воспроизведена на покрытом эмалью железе. Озлобленный живодер испустил душераздирающий рев.

Его вопль вывел меня из летаргии. Я двинул его в рыло. Его отбросило назад. Я добавил ногой, но поскольку было маловато места для размаха, вместо челюсти я угодил ему в ту часть тела, где собраны причиндалы, служащие для продолжения рода. Удар сапога по этому месту больнее, чем удар по самолюбию... Он испускает — я приношу извинения женщинам и слабонервным — отвратительное рычание и растягивается в проходе. Перешагнув через него, я устремился в коридор. Человек с поврежденной челюстью забыл свои зубы на диване и бросился вдогонку... Я выигрывал около пятидесяти сантиметров. Вагон переполнен, битком набит. Я всучил в руки моего преследователя траурную вуаль вдовы. Казалось, будто он просит ее руки. Он получил ее рукой, старушка среагировала моментально. Если она любит теннис, то у нее хорошая подача. Я вскакиваю на чей-то чемодан и ныряю через открытое окно на перрон.

А теперь, дамы и господа, дай Бог ноги! Целую, до встречи! Я расталкиваю людей, переворачиваю багаж... Большие скачки!... Замаячили блюстители порядка. Свист поднялся, как на корабле во время маневров.

У меня выросли крылья! Не хватало только судейской бригады, чтобы зарегистрировать побитие мирового рекорда. Я достигаю выхода из вокзала. Здесь мне преграждает путь большой и суровый, как мнение покойного, служащий. Я протягиваю ему билет, забыв разжать кулак. Билет и его вместилище угодили ему в подбородок. Парень перелетает через вертушку и шмякается черепушкой о стену: на какое-то время ему придется забыть фамилии государственных советников своей страны.

Недалеко от выхода я замечаю трогающийся с места красный грузовик. Я бегу к нему и успеваю запрыгнуть на подножку. Шофер ошеломленно вытаращился на меня.

— Не теряй курс, папаша, и жми на правую педаль, — советую ему.

Он повинуется, косясь в зеркало заднего вида. Мы летим по улицам на глазах у изумленных прохожих. Оставаться на грузовике опасно — полицейские вот-вот ринутся в погоню на своих скоростных мотоциклах.

На повороте я спрыгиваю... Оглядываю окрестности. В таких случаях не до лекции о пользе сахарной свеклы для польских колоний. Надо импровизировать и быстро шевелить мозгами.

Я вижу маленького кондитера, который слезает с велосипеда, держа в руке торт «Святая честь». Я мигом лишаю чести эту «Честь», размазав торт по тротуару. Я вскакиваю на велик и кручу педали, приподнимаясь в седле и высунув язык... Я сворачиваю... Мне плевать хотелось на направление, я люблю фантазировать... Я кручу, кручу, кручу педали...

Я еду навстречу движению и скатываюсь по лестницам. Время от времени я оглядываюсь через плечо и озираю окрестности в большой морской бинокль. Природа непоколебимо безмятежна. Берн купается в бледном солнце, что придает ему аквариумный блеск. Жители спокойны, никто не чувствует дремы.

Я оставляю велик кондитера у чьего-то порога и иду по маленькой старинной улочке. Как хорошо жить! Розовое спокойствие разливается во мне...

Я иду по спокойному, зажиточному кварталу. Если я выйду отсюда, то непременно нарвусь на полицейский кордон. Полицейские теперь знают, что я в Берне, и скоро прочешут весь город. Когда-то еще им попадется в руки настоящее сенсационное преступление!

Мне надо срочно воспользоваться короткой передышкой, чтобы отыскать укрытие. А что такое укрытие? Место, где можно расположиться, не боясь быть замеченным, вы согласны со мной? Где же мне можно расположиться, если за мной гонятся и я не могу появиться ни в отеле, ни в семейном пансионе, ни в ...

Я остановился. Слова «Семейный пансион» зацепились за мой рассудок. Они смутно оживили что-то в глубине моего существа...

Вспомнил! Матиас живет в семейном пансионе. Если бы мне удалось связаться с ним, моим добрым другом, конечно, он смог бы меня спасти. Это его моральный долг, ведь именно прикрывая его кости, я оказался в этом дерьме!

Но как с ним связаться? Я не знаю, где его ясли... Не ведаю, есть ли у него телефон, и не могу позволить себе риск разузнать на почте... Заметив в конце улицы силуэт полицейского, я сбавил ход. Досадный промах! Он уже засек меня. Голова этого типа была наполнена не малиновым вареньем. Он меня сразу узнал. Какой потрясающий свист! Правда, эти звуки резковаты для моих ушей.