Кстати: выеду я не 1-го, как хотел, а 6-го, но смысл предыдущего моего письма остается прежним. Шлите всё в Воскресенск, кроме письма о судьбе рассказа "Упразднили!"…
"Петерб<ургская> газета", насколько я заметил, не любит рассказов с душком… Из судебного отчета у меня вычеркивалось все подозрительное… Да, не любит? Если насчет моего сотрудничества уже решено, то не благоволит ли "Петерб<ургская> газета" высылаться мне в г. Воскресенск (Моск. губ.) в количестве одного экземпляра? Чем больше газет буду получать, тем веселей…
Этакий надувало мой художник! А соврал мне, что послал Вам "рисунков"! Я заберу его с собой на дачу, сниму там с него сапоги и на ключ… Авось будет работать! Гонорар за рисунок высылайте в Воскресенск, а то в Москве проэрмитажит… Пришлите ему в Воскресенск тему, две… Находясь под стражей, быстро исполнит заказ… Ручаюсь.
Какое количество строк потребно для "Пет<ербургской> газ<еты>"?
Чёрт знает, как я рассыпаюсь в письмах! Точно жена, пишущая мужу о покупках: война, пуговицы, тесьма, опять пуговицы…
За "Цветы лазоревые" я уже благодарил Вас и еще раз благодарю. Прочел… В особенности понравились мне "Именины у старшего дворника".
Полковника и повивальную бабку жаль.
Скорблю - безденежен. Волком вою. Счастье мое, что еще долгов нет… На даче дешевле жизнь, но поездки в Москву -чистая смерть!
Так уведомьте же насчет "Упразднили!". А пока прощайте и оставайтесь здоровы.
Ваш А. Чехов.
Письмо Н. А. ЛЕЙКИНУ, 9 мая 1885 г.
9 мая 1885 г. Бабкино.
85, V. 9. Воскресенск.
Уважаемый
Николай Александрович!
Шлю Вам из дачи первый транспорт. Благоволите в рассказе "Павлин" в пробелах написать имена соответствующих петербургских увеселит<ельных> мест, которых я не знаю и назвал чрез N и Z. Шлю короткий фельетон и несколько мелочишек. В прошлую неделю не прислал ничего, ибо, перевозя семью, был завален хлопотами. Чуть не разревелся я, прочитав в Вашем письме о судьбе рассказа "Упразднили!". Не жаль мне его достоинств, каковых в нем мало, но жаль денег, которые я мог бы за него получить. Нельзя ли сдать его в "П<етербургскую> г<азету>"? Там, быть может, он сгодится. Ах да! "Пет<ербургской> газеты" я не получаю и нахожусь в полном неведении относительно посланных туда двух рассказов. Великое одолжение сделаете мне, если прикажете высылать мне газету. Скажу большое спасибо и буду петь Вам, дондеже есмь. Больше, честное слово, не буду беспокоить Вас…
Алоэ стало выписываться и радовать мое братское сердце. Только напрасно он себе др<…>ный псевдоним избрал и об одной только таможне пишет… Не только Света, что в таможне, есть и другие ямы… Вот Вам еще новое доказательство московской тлетворности: ушел человек из Москвы, попал в Питер, где иные порядки, и стал лучше…
Чувствую себя на эмпиреях и занимаюсь благоглупостями: ем, пью, сплю, ужу рыбу, был раз на охоте… Сегодня утром на жерлицу поймал налима, а третьего дня мой соохотник убил зайчиху. Со мной живет художник Левитан (не тот, а другой - пейзажист), ярый стрелок. Он-то и убил зайца. С беднягой творится что-то недоброе. Психоз какой-то начинается. Хотел на Святой с ним во Владим<ирскую> губ<ернию> съездить, проветрить его (он же и подбил меня), а прихожу к нему в назначенный для отъезда день, мне говорят, что он на Кавказ уехал… В конце апреля вернулся откуда-то, но не из Кавказа… Хотел вешаться… Взял я его с собой на дачу и теперь прогуливаю… Словно бы легче стало…
Поставил я в реке и в пруде верши и то и дело вынимаю их из воды: терпенья не хватает… Природу не описываю. Если будете летом в Москве и приедете на богомолье в Новый Иерусалим, то я обещаю Вам нечто такое, чего Вы нигде и никогда не видели… Роскошь природа! Так бы взял и съел ее…
Гонорар получил, журнал получаю. Так нельзя ли "Упразднили!" сдать в "П<етербургскую> г<азету>"? Природа великолепна, дача роскошна, но денег так мало, что совестно на карманы глядеть. Жениться на богатой купчихе, что ли? Женюсь на толстой купчихе и буду издавать толстый журнал. Прощайте и не сердитесь на неисправнейшего
А. Чехова.
Письмо М. П. ЧЕХОВУ, 10 мая 1885 г.
10 мая 1885 г. Бабкино.
85, V, 10.
Миша-терентиша!
Наконец тяжелые боты сняты, руки не воняют рыбой, и я могу написать письмо. Сейчас 6 часов утра. Наши спят… Тишина необычайная… Попискивают только птицы, да скребет что-то за обоями. Я пишу сии строки, сидя перед большим квадратным окном у себя в комнате. Пишу и то и дело поглядываю в окно. Перед моими глазами расстилается необыкновенно теплый, ласкающий пейзаж: речка, вдали лес, Сафонтьево, кусочек киселевского дома… Пишу для удобства по пунктам:
а) Доехали мы по меньшей мере мерзко. На станции наняли двух каких-то клякс Андрея и Панохтея (?) по 3 целкача на рыло. (Почтовые брали по 6 р. за тройку.) Кляксы всё время везли нас возмутительнейшим шагом. Пока доехали до бебулой церкви, так слюной истекли. В Еремееве кормили. От Ерем<еева> до города ехали часа 4 - до того была мерзка дорога. Я больше половины пути протелепкался пешедралом. Через реку переправились под Никулиным, около Чикина. Я, поехавший вперед (дело было уже ночью), чуть не утонул и выкупался. Мать и Марью пришлось переправлять на лодке. Можешь же представить, сколько было визга, железнодорожного шипенья и других выражений бабьего ужаса! В Киселевском лесу у ямщиков порвался какой-то тяж… Ожидание… И так далее, одним словом, когда мы доплелись до Бабкина, то было уже час ночи… Sic!!
b) Двери дачи были не заперты… Не беспокоя хозяев, мы вошли, зажгли лампу и узрели нечто такое, что превышало всякие наши ожидания. Комнаты громадны, мебели больше, чем следует… Всё крайне мило, комфортабельно и уютно. Спичечницы, пепельницы, ящики для папирос, два рукомойника и… чёрт знает чего только ни наставили любезные хозяева. Такая дача под Москвой по крайней мере 500 стоит. Приедешь - увидишь. Водворившись, я убрал свои чемоданы и сел жевать. Выпил водочки, винца и… так, знаешь, весело было глядеть в окно на темневшие деревья, на реку… Слушал я, как поет соловей, и ушам не верил… Всё еще думалось, что я в Москве… Уснул я великолепно… Под утро к окну подходил Бегичев и трубил в трубу, но я его не слышал и спал, как пьяный сапожник.
c) Утром ставлю вершу и слышу глас: "крокодил!" Гляжу и вижу на том берегу Левитана… Перевезли его на лошади… После кофе отправился я с ним и с охотником (очень типичным) Иваном Гавриловым на охоту. Прошлялись часа 3 1/2 верст 15, и укокошили зайца. Гончие плохие…
b) Теперь о рыбе. На удочку идет плохо. Ловятся ерши да пескари. Поймал, впрочем, одного голавля, но такого маленького, что в пору ему не на жаркое идти, а в гимназии учиться.
e) На жерлицы попадается. На Ванину жерлицу попался громадный налим. Сейчас жерлицы не стоят, ибо нет живцов. Вчера вечером был ветер и нельзя было ловить. Привези жерличных крючков средней величины. У меня не осталось ни одного.
f) О мои верши! Оказалось, что их очень удобно везти. В багаже не помяли, а к возам привязаны сзади были… Одна верша стоит в реке. Она поймала уже плотицу и громаднейшего окуня. Окунь так велик, что Киселев будет сегодня у нас обедать. Другая верша стояла сначала в пруде, но там ничего не поймала. Теперь стоит за прудом в завадине (иначе в плесе); вчера поймала она окуня, а сейчас утром я с Бабакин<ым> вытащил из нее двадцать девять карасей. Каково? Сегодня у нас уха, рыбное жаркое и заливное… А посему привези 2 — 3 верши. Покупают их у Москворецкого моста в живорыбных лавках. Я дал по 30 коп., но ты дашь по 20 — 25. Привезешь их из лавок к себе, конечно, на извозчике.
g) Марья Влад<имировна> здравствует. Подарила матери банку варенья и вообще любезна до чертиков. Поставляет мне из франц<узских> журналов (старых) анекдоты… Барыш пополам. Киселев по целым дням сидит у нас. Вчера на пироге выпил 3 громадных рюмки. Бегичев ел, но не пил… Довольствовался только тем, что глядел умоляющими глазами на графин с водкой.