— Я думаю, это уже на уровне болевого шока, причём сильного, — как-то заметил Росс. — Удивительно, что ни мы, ни животные от ужалений не то, что не погибаем, но даже серьёзных последствий не получаем, — зеленокожий задумался, рассматривая несколько двухвосток, поедающих ломтики фрукта в колбе. — Кстати, что ещё странно — даже когда у нас ещё не было обезболивающих, ни люди, ни животные не умирали... почти не умирали от болевого шока, — тут же поправился хирург, — а ведь операции были серьёзными.

— У тебя рука лёгкая, — улыбнулась я зеленокожему гиганту. — Может, боль и не была такой уж сильной.

— Сомневаюсь, — отрицательно покачал головой он. — Тут, скорее, другое. Если боль действительно как-то связана с иммунитетом, то болевой порог должен быть выше. Значительно выше. А у нас он, судя по всему, высокий... Но тогда — та пара животных, которая погибла, погибла не от шока, а от чего-то другого.

Естественно, подопытные не радовались таким жестоким опытам, и во время работы над научной частью лагеря стояли дикие крики. Честно говоря, мне было очень сложно заставить себя принимать участие в неприятных экспериментах. А детей и вовсе старались увести подальше — ни к чему им это видеть. Никого из нас, включая старательно маскирующегося под садиста Росса, не прельщала такая работа, но если предположение верно и боль является пусть не лучшим, но лекарством — доказательство этого может спасти много жизней.

Вскоре выяснилось, что физик не забыл о своём обещании и подошёл к делу очень ответственно. Однажды вечером Маркус подсел ко мне и подробно объяснил как правильно пользоваться флигравом (причём не только через компьютер, но и регулируя напрямую — через работу грудных мышц). Оказывается, прибор был устроен гораздо хитрее, чем я думала. Вектор действия можно было устанавливать не один, а от одного до трёх. То есть, например, стать невесомой за счёт одного, а двигаться за счёт другого вектора.

Заодно Маркус рассказал, что на самом деле «грузоподъёмность» флиграва не фиксирована, а зависит от начальной массы моего тела — всегда ровно в семнадцать раз больше его. То есть если я похудею — действие флиграва ослабнет, а если растолстею — наоборот.

— Не понимаю, — удивилась я. — Ведь это же просто техника, причём вообще мой вес? Логичнее было бы наоборот...

— Может, им так удобнее было делать, хотя, да, принцип странный. Я думаю, что на самом деле флиграв рассчитан на определённый вес, но он больше, чем тот максимальный, который ты можешь использовать.

Доступную силу флиграва можно было распределять по трём векторам (то есть она учитывалась в общем, а не по отдельности). По гипотезе физика получалось, что один вектор следует использовать для «взлёта» — облегчения тела, второй — для направленного движения, а третий — для ориентации тела в пространстве.

— По крайней мере, такая функция тоже есть, — заметил он. — Неясно зачем... но, судя во всему, нужна.

По настоянию физика мы провели несколько экспериментов — в том числе с использованием меня в качестве подъёмника или тягловой силы. В результате выяснилось, что если вес, в два-три раза превышающий вес тела, я могу поднять без особого дискомфорта, то потом возникают трудности. И чем больше «отрицательный» вес, тем сильнее он чувствуется. Причём отнюдь не как отрицательный — меня вжимает в самодельную сбрую, становится трудно дышать и двигаться — как будто все тело наливается тяжестью. Только направленной не к земле, а вверх.

— Что и требовалось подтвердить, — удовлетворённо кивнул физик. — Значит, так. Будем считать, что одна условная сила соответствует одному g. Естественно, чем больший вес ты пытаешься поднять, тем более сильную перегрузку испытываешь.

— Единственный плюс — заметил Росс, который тоже заинтересовался исследованием. — Для тебя эту нагрузку всегда можно сделать положительной. Думаю, как раз для этого и нужен вектор ориентации тела — отрицательные перегрузки вынести гораздо сложнее.

Но даже положительные перегрузки больше десяти g энтузиазма у меня не вызвали — слишком большой при них дискомфорт. А ещё физик рассказал, что масса уменьшается, только когда облегчаю тело до нуля. А если пытаюсь что-то поднять и использую флиграв сильнее — она возвращается вплоть до естественной при попытке взлететь с грузом большим или равным моему весу. И если вес тела при этом становится отрицательным, то масса (и, соответственно, инерция) — положительной. То есть, если я врежусь куда-нибудь не сама по себе, а с грузом — мало не покажется.

Пока мы искали таинственного строителя ловушек, он сам нас нашёл. В один из дней к костру подбежала грязно-рыжая ядовитая крыса со скатанным в трубочку длинным листом прибрежного куста в зубах. Расстелив принесённое, свернула в подобие кулька, нагребла в него остывшую золу и, тщательно запечатав, куда-то утащила. Сценка повторилась ещё несколько раз, а потом, совсем осмелев, крыса принесла несколько прутиков и принялась обжигать в костре их острые обгрызенные концы. Грызун часто вынимал палочку из пламени, утаскивал к воде, чтобы остудить, а потом проверял, что получилось. Мы долго дивились на необычного создателя копий, а потом привыкли к новому соседу, как привыкли и к множеству других животных. Я послала жучка следить за умным животным (кстати, оказавшимся с естественной защитой от насекомых), и это принесло хорошие результаты — по крайней мере, Сева с Маркусом подозревали, что некоторые способы обработки древесины, которые применяла крыса, помогают уберечь стройматериал от гниения и разрушительного воздействия чёрной пыли. А ещё мы переняли конструкцию ловушки, которой пользовался новый сосед — естественно, в увеличенном виде.

Крокодилов становилось всё больше — теперь мы ежедневно видели некрупные экземпляры, а иногда наблюдали взрослых с группой мелких детёнышей. У этих рептилий, в отличие от земных, были сильно развиты семейные отношения — взрослые приносили потомству еду, старшие дети тоже нередко участвовали в выкармливании молодняка. Мы даже попытались поймать пару малышей — с целью приручить, но они подняли крик и нам пришлось отступить, оставив детей их родителям и пестунам.

Однажды пришедший в гости Марк принёс в подарок четыре крупных (похожих на страусиные) зелёных в крапинку яйца и рассказал, что он еле отбился от агрессивной нелетучей птицы, по описанию напомнившей мне аисто-страуса. Когда муж свернул птице шею, обработал раны и перекусил, обнаружил, что страус напал не без причины — он охранял гнездо.

Вскрыв одно яйцо и обнаружив, что птенец уже почти созрел, всё ещё жив и, судя по виду, относится к выводковому типу, я решила попробовать «довысидеть» остальные три яйца. Инкубатор для этой цели использовать не удалось (поскольку он был постоянно занят на производстве репеллента), и, посоветовавшись с другими посвящёнными, я подложила яйца в постель к лежачим больным. А когда кто-то из остальных устраивался на отдых, он забирал яйца к себе и переворачивал. В результате одно яйцо мы всё-таки разбили и птенец погиб, зато из двух оставшихся вылупились здоровые малыши. Уже через полчаса они обсохли, встали на ноги и, признав нас за свою семью, стали бегать хвостиком. В еде птенцы оказались не слишком привередливыми: предпочитали лягушек, змей и рыбу, но не гнушались и прочей живностью, а также с удовольствием клевали фрукты и ягоды. Так что прокормить их труда не составило, а уже в возрасте пары недель они сами бродили по мелководью, выискивая добычу, но при малейшей опасности бежали к нам. Зато за крокодилами следить стало гораздо легче — стоило им появиться неподалёку, как страисты начинали громко и пронзительно паниковать.

К этому времени почти все старшие дети, кроме Дины, уже перешагнули возраст в четырнадцать месяцев (больше трёх земных лет). Мы воспринимали их не как детей, а как подростков: ещё недостаточно взрослых, чтобы вести самостоятельную жизнь, но уже и не совсем малышей, за которыми глаз да глаз. Дети помогали в делах: им можно было поручить что-нибудь собрать неподалёку, наловить съедобных насекомых или мелких животных, помять и промыть растительные волокна, проверить сети, что-нибудь подать и принести, покормить подопытных или почистить клетки. Одной из любимых и постоянных их игр был сбор прусовского пота (а заодно — катание верхом на прусах и купание). Иногда дети пытались плести корзинки и ловушки, но получалось пока не очень — сил не хватало. Естественно, травм избегать не удавалось, но и серьёзных не было, в основном ушибы, порезы, царапины, укусы и ужаления, ожоги... Впрочем, и взрослые нередко получали такие ранения.