Дымятся! Это Альпы. И Суворов

Кричит со сна в соломе петухом.

Вот и вокзал... Какие липы! Жарко.

Сентябрь — а все цветет. Второй звонок.

Играют девочки в каштанах парка.

Перрон летит со звоном из-под ног.

Отдать за душу сладкого полета!

За душу страха! Душу слаще смерти!

Летя на замирающей подножке,

На узеньком, безумном облучке!

За сон любви в полете бездыханном!

А сердце пенья огненною лентой

Мелькает сквозь тамбуры! А тамбуры

Ревут как стадо скачущих букцин!

А липы низвергаются! И зданья

Свергаются и исчезают где-то!

Вам, мостики, вам, тонкие, как сладко

Над ревом в море скачущих потоков!

Вас будит залпом каменная пушка!

Вас топит ужас пения и звона!

Вы тяжести не чувствуете! нет!..

...О, быстрый мир! На тонких спицах счастья

Ты кружишься!.. И сфер твоих круженье...

Ты нежным влажным яблоком любимой

Вращаешься в прозрачных веках ночи.

Я целовал тебя... живет во мне...

О, голый мир любви моей внезапной!

Я в счастьи невозможного достиг.

А домики все меньше, меньше, меньше.

И вечер-старичок в смешной скуфейке

О быстротечной юности не плачет.

Я тоже мог бы чувствовать печаль!

Я в дом вошел. А в лампочке-коптилке

Сгорел весь керосин. И эти люди,

Такие добрые, уже уснули.

Но стекла по убогости своей

Слезятся. И, невидимый во мраке,

Комарик тонкий плачет одиноко...

На лобном месте каменной горы.

1930

ОСЕННИЙ ВЕЧЕР

I

Поет в лесу труба туманной влаги.

Тальник в росе в лицо с размаху хлещет.

И влипший в грязь древесный жар в овраге

Из тьмы, ногами выворочен, блещет.

И лес — пролог к неизреченной саге —

Над головою ходит и трепещет.

И вдруг между стволов просвет нежданный

И облаков дождливых отсвет рдяный.

II

Катясь, кольцо серебряное суток

Приблизилось к прекрасному покою.

Как тающего льда мембрана, чуток

Стеклянный щит, звенящий под ногою

Над миром тем. Лесные окна уток

Поят осенней, кованой водою,

И хора балалаечного в чаще

Стегают струны лопнувшие чаще.

III

Утиных вод щербленая чеканка

Как стиль тверда. Прозрачным слоем — копоть

От выстрелов. Цыганская стоянка —

И холст, лохмотьями уставший хлопать

В кружащем медном пеньи полустанка

Верст за пять... Ночи оханье и ропот

Между стволами белыми (иль кони

Жуют овес, бряцающий в попоне?).

1930

* * *

I

Встает, гудит заря, так навсегда —

Сто лет назад, сто лет вперед — я буду

Иль кто другой, лишь схлынет темнота,

Служить живому обновленья чуду.

Я встал с зарей, но уж земля не та,

Что вечером. Ночь унесла, как море

Обломки тащит, целый мир... В распоре

Стволов враждебных новый лабиринт

Плывет, закованный в живой, кровавый бинт,

II

Чтоб туже сросся.

Зимняя равнина

Желта от солнца. Те ж дома и лес

И люди. Оседает снежной тиной

То ж время, как на дно с пустых небес.

Но падает прозрачная лавина

Светлей, громадней, гуще с каждым днем,

Жужжа листвой и солнцем за окном,

Качая стены отблесками. Вещи,

Глаза людей звучны и влажны. Мокро блеща,

III

Горит, дымит зеркальная листва,

Как бы летишь в вагоне буйным лесом.

Как полночь в ливне затекли слова

Значенья небывалого примером.

Но уж последних ведер шум из рва

Доносится сквозь липы... Высыхает

Земля. И внук морскую гниль вдыхает

В чертополохе сказочном, вокруг

Заплеснелой стены. Он — поседелый друг

IV

Капризов бытия, глядит глазами

Огромными, бездонными, как снег

Вечерним ульем вьется над холмами,

Садится на корму завозни рек.

Он в ветре чует гул гигантских зданий,

Огнеэтажный окнопад столиц.

... Как тучу пепла вьюга кружит птиц

И воет и взыскует над равниной,

Где время падает на землю снежной тиной.

1932

* * *

Слетаются с гоготом гуси

На остров — на каменный стол.

В серебряный колокол ночи

С разбега бьет ледокол.

Сверкающим облаком игол

Обросший, как сединой,

Он с шумом на льдины прыгал,

Ломая их клеткой грудной.

И, как от полета планеты.

(...Пласт рушился грузен, слоист...)

Вдоль борта несся громовый,

Сплошной, фантастический свист.

А позже, в подобии порта,

Корабль котлы остудил

И — черный, до палуб затертый,

Лежал, набираясь сил.

Но брошена горсть мореходов

Сюда Советской Страной,

Чтоб путь для простых пароходов

Прорвать сквозь настил ледяной.

Чтоб звездами путь прорубила

И вывела изо льда

У Диксона и Самуила

Закованные суда.

Подводную Индию полюс

Накрыл необъятным щитом,

Киты. На ночлег заплывают,

Как в дом, в города подо льдом.

Вот айсберг родившее лоно

До неба подбросило хвост

Осколков. Плывет стосаженный

Обломленный с края нарост.

1935

* * *

Я дальше глядел — в голубую

С оранжевым дулом трубу:

Звездой зажигалась столица

На диком Якутском горбу.

Там, как великанские лампы —

Хранилища сил и тепла —

Над черным взморьем горели

Стеклянных дворцов купола.

И хором трубили в надводной,

Бездонной, ночной глубине

Невидимые пакетботы

В семи ожерельях огней.

И на версты крылья дыма

Раскинув над неводом вод

Ревел и в Ленское устье,

Как лебедь, вплывал пароход.

Седой, он по волнам зыбал

За жизнь свою шесть годов.

К форштевню примерзла глыба

Хрустальная, в сто пудов.

И вот, до столба осевого,

Подпершего полюс, как стол,

Он на двое кованным бивнем

Великие льды расколол.

Заухала музыка в тучах

Огней, с пристаней, вдалеке

Толпой фонарей пловучих,

Качающихся на реке.

За крайним, глухим переулком,

Летели жужжа к берегам

Аэросани, по гулким,

Как бубны шаманов, снегам,

Качая сходни, сбегался

Встречать ночной пароход,

В звездистые и голубые

Меха одетый народ.

Вот гости выходят попарно,

Кто молод, а кто с бородой

Прижженной горячей полярной,

Таинственной сединой.

Вселенной купол ледовый, —

Как кованного сундука

Огромную крышку — сурово

Отбросила их рука.

Их речь то стихала, то — сосны,

Как буря сгибала — темна,

Но наши в ней звезды пылали

И наших вождей имена.

1935

СНЕГОВАЯ КОРЧАГА

Поэма

Вижу я — лишь глаза прикрою:

Юность раннюю, дом у реки.

Лошадей ведут к водопою

Загорелые ямщики.

У бадей наклоненных донца

И битюжьих спин волос а

Обагряя, проносится солнце

Медным поездом сквозь леса.

Крутозады и горбоносы,

Выгибая шею кольцом,

Сходят кони вниз по откосу

За приземистым ямщиком.

Глухо цокая по переулку,

Ржанье вскидывают до звезды

И в большие осколки гулко

Расшибают стекло воды...

Слышу я — лишь глаза прикрою:

Словно гуси, на берега

Отдыхать садясь, над рекою

С гоготаньем летят снега.

Их сперва корзинами сыплет,

Дом до крыш завалив, а потом

Пузырьками винными зыблет

В бочке ночи над фонарем...

Город спину взгорбил, как мамонт.

Сыплют искрами трубы судов.

Хлещет вал в надколесные рамы —

В бубны гулкие кожухов.

К черным тумбам пристыли причалы.

Поздно! Поздно! К затонам пора,

Если парни с заслеженных палуб

Грязный лед соскребли вчера.

На тропинке трава замерзает,

Где к колодцу ты бегала встарь.

Раз десятый с тех пор облетает

Почернелых дубов календарь...

...А снежинки несло как из пушки: