Поиск
«Ты думаешь — в твое жилище…»
Ты думаешь: в твое жилище
Судьба клюкой не постучит?..
И что тебе до этой нищей,
Что там, на улице стоит!
Но грозной круговой порукой
Мы связаны, и не дано
Одним томиться смертной мукой,
Другим пить радости вино.
Мы — те, кто падает и стонет,
И те, чье нынче торжество;
Мы — тот корабль, который тонет,
И тот, что потопил его.
«Ясно видный в освещенной раме…»
Ясно видный в освещенной раме
Часовщик в очках и с бородой
Медленно колдует над часами.
На стенах скользящею толпой
Маятники ходят неустанно,
Мерный шум звучит со всех сторон,
Лишь порою крик кукушки странно
Слышится сквозь музыку и звон.
Этот мирный, молчаливый мастер
Сам не знает, что он продает…
Этот призрачный, лишенный страсти,
Торопливо-медленный полет,
И бегущая по циферблату
Этих узких шпаг двойная тень —
Отмечает каждую утрату,
Каждый час погибший, каждый день,
И с неумолимостью железной
Их оточенные лезвия,
Отсекая, сбрасывают в бездну
Краткие отрезки бытия.
Днем и ночью — слышишь этот грозный,
Этот властный, непрерывный стук?..
О, скорей, пока еще не поздно,
Измени всю жизнь, внезапно, вдруг!
«О, эти тонкие гобои…»
О, эти тонкие гобои
Над морем скрипок и альтов!
Как будто брошены судьбою
В печальный мир без берегов,
Они зовут, томятся, просят,
И дирижера тонких рук
Движенья мягкие приносят
За вздохом вздох, за звуком звук.
О, насмерть раненная тема
Свинцом холодным на лету!
Она поет, — и видим все мы
Полет последний в высоту,
И неизбежное паденье,
И крылья светлые в пыли…
И мы следим с таким волненьем,
Как будто не уберегли,
Как будто нашим соучастьем,
Виною нашей, из-за нас
О легком, о свободном счастье
До мира весть не донеслась.
Блудный сын
В открытом поле, на ветру,
Хозяйское свиное стадо
Весь день пасти, — а ввечеру
За труд наемника награда:
Вода и горсть сухих рожков,
И на ночь жесткая солома.
Лишь изредка, средь скудных снов, —
Над ровной, плоской крышей дома
Дым голубой припомнишь ты,
И мшистый камень у дороги,
И роз колючие кусты,
И тень от листьев на пороге.
Изгнанья воздухом дыша,
В последнем, нищенском паденье,
Так видит чудный сон душа
О царственном происхожденье.
Из рук Отца она смеясь
Приемлет чашу золотую, —
И вдруг, со стоном пробудясь,
Опять бежит во мглу земную.
«Соборной мудрости начало…»
Соборной мудрости начало,
Торжественное слово: мы!
К себе всегда ты привлекало
Сердца и верные умы.
Кто знает счет деревьям в чаще?
Подобных между ними нет, —
Но все они семьей шумящей
Встречают огненный рассвет.
Нет одиноких: есть слепые,
В себе замкнувшиеся есть, —
Пока их души ледяные
Не пробудит благая весть
О том, что в этой жизни трудной
Никто не брошен, ни один,
Что самый нищий, самый блудный
И самый падший — все же сын.
Иаков
А. Руманову
Был этот вечер, как и все другие:
Волы мычали, полная бадья
Расплескивала брызги золотые,
Вернулись шумно с поля сыновья.
Когда же все замолкло, гул и гомон, —
Он тихо встал и вышел за порог:
Звезда стояла над уснувшим домом,
И свет ее был пристален и строг.
А позже сквозь глубокую дремоту,
Тогда к нему во мраке приступил
И молча с ним всю ночь боролся Кто-то,
И на заре его благословил.
Орфей
1. «Еще внизу, еще в долинах…»
Еще внизу, еще в долинах
Туман колышется ночной,
И сумрак на крылах совиных
Несется низко над землей.
Все тихо, лист не шевелится;
Все звуки канули ко дну.
Лишь резкий крик бессонной птицы
Подчеркивает тишину.
Но с каменной, но с горной кручи
Видны далекие леса:
Там с каждым мигом все певучей
Светлеет неба полоса.
Один, лицом огню навстречу,
Стоит Орфей, — и золотой
Ложится блеск ему на плечи,
Венцом горит над головой.
Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: