Раевский не раз нам говорил шутливо: «Помните, друзья мои, что буква Я — последняя буква в алфавите». За этой шуткой скрывался глубокий смысл. Личные переживания поэта должны быть близкими читателю, — быть или стать таковыми. Георгий Авдеевич в своих стихах почти никогда не говорит от первого лица, заменяя его собирательным «мы», как бы включая в свой мир других — «Соборной мудрости начало, Торжественное слово: мы!» — стоит в одном из его стихотворений. Личное становится общечеловеческим.

И видим мы — уже без обольщенья —
Куда мы шли во мраке без дорог, —
И вот теперь стоим в изнеможенье
Над самой бездной… Да спасет нас Бог!

* * *

Что такое поэзия? Каковы ее задачи? Эти вопросы вставали перед каждым поэтом и каждый отвечал на них по-своему. Задача поэзии Раевского — утверждение жизни, ее ценности и радости, ее божественного начала и смысла. Ни у одного поэта не встречается столько стихотворений, вдохновленных чувством Бога, евангельскими образами: Бегство в Египет, — Никодим, пришедший к Иисусу ночью, — Петр, трижды отрекающийся от Христа, — Блудный сын, — Поклонение волхвов, или Чудесный улов — который Георгий Авдеевич любил читать. Стихи он читал очень хорошо, я сказала бы, вдохновенно, полузакрывая глаза в местах, наиболее его волнующих:

Мы целый день закидывали сети:
Лишь ракушки да тина, — ничего.
Но Ты сказал: «Закиньте!» — и как дети
Послушались мы слова Твоего.
С трудом из вод глубоких извлекли мы
Великий Твой и трепетный улов.
В тумане синем и неуловимом
Уж не видать окрестных берегов.
Лишь эта обличающая груда,
Покорная велениям Твоим…
И мы, свидетели прямого чуда,
Как громом пораженные стоим.
Всё замерло среди земного круга:
Не шелохнутся воды, ветер стих,
Лишь рыбы бьются сильно и упруго
По доскам дна, у самых ног Твоих.

Даже в простых образах повседневной жизни Раевский прозревал иные. Вот к Георгию Авдеевичу «на огонек» зашел какой-то знакомый:

Не хрустальный бокал, не хиосская гроздь,
Но стакан и простое вино;
Не в пурпурной одежде торжественный гость —
В тесной комнате полутемно,
И усталый напротив тебя человек
Молчаливо сидит, свой же брат,
И глаза из-под полуопущенных век
Одиноко и грустно глядят.
Ты наверное знаешь, зачем он пришел:
Не для выспренних слов и речей.
Так поставь же ему угощенье на стол
И вина неприметно подлей.
Может быть, от беседы, вина и тепла
Отойдет, улыбнется он вдруг, —
И увидишь: вся комната стала светла
И сияние льется вокруг.

Эта христианская просветленность и есть, как мне кажется, отличительная черта поэзии Раевского. Некоторые его стихи — почти молитва. Постоянно встречается обращение к Богу: «О, Господи, много ли надо, чтобы стало легко и светло!» Или: «Господи, дай только сердцу силы помнить, что Ты и во тьме со мной!» Или еще: «Господи, что ж это? — Свет отошел!»

На вопрос, что такое поэзия? Раевский отвечает стихотворением:

Поэзия — не томный, лепет,
Не темный бред, не грубый рёв, —
Она — внезапный шум и трепет
В огне рождающихся слов,
Их радостное столкновение,
Полёт, падение, полёт…
Ее начало — изумленье,
И музыка — ее оплот.
Потом, когда остынет лава,
Когда придет иль не придет
Непрочная земная слава, —
Душа по памяти найдет
Тех, полных боли и тревоги,
Незабываемых часов
Как бы зажившие ожоги
На теле неподвижных слов.

Георгий Авдеевич знал немецкий язык так же хорошо, как и русский, даже писал хорошие стихи по-немецки. Иногда он нам в кружке читал свои мастерские переводы. Помню, как чудесно звучали, переведенные на немецкий, стихи Блока. Сохранялась даже их музыка, их магия. Насколько мне известно, они, к сожалению, не были опубликованы, разве что в Германии, где Раевский провел последние годы своей жизни. Он работал там для немецкого радиовещания и телевидения, составляя пьесы и диалоги. Это занятие увлекало его, давало удовлетворение, он знакомил слушателей с русской культурой и положением верующих в СССР.

Десять лет назад Раевский скоропостижно скончался в Германии. Эта неожиданная смерть потрясла всех, знавших его. Судьба поэтического архива Георгия Авдеевича, его ненапечатанных стихов, мне неизвестна. Вероятно, все хранится у его жены-швейцарки, не знающей русского языка. Будем надеяться, что они когда-нибудь будут изданы.

Мне хочется закончить одним из любимых стихотворений Раевского. Он читал его всегда с особым подъемом и, в его передаче, оно звучало как торжественный гимн Вечному Свету:

Качнулись, побежали тени,
Свернулась мгла на дне долин,
Еще короткое мгновенье —
И солнце, светлый исполин,
Смеясь, выходит из чертога;
Сквозь утренний и синий дым
Золотозвонная дорога.
Бежит далёко перед ним.
…………………………………
Ты чудную кидаешь ризу
На плечи, на холмы земли,
Чтоб смертные отсюда, снизу,
В минуты лучшие могли,
Подняв лицо тебе навстречу,
Постичь притихшею душой,
Какого пламени предтеча —
Светорожденный пламень твой.

Газета «Русская мысль». Париж. 1973, № 2937.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: