— Расскажи мне, кто ты, поэт?

Этому требованию стихи Лидии Лесной удовлетворяют полностью:

И только теперь мне понятно, в чем радость моя:
Я пою так, как пою — я.

Трудно спорить против этого горделивого заявления.

Лидия Лесная не притворяется. Ее песни — искренни, и в этом горькое проклятие поэтессы. Какой жуткий образ современницы рисуют ее шероховатые капризные стихи:

Я помню розу красную на письменном столе,
Ваш взгляд, прикованный к моим капризным строкам, —
В них аромат греха вам кажется пороком,
А мне — исканьем рая на земле.

Итак, — пред нами не порочный аромат греха, а искреннее искание рая.

В чем же сказывается это «искание рая» в книге поэтессы? Поцелуи и вино, — этим как будто исчерпывается «искание рая».

Поцеловать тебя? А твой поцелуй не колет?
Он не игольчатая ласка пенного вина?
Я не могу противиться, когда твой взгляд так молит,
Я пью сладкие иголочки на губах твоих. Я пьяна.
И ты пьян? разве?
И ты рад маленькой язве
На нижней губе? Она припухла и горит.
Но она говорит
Обо мне, и ты ей рад.
Целовать еще? Пусть на всем теле ласки горят.

У поэтов и поэтесс не только доброго старого, но и недавнего времени любовные признания говорили о вечной, о единой любви.

Лидия Лесная гораздо современнее. «Искания», — так уж искания. Как на курьерском, бегут и сменяются любовные переживания в стихах поэтессы:

БЕЗ МАСКИ

Ты сказал: «Нет, не можешь ты совсем не думать обо мне —
Ведь ты вчера еще меня любила»…
Милый,
Разве дело в дне?
Что такое: сегодня, вчера?
Разве нужны дни, вечера,
Ночи —
Для того, чтобы стали желанны не золотые, а синие очи?
Я сама не знаю, как это случилось,
Что вчера я в том храме молилась —
Сегодня в ином.
Что вчера я упивалась красным вином,
Сегодня пью белое,
Все это потому, что живое тело я,
Во мне — алая кровь.
Я не могу сказать: «Вот это — навеки — моя любовь» —
Не могу навыки застыть в одной думе я —
Я не мумия.

Ах, современная женщина вовсе не похожа на «мумию». Вчера она «упивалась» красным вином, сегодня «пьет белое, потому что живое тело я». Разве же не в XX веке живем мы, черт возьми!

Правда, и прежние поэты, воспевавшие любовь единственную, Любовь «через большое Л», — часто лгали.

Воспетая в стихах вечная любовь и у них часто длилась от пятницы до понедельника. Но там это было дело факта, а не принципа.

Лидия Лесная говорит о сменах возлюбленного, именно как о принципе:

Не хочу больше чучелом
Бессловесным быть,
Принимать любовь мне наскучило —
Я хочу любить.

И от этого героиня Лидии Лесной, даже в объятиях возлюбленного — думает уже о будущих объятиях другого:

После хмеля всегда бывает похмелье.
Любовь твою — пью, как волшебное зелье.
Душа в бреду. Тело в огне.
Я твоя. Ты весь во мне.
Твои ласки горят на мне рубинным ожерельем —
Ты — мой хмель! Кто будет похмельем?

У меня «порхающая душа», — объясняет эту психологию поэтесса: «Я люблю тебя одного, но у меня порхающая душа!»

Дело вовсе не в грубости поэтических переживаний данной поэтессы. У Лидии Лесной нельзя отрицать дарования, и если бы не корявая, антимузыкальная и капризная манера — ее стихи имели бы все права на внимание.

Но чем очевиднее дарование, — тем ярче жуткая картинка обреченной, ультрасовременной женской души, развернутая поэтессой:

Как скучно без цветов! Как скучно без вина!
Как скучно без людей, смешно влюбленных!
С тоской мечтаю я о веках, опаленных
Ночами, пролетавшими без сна.
Угарный яркий зал, колючее вино —
И скрипка черного Гулеско!
Мишурной цепи этой я звено,
Я — луч искусственного блеска.

— Все любят землю, а мы паркет, — говорит поэтесса. Кто эти все? В наши дни — увы! — все любят именно плоский паркет. Это гораздо легче, общедоступнее, чем любовь к темной, таинственной, сырой земле.

На «конкурсе изломов» поэтесса мечтает взять «первый приз». Но эта мечта не имеет для себя оснований ни малейших. Разве это, современнейшее танго, вместо любви — признак сложности натуры? Напротив. Поразительно упрощено, до крайности примитивно все в этих будто бы поэтических переживаниях:

— Давайте сочиним (!) любовь из флирта, — предлагает поэтесса…

Нет, не спрашивай меня ты, чем он мил.
Знаю: ласковый, меня он утомил,
Заласкал — и я усталая лежу,
Никому о тайне сладкой не скажу,
Я совсем теперь не думаю о том,
Чей он раньше был и будет чей потом,
Я не знаю, чем он дорог мне и мил —
Знаю: сладостно меня он утомил.

Утомил и утомил, вот и вся несложная механика. И если для картины нужен фон, то выступает, конечно, — «паркет», а не «земля», крикливый кабак, а не загадочно-величавая природа:

Играют танго — горячий и сладкий,
Как милый взгляд, который я ловлю украдкой.
Пьем Capri. Потом Brambino.
Твои губы — темные рубины.
Глаза — золотые меды.
Как же можно говорить, что у Альберта скучно, а весело в Villa Rode?!

Трагически-безнадежной кажется изолгавшаяся, «меченная на мелочь душа женщины в книге «Аллеи причуд».

Вся внешняя, она, как ресторанные зеркала, светит не своим, а только отраженным светом:

Мне надо, чтоб меня любили
Для того, чтоб я расцвести могла.
Я увядаю, если меня забыли,
Я воскресаю, когда я желанна и мила.

Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: