Мы поехали с ним в пивной бар. Он спросил меня:

— С чего бы ты хотел начать?

— С бабы. У меня два года никого не было.

— Распирает?

— Я ни о чем другом не могу думать.

— Понятное состояние. Но не проблема. Сегодня вечером будешь иметь.

— Она согласится?

— Естественно. Я ей заплачу.

Уловив мои сомнения, он рассмеялся:

— Ничего не подхватишь. Она чистая. Обслуживает в основном иностранцев и только через презерватив. Можешь не покупать, у нее есть хорошие, из-за бугра.

— А наши плохие?

— Наши надежные, но грубые.

— А что ей принести?

— Ничего. За все будет уплачено. Позвони ей завтра с утра. Утро у проституток и творческих людей в Москве начинается в одиннадцать. Спусти дурную кровь, и начнем операцию под кодовым названием «Институт кинематографии». Основные данные я узнал, шанс у тебя есть. Но подготовка потребуется.

Альтерман дал мне номер телефона и адрес женщины, которая должна была меня принять. Я позвонил ей в одиннадцать, услышал приятный женский голос, сказал, что я от Альтермана.

— Жду вас в семь. И пожалуйста, не опаздывайте, я начинаю нервничать, когда опаздывают, и от этого у меня портится настроение. Дотерпите до семи?

— Постараюсь.

— Уж постарайтесь. — Она засмеялась и положила трубку.

Я приехал за полчаса, нашел дом, вошел в подъезд, квартира оказалась на шестом этаже, спустился, посидел в скверике соседнего дома, выкурил две сигареты и ровно в семь позвонил.

Дверь открыла высокая блондинка в шелковом халате, улыбнулась мне, на осмотр меня у нее ушло не больше двух секунд. Я был в полном порядке. В фирменных джинсах, легкой светлой куртке из плащевки, легких летних ботинках из желтой кожи.

— Учитывая ваше нетерпение, идите в ванную. Чистое полотенце слева, желтое с синими полосами.

Я забыл все наставления, что женщину надо подготовить, что должна быть прелюдия. Она даже ахнула от неожиданности, а я уже работал. Секунд через пятнадцать у меня все закончилось. Она погладила меня и сказала:

— Иди в ванную, солдатик, и передохни. Презерватив брось не в унитаз, а в корзинку.

Я еще стоял под душем, когда у меня снова встал. Я вышел с торчащим.

— О! — сказала она, как мне показалось, восхищенно, загасила сигарету, достала следующий пакетик с презервативом. Прежде чем начать, я посмотрел на электронные часы. Я не спешил, второй акт продолжался почти сорок минут. Она чувствовала, чего я хочу, — я только прикасался к ее бедрам, чтобы повернуть на живот, она, как хорошо отлаженная машина, тут же вставала на колени и локти. В какой-то момент она попыталась заспешить, чтобы я быстрее кончил, но я прижал ее к себе и заставил подчиниться моему ритму, и она тут же под чинилась.

Она сбегала в ванную, я тоже встал под холодный душ, мы лежали рядом — она уже прохладная, я еще горячий — и курили ее сигареты.

— Ты в армии был солдатом? — спросила она.

— Да.

— Строил дома!

— Почему дома?

— Я все время вижу солдатиков, которые строят дома.

— Я был авиационным механиком.

— Ах, простите. Авиация, конечно, выше, чем стройбат. Расскажи, как ты летал.

— Я не летал. Я проверял приборы и высотное кислородное оборудование.

— Ты, наверное, был хорошим механиком?

— Плохим.

— Ну да! А в постели ты хорош. Сколько у тебя было женщин?

— Четыре. ТЫ пятая.

— А чем мы отличаемся? Чем я отличаюсь от своих четырех предшественниц?

— Ты очень технична.

— Объясни попроще.

— Ты чувствуешь, понимаешь. Я только хочу, а ты уже поняла, что мне надо.

— Значит, моему мужу повезет.

— Ты собираешься замуж?

— Конечно. Я хочу ребенка. Мне уже двадцать пять. Уже пора. Альт говорил, что ты будешь поступать на актерский.

— Буду. Второй раз.

— Когда поступишь, приходи. Отметим твое поступление.

Я понял, что до поступления наши отношения закончены.

— Ты, наверное, мечтаешь, что будешь знаменитым?

— Я не мечтаю. Я буду.

— Какое самомнение.

— Это не самомнение. Это уверенность.

— А кого ты будешь играть?

— Рабочих и крестьян вначале.

Она посмотрела на меня, провела пальцами по моему лицу.

— А ты не дурак, кажется…

Я встретил ее, когда она была замужем за японцем и работала в японской фирме. С нею шел узкоглазый мальчик, но светловолосый, будто крашеный. Мы с нею тут же договорились о встрече. Но все это будет почти через десять лет, а пока я натягивал джинсы, она предупредила, что в десять к ней придет подруга, — когда я сказал об этом Альтерману, он недовольно повел носом:

— Я ей заплатил за всю ночь.

Наверняка она ждала второго клиента. Солдатику и полученного вполне достаточно. А за одно и то же время получить двойную оплату — не каждый раз получается. Я на нее не обиделся.

Наверное, требуются пояснения, почему за полгода службы я так привязался к Альтерману; наши отношения трудно назвать дружескими, скорее это были отношения учителя и ученика, хотя Альтерман старше меня всего на год. Я умел слушать, Альтерману хотелось говорить, потому что с другими механиками у него не сложились отношения. И он умел советовать.

— Тебе надо в армии вступить в партию, — сказал он однажды мне.

— А ты уже вступил? — спросил я.

— Да. В кандидаты. Лучше всего вступать в партию на заводе, в колхозе или в армии. При приеме в партию для интеллигенции существует квота. Коммунисты понимают: если партия будет состоять в большинстве из интеллигентов, то могут произойти события, похожие на Чехословакию. Умными управлять труднее. Я все рассчитал. Прослужив год, я подал заявление в кандидаты партии, потому что рекомендации могут дать люди, знающие тебя не меньше года. Перед самой демобилизацией меня примут в партию. В институт я буду поступать уже членом партии. Если я даже не буду добирать одного или двух баллов, эти баллы за меня доберет партком. Им нужны коммунисты в студенческой среде. Так что вступай в партию здесь.

Помня о советах Альтермана, я в армии вступил в кандидаты партии.

До экзаменов оставался месяц. Альтерман пригласил меня домой. Он жил с родителями в конце Ленинского проспекта в кооперативной трехкомнатной квартире, обставленной антикварной мебелью, — я тогда еще не знал, что это такое, и подумал, что это просто старая мебель и, значит, живут Альтерманы небогато. И на картины я не обратил внимания. От темной мебели, темных картин старых голландских мастеров комнаты казались сумрачными.

В гостиной встал с кресла мужчина лет тридцати в защитного цвета рубашке с многими карманами, какой-то, вероятно, зарубежной армии, — такие рубашки и куртки начинали входить в моду, я мечтал о такой, — подал мне руку и представился:

— Наум.

— Начинай вводную, — сказал Альтерман Науму и пояснил мне: — Наум закончил киноведческий факультет. Он киновед и все знает про кино.

— Не все, и все никто не знает, — сказал Наум и спросил у меня: — Вы знаете, к кому будете поступать? — Наум не дал мне ответить и ответил сам: — Вы будете поступать в объединенную режиссерско-актерскую мастерскую советского кинорежиссера, народного артиста СССР и его жены, заслуженной артистки РСФСР. Он классик, постановщик фильма, который вошел в историю советского кино, этим и известен. Три других его фильма никакой художественной ценностью не обладают. Учитывая его возраст, он вряд ли будет что-нибудь ставить еще, к тому же он давно уже вне производства фильмов и, как всякий классик, уже вне времени, поэтому на его помощь, кроме обучения, вы можете не рассчитывать. Вам не повезло. В прошлом году набирали курс Герасимов и Макарова. Они не только учат, но и помогают после института. Все их ученики-актеры, за исключением абсолютно бездарных, начинают сниматься еще в институте, а ученики-режиссеры получают постановки предельно быстро.

Жена Классика, к которому вы поступаете, моложе его на тридцать лет, спит со студентами, я вам это делать не рекомендую, потому что Классик подозрителен, достаточно проницателен и всегда найдет способ избавиться от вас в процессе учебы, к тому же Актриса часто меняет фаворитов, звание получила благодаря мужу, актриса слабая и вздорная, научитесь вы у нее мало чему.