— Рок это, Олег. Злой рок нашего рода. Отец мой, твой дед, тоже страдал запоем. Наследственное это у нас. Ох, чует мое сердце, и ты не долго выстоишь…

Олег тогда молча хлопнул дверью и ушел из дому. Но тут же устыдился своей раздражительности, взял себя в руки и больше не распускался. Воспитатель профтехнического училища, в котором он учился, познакомил его с системой трех «С» — «Создай себя сам». Эта система требовала не прощать себе ни малейшей ошибки, научиться командовать собой.

Одно время он даже хотел уйти от своих стариков. Помогать им деньгами, но жить отдельно. Потом усовестился такого решения и обязал себя остаться с ними навсегда. И не потому вовсе, что мать сказала: «Уйдешь, отец совсем сопьется», просто считал это своим долгом.

Отца отвратить от пьянства так и не удалось, потому что лечиться он не захотел, пить, однако, стал умереннее и вел себя «пристойно», как с радостью сообщала мать своим родственникам и соседям по дому.

Вот сегодня, например, отец хоть и выпил по случаю получки, но сидит в своей комнате тихо, чтобы не мешать сыну готовиться «к лекции». Так торжественно стала называть мать его короткие политбеседы во время обеденных перерывов после того, как прочла о них хвалебный отзыв в заводской многотиражке.

— Подумаешь, — усмехнулся, услышав от нее это сообщение, отец. — У нас в домоуправлении тоже есть свой агитатор, так он нам больше передовицы из газет…

— Да ты вот прочти-ка сам! — возмутилась мать. — Отзыв-то о беседах его знаешь кто написал? Профессор из их заводского университета культуры.

Отец хоть и прочел статью под нажимом матери, но не очень поверил профессорской похвале. «Любят у нас польстить рабочему человеку», — решил он про себя.

Рудаков-старший в молодости и сам учился на рабфаке. Его тоже тогда похваливали, чтобы подбодрить, а он решил после двух курсов, что вполне хватит ему, рабочему человеку, такого образования, и не захотел поступать в институт. Но, заглянув однажды в комнату сына и поинтересовавшись, что Олег читает, проникся к нему уважением. С тех пор перестал играть на баяне, когда сын готовился к очередной беседе, хотя обычно, выпив в получку, любил «нажать на клавиши» и даже что-нибудь спеть.

А Олегу сегодня нелегко. Решил не отделываться завтра общими словами о Герберте Маркузе, а поговорить об этом кумире леворадикальной бунтующей молодежи «свободного мира» пообстоятельнее, тем более что многие ребята уже читали о нем газетные статьи.

Олег и сам не сразу во всем разобрался, Маркузе действительно ведь очень популярен среди значительной части западного студенчества и интеллигенции. Его «Одномерный человек» стал на Западе бестселлером — самой ходкой книгой еще в конце шестидесятых годов. Сказать о нем лишь то, что его мысли ничего общего не имеют с подлинной революционностью и тем более с марксизмом, наверное, недостаточно. Надо как-то поподробнее рассказать, да хватит ли времени, отпущенного на беседу…

Но тут мысли Олега прерывает звонок. А когда он распахивает дверь, то видит у входа Ямщикова.

— Не бойся, — смеется Анатолий, заметив его встревоженный взгляд. — Сегодня я трезв и ни в каких драках не участвовал, хотя снова к тебе прямо от Грачева. Понимаю, что поздно, но не зайти не мог…

— Да что ты оправдываешься — заходи безо всяких извинений и объяснений. Сам знаешь — я тебе всегда рад.

Когда гость проходит в его комнату и усаживается в кресло, Олег спрашивает:

— Может быть, принести чего-нибудь поесть? У мамы сегодня пироги.

— Нет, не надо, я сыт, Марина накормила. А зашел к тебе вот почему. Снова был у меня разговор с Грачевым о предстоящей его встрече с Тузом. «Сколько же можно ждать, — говорю я ему. — Хотите, может быть, чтобы на меня и в самом деле показал кто-нибудь, что видел, как я дрался с Бричкиным?» Он обрывает: «Не говори ерунды! Просто Туз занят сейчас. Вернее, нет его в Москве». — «Так, может, — спрашиваю, — он вообще раздумал?» — «Скажешь тоже! — ухмыляется Грачев. — Для него сейчас осуществление задуманного — все! А воплощать его замысел придется тебе вместе со мной. Я, конечно, у тебя в подсобниках буду. Не по моей квалификации предстоит работа». И тут вдруг меня осенило! — хватает Олега за руку Анатолий. — Только ты не ругайся, что не смог посоветоваться с тобой. Да и когда было…

— Не тяни же ты, не выматывай нервы! — злится Олег.

— Ну, в общем, я ему говорю: «Слушай, Грачев, а что, если мы к этому еще и Рудакова?» — «То есть к чему?» — не сразу понял меня Грачев. «К замыслу Туза, — поясняю. — Мы с Олегом любую бы его идею тогда воплотили не только в металле, но и вообще в чем угодно…»

— Ну а он? — торопит Анатолия Олег.

— Сначала молчал, а я продолжал развивать свою мысль. «Это можно было бы, — говорю, — даже у нас в цехе. Мастер, сам знаешь, до сих пор болен, и Рудаков все еще его замещает. Любой инструмент будет, значит, в полном нашем распоряжении. Рудаков и Патера с Мавриным смог бы к этому привлечь. Сам понимаешь, как бы они могли нам пригодиться».

— Патера с Вадимом ты, однако, зря… — недовольно замечает Олег.

— Ничего не зря! Грачеву эта мысль понравилась. Он ведь считает, что Патер с Мавриным тоже у Туза в руках. «Доложу, — говорит, — ему, когда вернется». Но попросил о разговоре нашем пока никому… Имей это в виду.

— Ладно, понимаю.

— А Марина прямо возненавидела его теперь за то, что он меня в такое дело вовлекает и не хочет помочь милиции взять Туза. Уж я даже заступаться за него стал. «Как же, — говорю, — он может помочь милиции, если не имеет с Тузом прямого общения?» Она мне в ответ: «Это он только говорит так, на самом-то деле встречается с ним, наверное…»

— А сам ты как думаешь? — прерывает Анатолия Олег.

— Права, пожалуй, Марина. Зачем Тузу такая сложная система связи с Грачевым? И потом, чем больше сообщников, тем больше шансов на провал. Мы этот разговор с Мариной в его отсутствие вели. Боюсь я за нее. Как бы босс Грачева с нею не расправился… Я бы взял ее к себе (говорил уже об этом с дедом, он не возражает), но, пока не поженимся, она ни за что ведь не согласится ко мне переехать.

— Так женитесь поскорее!

— Заявление в загс уже подали, но нужно еще почти месяц ждать.. Ну ладно, я пошел, поздно уже. А ты сообщи завтра о моем разговоре с Грачевым Татьяне Петровне.

Нелегким был этот день и у Маврина. Он с утра еще заметил, что Грачев как-то странно присматривается к нему. А в обеденный перерыв отозвал его в сторону и сказал:

— Что-то ты, Вадим, сторонишься меня уж очень?

— С чего ты взял?..

— Ни с чего не взял, так оно и есть. Да ты мне, в общем-то, и ни к чему. В друзья к тебе навязываться не собираюсь. Да вот Туз все еще интересуется тобой. Велел, между прочим, напомнить разговор ваш давний о коллекции теперешнего тестя твоего.

— О какой коллекции? — слишком уж усердно наморщил лоб Вадим.

Странное дело — раньше ему трудно было разговаривать с людьми, которых он называл «праведниками», а теперь никак не может найти общего языка с теми, кто когда-то составлял его компанию.

— О коллекции иностранных монет, — напомнил ему Грачев. — Видать, сильное впечатление произвел на Туза твой рассказ об этой коллекции, до сих пор ее помнит. Как же ты-то о ней забыл?

— Ах об этой! — сделал вид, что вспомнил наконец, о чем идет речь, Вадим. — Так ведь ничего в ней особенного нет. Непонятно даже, чем она Туза заинтересовала. Может быть, он тогда не очень меня понял и решил, что в ней золотые монеты? А там в основном сплавы меди с разными металлами…

— Серебра даже нет? — удивился Грачев.

— Чистого нет, наверное, ни в одной…

— Ну да это Туза, видимо, и не очень интересует.

— А что же тогда? Не стал же он нумизматом?

— Каким таким нумизматом?

— Коллекционером монет.

— А черт его знает! — пожал плечами Грачев. — От него все можно ожидать. Во всяком случае, велел тебе передать, что был бы очень доволен, если бы ты эту коллекцию…