Они все еще старались держаться вместе, но уже чертовски наскучили друг другу. Наконец наступил день, когда они поссорились.

Деятельный по натуре, Анатолий изнывал от вынужденного бездействия. Трудно бывает человеку понять самого себя, увидеть себя со стороны. А вот в Красавчике, как в кривом зеркале, Анатолий увидел отражение некоторых своих поступков, увидел и не то что испугался, а задумался. Неужели и он такой же?

«Ну и пусть, — сейчас же успокоил он себя. — А почему я должен быть лучше?»

Более сурово, чем суд, он в глубине души сам осудил себя, даже подумывал о самоубийстве. А после знакомства с Чумой решил все снести — и осуждение и презрение. «Сам себе устроил эту жизнь, ну и получай! Так тебе, гаду, и надо. Чем хуже — тем лучше».

Впрочем, он себя плохо понимал, некоторые его поступки были для него самого неожиданными. Но самым трудным было бездельничанье.

Однажды в предвесенний погожий день, в часы, когда все трудились, Анатолий, скучая, брел по двору. Вдруг он услышал сдавленный стон. У стены стояла грузовая машина с открытым капотом. Под ней, спиной на брезенте, лежал шофер. Он кряхтел, стонал и, судя по дергавшимся ногам, тщетно пытался вылезти.

Анатолий бросился было к нему, но потом в нерешительности остановился: снятые с машины скаты лежали на снегу, задний мост зарылся правой полуосью в снег. Видимо, домкрат, поддерживавший машину с этой стороны, соскользнул. Левую полуось все еще удерживало толстое полено, сильно накренившееся вправо. Вот-вот оно соскользнет, и тогда кузов всей тяжестью обрушится на грудь прижатого к снегу шофера, тот держался правой рукой за полено. Да что толку!

Анатолий стоял позади кузова и видел набухшее кровью лицо шофера.

— Беги до гаража, — прохрипел шофер. — Пропадаю!

— Да я сам! — Анатолий бросился к домкрату.

— А сможешь? Ох, тяжко!

Он, Анатолий, да не сможет подвести домкрат? Какая ерунда! Торопясь поскорее освободить шофера, пугаясь мысли, что не удастся, Анатолий дернул домкрат на себя, но не смог вытащить. Он подрыл пальцами снег и с трудом вытянул домкрат. Машина чуточку осела. Шофер прошептал:

— Тише, тише!

Куда же поставить домкрат? На прежнее место не поставишь, слишком низко.

— Ближе до середины, до середины, — шептал шофер. — Ставь на упор. Подмости якусь дровыняку…

Анатолий поискал взглядом, метнулся к палисаднику и выломал в заборчике доску. Бросившись на колени, он укоротил домкрат и попытался поставить его на доску под задний мост, но домкрат не влезал. Анатолий отбросил его в сторону и принялся обеими руками отгребать смерзшийся, колючий, ранящий пальцы снег. Анатолию казалось, что свистящие вдохи и выдохи шофера с каждым мгновением становятся все короче и короче. Лишь бы успеть…

Он снова уложил доску, снова поставил на нее домкрат. Развилка домкрата плотно уперлась в задний мост. Шофер подмигнул. «Ну и характер», — подумал Анатолий и стал поспешно орудовать рычагом. Пот щипал глаза. Три-четыре взмаха, и домкрат уже чуть шевельнул задний мост, но… снег захрустел, доска перекосилась и осела… Анатолий замер.

— Давай, друже! — прохрипел шофер.

Анатолий снова начал действовать рычагом: вправо — влево, вправо — влево. Доска громко треснула, но осталась в том же положении. Полено, подпиравшее левую ось, качнулось в руке шофера. Короткими рывками машина подавалась вверх.

— Уф! Уф! — услышал Анатолий шумные глубокие вздохи. — Да тише ты, хлопчик! Як задавыш Грицька, дивчата плакать будуть.

Анатолий бросил рычаг, попробовал просунуть ладонь между грудью шофера и низом машины — еле пролезает. Он еще немного покачал рычагом, еще чуть-чуть приподнял машину, забежал и схватил шофера за ноги. Шофер закричал: «Рано!» — и… оказался на снегу возле машины.

Лежа, он ощупал грудь, левое плечо и со стоном сел. Анатолий смотрел на него и радостно улыбался.

— Помирать нам рановато, есть у нас ще большие дела! Ну, спасибо, друже! — Он протянул темные от масла и гари пальцы и крепко пожал руку парню.

Анатолий помог шоферу подняться на ноги, подал ему шапку, лежавшую под машиной. Шофер — пожилой, широкоплечий, с сединою в волосах — попробовал стряхнуть с шеи снег и застонал. Кряхтя от боли, попытался согнуть правую руку в локте и сжать пальцы в кулак. Пальцы не сжимались.

— Дывись! — Шофер уставился на непослушную руку. — Ничого! Прысохне, як на собаци! Я ж з тебе шофера наипервейшего класса зроблю. Хочешь?

— Хочу, — охотно согласился Анатолий.

— Раз так — помоги машину до путя довести. Тилько работы тут не мало, били ручки замараешь, — сказал шофер на странной помеси украинского и русского языков.

Анатолий не сразу ответил. Он оглянулся: нет ли поблизости Франца? Ведь похоже на то, что он, Анатолий, изменяет их клятве быть верными воровскому духу и не трудиться. Но как же не помочь человеку в беде?

— Тебе, хлопче, як зовуть?

— Мамона!

— По имени!

— Анатолий.

— Ну, а я Григорий Маркович, або як вси зовуть — дядько Грицько. Слухай, друже, а може, у тебе есть якесь дило? Поможешь мени, а вид начальства нагоняй?

— Ладно уж… Помогу.

— Тильки уговор — на полпути не кыдай. А то, може, сбигаешь до гаражу та приведешь кого?

— Раз взялся — сделаю.

— Ну добре! Ты машину хоть трохи знаешь?

— Мотоцикл немного знаю. Помогал разбирать и мыть одному парню у нас во дворе… Он за это катал меня, даже учил управлять. Немного… А с грузовой машиной не приходилось…

— Такой же мотор внутреннего сгорания. Четыре цилиндра. Значит, четыре свечи. Оце задний мост, щоб ему повылазило. Теперь нам треба надиты задни скаты и завести мотор.

Шофер помогал левой рукой. В основном действовал Анатолий. Он подкатил и надел колеса, завинтил гайки, вынул домкрат. Теперь машина стояла на всех четырех колесах. Шофер попробовал запустить мотор, нажимая педаль стартера, но мотор не заводился. Пришлось Анатолию заводить мотор рукояткой. Он крутнул несколько раз, устал, снова крутнул.

— В поте лица своего зарабатываем хлеб свой? — послышался насмешливый голос Красавчика.

— Пошел ты… — Анатолий изо всех сил завертел рукояткой.

Мотор чихнул, рукоятку сильно рвануло назад, в обратную сторону, и Анатолий с воплем отскочил. Большой палец как-то странно торчал.

Шофер выскочил из кабинки и подбежал.

— Выбило? То ж я повинен. Не научил. Коли заводишь, нияк не можно обхватувати ручку большим пальцем… — Говоря, он неожиданно и сильно дернул большой палец Анатолия. Тот вскрикнул, отдернул руку, но палец был уже на месте.

Григорий Маркович засмеялся, хлопнул Анатолия по плечу, сказал, что до свадьбы заживет, хоть и опухнет малость, и попробовал завести мотор сам, но левой рукой было неудобно.

— А ну, хлопче, крутны! — обратился он к Францу, стоявшему рядом и с насмешливым видом наблюдавшему происходящее.

— Что вы, сеньор? Разве я ишак? Я свободный артист! — И Франц демонстративно засунул руки в карманы.

— А-а-а! Так-так! Слыхав про тебе… Артист, значит? Гений? Работать не хочешь, а жрать — ложка мала. Та на черта ты мени такый сдався?! А ну, бисова душа, не смерди, не погань ландшафт. Геть! Эх, жаль, Толя, не сможешь ты теперь крутнуть.

— Да на кой ему? Погрелся и хватит. Топай за мной, Мамона! — приказал Франц.

Шофер с удивлением посмотрел на Анатолия. Трудно сказать почему: потому ли, что Анатолий не терпел, чтобы им командовали, да еще на людях, или из духа противоречия, но он молча взялся за рукоятку.

— Та куды тоби, поклычь кого з гаражу! — уговаривал Григорий Маркович и даже попытался оттащить его за плечо.

— Да не мешайте мне, лезьте в свою кабину, а не хотите — без вас поведу машину в гараж, — с нарочитой грубоватостью сказал Анатолий.

Шофер молча уселся за баранку. Анатолий крутнул. Франц многозначительно засвистел. Анатолий выхватил рукоятку и сильно ударил Франца по спине, и раз и второй. Тот взвыл и попытался выхватить рукоятку, но получил по рукам и побежал, скверно ругаясь. А за ним бежал Анатолий и лупил его.