— Ну что, братцы биндюжники? Вон, впереди темнеет забор и крыша Объекта номер два. И нам до рассвета надо попасть внутрь, не поднимая тревоги. Какие у кого будут соображения?

— Может, с пристани зайдем? — неуверенно предложил Гусев. — По воде?

— Стал бы я фрицам представление у моста устраивать и рисковать жизнью Лейлы, если б мы могли здесь переправиться… — проворчал Корнеев. — Тут бы сразу и перешли реку вброд, безо всяких фокусов, — и объяснил понятнее: — На пристани постоянный караул. Я его еще сверху, от башни, заприметил.

— А если часовому тоже интересный фокус с девушкой показать? — как бы размышляя вслух, произнес Пивоваренко. — Если те, на мосту, нашу переправу проморгали, то здесь уж и подавно ничего не заметят…

— Я не хочу больше обнажаться перед фрицами! — насупилась радистка. — Второй раз я не выдержу.

— Никто и не говорит о раздевании, — успокоительно дотронулся до плеча девушки десантник. — Я вообразил себе погоню двоих солдат за селянкой, происходящую в поле зрения часового. Девушка убегает, немцы пытаются ее догнать, ругаются… Любой отвлечется. Главное — к посту не приближаться.

— Мысль, сама по себе вовсе не глупая, — кивнул Корнеев. — Но жизнь, Олег, не «мизер» в преферансе, повторения не любит. Обязательно какую-то подлянку подсунет. Чтобы не расслаблялись…

— К примеру? — не хотел отказываться от придуманной затеи Пивоваренко.

— Легко: шум хоть и небольшой, а поднять придется, верно? А как мы можем быть уверены, что кроме нужного нам часового, этот спектакль больше никто не захочет посмотреть? Ты знаешь график и маршруты передвижения остальных патрулей? А сколько человек в охране завода? Отделение? Больше? Где они сейчас? Вдруг скучают неподалеку? И в самый неподходящий момент вся эта толпа ринется на помощь?

— Я тут вот о чем подумал, командир… — почесал затылок старший лейтенант Гусев.

— Говори, не мнись…

— С одного боку, ты, безусловно, прав, а с другого — почему именно скрытно? У нас какая цель? Разузнать и доложить. Осталось всего два объекта проверить. До рассвета — часов шесть. Вполне выполнимо. В полночь снимаем часовых у завода, быстро осматриваем склад и, при необходимости продолжать поиск, выдвигаемся к монастырю. До того времени, как новая смена поднимет гарнизон в Дубовицах по тревоге, у нас часа два форы будет. Путь до святой обители займет не больше часа. Легко успеваем проверить и с полученным результатом выйти в эфир. Все — поставленная задача выполнена.

— Лихо, — вроде одобрительно кивнул Корнеев. — Прямо как кавалерийский наскок в гражданскую. Считаешь, что наглость — второе счастье диверсанта?

— Кто не рискует… — развел руками Гусев.

— Ваня, Ваня… Я так понимаю, что ничему тебя жизнь не научила. Да — задание мы выполним, а дальше? Как выбираться станем, если фрицы на нас со всех сторон насядут? Или тебе лично героически умереть не терпится? Тогда о товарищах подумай. Ты же офицер, привыкай о людях заботиться. А то так и будешь в одиночестве из рейдов возвращаться!

— Зачем ты так, майор? — обиделся тот. — Я же…

— Извини, Иван, — похлопал его по плечу Корнеев. — Это больно. Но для твоей же пользы стараюсь… Крепче запомнишь. Выполнение задания — самое важное и необходимое условие, но и вернуться живыми совсем не лишнее. И даже не из-за человеколюбия, а по тактическим соображениям. Чтоб предоставить в распоряжение командования отряд опытных разведчиков. Задание-то у штаба фронта не последнее. А с кем прикажешь воевать дальше, если каждый раз по группе в землю укладывать? То-то же… Еще во времена Суворова знали, что побеждают не числом, а умением. Поэтому приказываю думать… Всем думать! Время пошло.

— Кузьмич, это ты, что ли, там лазаешь? — окликнул старшину едва слышный шепот. — Двигай сюда.

— Я… — удивился Телегин, подходя ближе, и прибавил уважительно: — Ну у тебя, Степаныч, и слух. Лучше, чем у соболя.

— Зачем прислушиваться, если от тебя махоркой за версту несет, как от табачной фабрики. Ты ж по ветру шел…

— Ну да… — согласился старшина. — Чего мне от своих товарищей таиться?.. Но за намек спасибо, надо запомнить. Вдруг среди фашистов тоже какой-нибудь некурящий фриц попадется. Совсем я на войне охотничий навык подрастерял. И ведь курить только на фронте начал. М-да, обязательно надо бросать. А то, когда война закончится, все таежное зверье мне кукиш издали показывать станет. Как тогда план по пушнине выполнять?

— Это еще не страшно… — хмыкнул ефрейтор Семеняк. — Как-нибудь обойдется. Другое важно. Чтобы фронтовики в мирное время, прогуливаясь под ручку с барышней и выйдя на простреливаемое пространство, по привычке окапываться не начинали.

— Не знаю, как насчет окопчика, а при звуке авиационного мотора, думаю, многие долго еще на пузо плюхаться станут.

Оба тихонько и грустно рассмеялись, представив себе такую картину.

Грустно, потому что оба понимали, как покалечила, покорежила война человеческую психику. И все же смешно. Потому что происходить эти курьезы будут с теми, кто доживет до победы. Доживет!..

— А ты чего так быстро воротился? И часа не прошло… Или прав командир по поводу собак?

— Нет, тут другое. Я, кажется, нашел именно то, что мы искали. Андрей где?

— Рядом с остальными, — мотнул головой за спину Семеняк. — Только-только уснул. Может, не стоит будить? Пусть отдохнет чуток.

— Это не нам решать, Степаныч… Обязан доложить. А там пусть себе хоть и до утра дрыхнет…

— Ну чего разжужжались, шмели старые? — подошел к ним, позевывая, Малышев. — Забыли, что ночью шепот дальше обычного говора слышен? Докладывай, Кузьмич, раз все равно разбудили. Что интересного разведал?

— Судя по всему, летчик наш не ошибается, аэродром у них тут, командир. А вон в том направлении, на опушке, в кустах самолет спрятан.

— Точно?

— Врать не буду, целиком машину я не видел. А только крыло руками пощупал и в пропеллер, считай, собственным лбом упирался. Но вот что важно, командир: летчики в кабине посменно дежурят…

— Вот так даже? Интересно… Степаныч, буди летуна, — распорядился Малышев и, дождавшись, когда Колесников приблизится, произнес задумчиво: — Скажи, Серега, в каких случаях летчики несут дежурство прямо в кабине самолета?

— Когда объявлена готовность номер один. А что? — не вполне проснувшись, поежился от ночной прохлады тот. — Мы уже куда-то летим? Вы нашли в лесу ступу с метлой, брошенную Бабусей Ягусей при отступлении? Комплектацию проверили? Прутья из метлы никто не повыдергивал? Сбоить не будет? — Но так как шутки никто не поддержал, летчик оживился еще больше: — Вы серьезно? Тут что, и в самом деле самолет есть?! Какой тип?

— Старшина утверждает, что нашел. Кузьмич, опиши, что тебе конкретно разглядеть удалось?.. Может, капитан опознает тип?

— Да там сейчас такая темень: самого себя не видать. Могу только сказать, что кабина расположена довольно высоко, метрах в трех. Под крылом я свободно прошел, не вбирая голову, значит — до двух метров. Лопасть у пропеллера сантиметров семьдесят. Крыло на ощупь железное… Вот, собственно, и все…

— По этому описанию, скорее всего на Ю-52 похоже, — задумчиво произнес Колесников. — Легкий транспортник… Ну и правильно, для более тяжелых машин полевые условия менее пригодны. Истребитель или штурмовик еще сядет, а тяжелый бомбардировщик и капотировать может… А пропеллеров у него сколько? Два, три, четыре?

— Я не считал… Но не четыре точно. На крыле, которое я ощупал, только один мотор был.

— Жаль, что не видел, потому что если три, то это «тетушка Ю», вне всяких сомнений.

— Ну и каково твое мнение, капитан? Зачем фрицы прячут транспортник в лесу, всего в десятке километров от обозначенной нам цели?

Пилот пристально взглянул на довольно ухмыляющегося капитана Малышева, подумал немного и убежденно кивнул.

— Точно, командир. Все сходится… Мы, типа, обнаруживаем секретный склад. Вызываем по рации бомбовозы… А фрицы тем временем, под шумок, тихонько сваливают.