— Я так понимаю, командир, что речь идет о вчерашней находке Кузьмича? — уточнил пилот. Пару секунд помолчал, словно обдумывал ответ, подбирая нужные слова, а потом твердо ответил:

— Нет, капитан, летать на «тетушке Ю» мне не приходилось… Но в кабине этого типа самолета сидел и с системой управления знаком. Если это именно «пятьдесят второй». Так что, думаю, вырулить на старт и взлететь… с минимальной загрузкой, сумею. Нам бы только за линию фронта дотянуть, а там — разберемся. В крайнем случае на пузо плюхнемся… Транспортник не бомбовоз, не детонирует. А что касаемо захвата немецкого пилота, то вряд ли из этого что толковое получится.

— Почему?

— Сейчас хоть и не сорок первый, и спеси у фашистов поубавилось, но все-таки воспитанники Геринга не пехотные серые шинели. Эти птенцы сотрудничать не станут. Скинет чуток газ при взлете, самолет носом клюнет, лопасти покорежит и все — уже никто никуда не летит. А уследить за его действиями, чтобы упредить саботаж, не получится. Или еще каким-то способом самолет выведет из строя, так что мы и понять не сумеем. Я, к примеру, свой бомбовоз одной спичкой так заблокирую, что десяток техников не поймет, в чем загвоздка. Ясное дело… — поправился пилот, — кроме тех, кто знает самолет лучше меня… Так что с фрицем риска будет куда больше, чем доверить штурвал мне.

— Тебе виднее. Значит, дорогой товарищ капитан, придется самому нас отсюда вывозить…

— Я постараюсь, товарищ капитан, — в тон Малышеву ответил Колесников. — Со всем прилежанием.

— Вот и договорились. Ну что, старшина, пошли готовить нашему Икару взлетную полосу? Домой-то хочешь?

— Домой — не в гости. Всегда приятно возвращаться. И без подарков рады будут, — кивнул Кузьмич. — А Икар — это кто?

— Икар? — переспросил Малышев. — Гм, как бы тебе объяснить попроще…

— Самая первая модель пикирующего бомбардировщика, — усмехнулся Колесников.

— Немецкая?

— Нет, греческая…

— Тогда не важно. С греками мы не воюем… — сделал единственно важный для себя вывод старшина.

— И насчет подарков дело не встанет. Уж Колька Корнеев обязательно что-нибудь придумает!.. Кстати, Кузьмич, — капитан Малышев украдкой подмигнул проснувшейся и прислушивающейся к разговору радистке, — я слышал, будто ты в молодости на медведя с голыми руками хаживал? Верно, нет?

— Брешут люди… — отмахнулся старшина, перехватив взгляд, и принялся степенно оглаживать усы. — Я бы, конечно, с удовольствием. Но вот какая закавыка — меня, командир, все таежные медведи стороной обходят… Боятся.

— Это с чего вдруг?

— Так я ж однажды тигру ухо отгрыз… — усмехнулся Телегин, понимая, что весь этот вроде бы пустяшный разговор, ненужный и как бы совершенно не ко времени, капитан не зря затеял.

Даже у самых опытных, закаленных войной бойцов, но впервые попавших за линию фронта, когда вокруг одни враги и, случись беда — никто не придет на помощь, порой сдают нервы. И если более опытные товарищи вовремя не приободрят новичка, не снимут пустой болтовней, немудреной шуткой избыточное напряжение, то в самый ответственный момент бойцу может не хватить хладнокровия и самообладания. А в разведке не бывает мелочей: любая ошибка или оплошность одного может привести к провалу задания и гибели всей группы…

— Чего-чего? — Малышев и сам не ожидал подобного ответа, но с готовностью подыграл Кузьмичу. — А ну-ка, поведай нам сию страшную тайну. Ей-богу, интересно.

— В общем-то, ничего особенно примечательного, — Телегин привычно полез за кисетом, но наткнувшись на пустоту, вспомнил, что отдал его Семеняку. — Давненько это было. Я ведь сызмальства с отцом зверя промышлять начал… Вот и наловчился. А когда мне аккурат двадцать седьмой год исполнился, я по пушнине план заготовок на двести процентов выполнил. Премию мне тогда дали, грамоту вручили и на съезд передовиков в город отрядили. Много чего я тогда там интересного впервые увидел. Если честно, то я и подумать не мог, что так много людей в одном месте уживается… М-да, — Кузьмич грустно вздохнул, то ли вспоминая молодость, то ли яркие впечатления.

Товарищи терпеливо ждали продолжения истории и не перебивали.

— А какими кушаньями нас в столовой гостиницы угощали, — причмокнул тот губами. — Пальчики оближешь. Но больше всего мне одно сладкое вино понравилось. «Рубиновое Крымское». Этикетка невзрачная, как на скипидаре, а на вкус — не оторваться. Никогда прежде ничего подобного пробовать не доводилось. Водку, настойки на спирту — это да. В тайге, зимой или в ненастье, всякое случается. Иной раз без вовремя сделанного глотка не выжить. Но это же не пьянство, а сродни лечению… Целебная микстура… Батя мой знатно первач на разных целебных корешках настаивал… — Старшина опять помолчал немного. — М-да, так вот, кто-то еще легенду об этом вине рассказывал. Кто именно — помню смутно, а саму историю запомнил.

Кузьмич опять полез за кисетом и вздохнул.

— Вот дурная привычка. И когда только успел. Ведь до войны я и в руки табак не брал. Народ смолил, а меня не тянуло. Да и нельзя охотнику. Табачный дух зверье таежное дальше всего чует…

— О табаке мы знаем, Кузьмич, — перебил старшину Малышев. — Ты о вине рассказывай. Или — сразу о тигре.

— Ага, ну да… Сначала о вине. Жил в селе Козы в Солнечной долине, на юго-востоке Крыма, ученик Авиценны — врач-целитель, знавший магию, лечебные травы и законы движения небесных светил. За его бескорыстную доброту, мудрые советы и талант к врачеванию селяне прозвали его Доктором. Однако талант этого доброго, умного и неуемного человека не ограничивался одним врачеванием. На своем винограднике он выращивал виноград и даже выводил новые его сорта.

Наградой за кропотливые и долгие труды стали два необыкновенных сорта винограда, из ягод которых Доктор готовил драгоценное вино цвета темных магических рубинов. С помощью этого вина он творил чудеса, возвращая к жизни безнадежно больных. Слава о Докторе и чудесном напитке скоро перешагнула границы Киммерии.

Однажды в этот далекий, глухой и чарующий крымский уголок судьба привела Полковника, гонимого интригами царского двора. В уютном доме между гор и лесов, на берегу Черного моря он проводил жизнь в охоте и долгих душевных беседах с умным Доктором. Страсть Полковника к охоте с годами усиливалась. Он был от природы храбрым и отчаянным человеком, не раз рисковал жизнью. Однажды во время очередной охоты Полковник был тяжело ранен подстреленным кабаном-секачом. Истекающего кровью, привезли его охотники к дому Доктора. К несчастью, Доктор находился в соседней деревне Токлук у больного чабана. Подоспевшие соседи посоветовали налить Полковнику чудодейственного вина. Искренне желая помочь, друзья дали ему выпить полный кувшин магического напитка. Чудо произошло и в этот раз. Умирающий открыл глаза, приподнялся… Но кувшин оказался слишком велик: мгновенно излечив плоть и восстановив силы, вино так же быстро затуманило разум. В порыве опьянения, сам того не желая. Полковник набросился на возвращавшегося в сумерках Доктора и убил его, приняв за врага на поле битвы. А когда пришел в себя, страшная весть о смерти друга мгновенно и навсегда отрезвила его. Он дал зарок впредь не пить ни капли вина.

Селяне, боготворившие врача-волшебника, лозам с его виноградника дали имена в память об этой истории. Одну назвали «Эким Кара» — «Черный Доктор», другую — «Джеват Кара» — «Черный Полковник». И по сей день вина с такими именами хранят в себе, словно сказочная живая и мертвая вода, два противоборствующих начала: исцеляющее и разрушающее, словно мед и яд. А то вино, что из лозы Эким Кара и есть то самое, так понравившееся мне «Рубиновое Крымское».

В общем, не внял я поучительной легенде и тоже набрался этой сладости до такого состояния, что после торжественного застолья едва в свой гостиничный номер попал.

— Что-то я не пойму, Кузьмич, с какого боку во всей этой занимательной антиалкогольной пропаганде укушенный тобою тигр? — чуть озадаченно хмыкнул Малышев.

— А ты погодь, командир, не торопись… — почесал подбородок старшина. — Дай закончить… Так вот, в номер я вошел, но до кровати добраться уже не сдюжил и улегся отдыхать прямо на ковре… И вот тут-то все и случилось. Дело в том, что вместо ковра, на полу моего номера была расстелена шкура уссурийского тигра.