В руках у него желтел потрепанный, видимо не раз побывавший под дождем, клочок бумаги.

Робинзон Крузо, неожиданно обнаруживший на мокром песке след чьей-то босой ноги, вряд ли испытал большее волнение, нежели Егорычев, нашедший на колючках кустарника этот ветхий обрывок старой газеты.

— Не вашего господа, а нашего господа, — кротко возразил ему Фламмери. — Господь у нас у всех один, и этим мы, белые, отличаемся от гнусных цветных язычников, которые поклоняются множеству самодельных богов. Что это у вас за бумажка? Вы взираете на нее, словно это бомба.

— Весточка от мистера Гитлера, — кисло сострил Егорычев, несколько помедлил и добавил:- «Фелькишер беобахтер»… И за довольно свежее число…

— Вы шутите! — Цератод выхватил бумажку из рук Егорычева, впился в нее близорукими глазками, поднеся почти к самому своему облупившемуся носу, затем молча передал ее Мообсу, тот — Фламмери, а Фламмери — Смиту.

Нет, Егорычев не шутил. Это был действительно обрывок официоза национал-социалистической партии Германии, газеты «Фелькишер беобахтер» от девятого апреля тысяча девятьсот сорок четвертого года.

— Мы погибли! — пробормотал Мообс. — На острове немцы. Это ясно…

— Нет, почему же погибли? — твердо возразил ему Цератод. — Нужно только действовать без паники, решительно, с умом, взвесив каждый шаг.

— Совершенно верно! — в один голос поддержали Цератода Егорычев и Фламмери. Егорычев даже почувствовал нечто вроде угрызений совести: он не ожидал такого хладнокровия со стороны Этого толстого и рыхлого джентльмена.

— Нужно только не раздражать немцев бесполезными и безрассудными выходками, — продолжал Цератод, бросив выразительный взгляд в сторону Егорычева. — Из любого носового платка может получиться вполне приличный белый флаг. Если кто-нибудь опасается, что платка мало, я могу предложить для этой цели свою сорочку, и… — тут он окинул всех высокомерным взглядом, — и я беру на себя переговоры с этими тропическими немцами, если будет решено, что всем сразу показываться опасно… Потрудитесь не перебивать меня, капитан-лейтенант Егорычев! Как старший по чину, я всем дам возможность высказаться. Ваше мнение, капитан Фламмери?

— Я передаю свою судьбу в руки божьи, майор Цератод.

— Я не сомневался в вашем благоразумии, сэр.

— Я буду молить господа, чтобы он смягчил сердца наших заблудших братьев и склонил их к нашим страданиям, — дополнил капитан санитарной службы свою мысль.

— Вы хотели что-то сказать, капитан-лейтенант? — обратился Цератод к Егорычеву. В голосе его слышался начальственный металл.

— Прежде всего я предложил бы залечь в кустах. А то заблудшие братья мистера Фламмери могут заметить нас и, упорствуя в своих заблуждениях, зашвырять сверху гранатами.

Предложение это было принято и выполнено с похвальной быстротой.

— Во-вторых, — промолвил Егорычев, изо всех сил стараясь сдержать кипевшую в нем ярость, — не понимаю, Почему нам сдаваться в плен?

— У вас имеется другой выход? Более безопасный? — ядовито осведомился мистер Фламмери.

— Более достойный. Единственно достойный. Фламмери хмыкнул:

— Нас тут трое офицеров, — продолжал Егорычев, — и мы обязаны принимать решение, как должно солдатам воюющей армии. Да, я думаю, что и Мообс…

— Я не офицер! — быстро ввернул Мообс. — Настоятельно подчеркиваю, я даже не военнослужащий. Прошу считать меня самым банальным человеком, потерпевшим кораблекрушение, и только.

Смит мрачно молчал, теребя свои густые черные усы, покрытые легким налетом морской соли.

— Хорошо, — согласился Егорычев, — будем считать мистера Мообса самым банальным человеком. Что касается мистера Смита…

— Я, конечно, не офицер, джентльмены, — медленно отозвался кочегар, — но, с вашего позволения, я хотел бы, чтобы меня считали солдатом, то есть, вернее, военным матросом. У меня имеются кое-какие счеты с Адольфом Гитлером. Видите ли, я родом из Ковентри, — подчеркнул он, обращаясь специально к Цератоду не то с извинением, не то с укором. — А семья моя проживает в Лондоне…

Егорычев дружески улыбнулся замолкнувшему кочегару.

— Итак, нас четверо солдат, и мы, на мой взгляд, не имеем никакого права забывать об этом, куда бы мы ни попали. По крайней мере, меня так учили в моей стране. Мы четыре солдата союзных армий, попавшие на территорию, занятую фашистами, и мы обязаны сражаться. Конечно, еще трудно определить, в какую форму должны вылиться наши боевые действия. Нам неизвестно, каков гитлеровский гарнизон этого острова и как он на нем дислоцирован…

— Вот именно, — язвительно заметил мистер Цератод.

— Но не думаю, — продолжал Егорычев, — чтобы этот гарнизон был очень велик. До войны Германия никаких колоний ни на материке, ни на островах не имела. Еще несколько дней тому назад ни британскому, ни американскому штабам ничего не было известно о захвате какого-либо из островов Атлантического океана немецким десантом. Полагаю поэтому, что эти гитлеровцы были заброшены сюда сравнительно недавно, а следовательно, и в сравнительно небольшом числе.

— Это «следовательно» попросту великолепно! — воскликнул Цератод. — Простите, капитан-лейтенант, если я не ошибаюсь, я вас, кажется, перебил…

— Вы не ошиблись, — невозмутимо ответил Егорычев, поражаясь своей выдержке. — Вам правильно кажется. — Он понимал, что именно сейчас, больше чем когда бы то ни было, от него требовалось хладнокровие и спокойствие. Рассчитывать он мог, очевидно, только на Смита. Впервые со времени гибели «Айрон буля» Егорычеву открылась возможность снова включиться в войну с фашистами. И не для того, чтобы пасть с честью (об этом он сейчас уже не думал), а для того, чтобы нанести ничего не подозревающему врагу ощутительный, а при удаче и непоправимый ущерб на этом маленьком, но, очевидно, совсем не ничтожном участке войны. В самом деле, если отбросить маловероятное предположение, что и немцы попали сюда после кораблекрушения, то они высажены так далеко от основных театров военных действий с какой-то важной боевой задачей. Помешать им выполнить эту задачу, а при удаче и начисто сорвать ее выполнение — ради такого дела стоит рискнуть жизнью, а в крайнем случае и потерять ее с честью.

— Напрасно мистер Цератод так иронически настроен, — сказал Егорычев. — Немцев не могли сюда доставить ни на корабле — фашистские корабли давно уже не осмеливаются показываться в Этих водах, ни на транспортном самолете — его бы где-нибудь на пути обязательно сбили союзные истребители. Следовательно, остается только один возможный способ доставки в эти места людей: на подводной лодке, то есть на судне со сравнительно ограниченным тоннажем. Этих десантников, конечно, надо было обеспечить и продовольствием, и оружием, и кое-каким необходимым оборудованием. Следовательно, подчеркиваю я вопреки недоверчивому настроению мистера Цератода, фашистам пришлось ограничиться наименьшим числом высаживаемых людей.

— Немцы, значит, бесспорно вооружены, — снисходительно согласился с ним Цератод. — А мы? Не укажет ли нам мистер Егорычев, каким оружием располагаем мы?..

Егорычев молча поднял с земли и подбросил на ладони увесистый, с острыми краями камень.

— Для раннего палеолита вполне терпимое оружие! — иронически похвалил камень мистер Цератод. — В детстве я тоже считал камни серьезным, даже грозным средством наступления и обороны… Итак, — резко продолжал он, — как старший по чину, считаю обсуждение законченным. Нам остается только поздравить капитан-лейтенанта Егорычева с речью, которую мы все готовы признать интересной как по форме, так и по содержанию, но, к сожалению, совершенно не соответствующей серьезности положения, в котором мы очутились и которое властно диктует единственный выход, гарантирующий нам жизнь и свидание с близкими хоть в отдаленном будущем.

— Постойте! — остановил Егорычев Цератода, видя, что тот уже снимает с себя сорочку, чтобы мастерить из нее белый флаг. — Постойте, как я об этом раньше не подумал! Почему это мы так уверены, что эту чертову газету уронил именно германский солдат? В здешних водах, очевидно, разбросаны аргентинские и бразильские острова и островочки. И Аргентина и Бразилия поддерживают дипломатические отношения с Германией. В них живет уйма натурализовавшихся немцев. Представьте себе, какая это будет сенсация, если в южноамериканских, а потом в североамериканских газетах появятся скандально приукрашенные описания того, как два американца и два англичанина с белым флагом из нижней сорочки пришли сдаваться в плен какому-нибудь наимирнейшему аргентинскому или бразильскому телеграфисту.