— Она говорит, она сказать, где они достать золото, — быстро перевел переводчик.

— Давно бы так! — удовлетворенно промолвил Пентикост и не смог удержаться от судорожного смеха. Вот оно, вот оно наконец то счастливое, единственное и неповторимое мгновение, ради которого он восемнадцать лет унижался в министерских канцеляриях, ради которого он вступал в сражения с ураганами Атлантики, ради которого он два с лишним года кочует по этой проклятой богом реке! Он хохотал, задыхаясь от недостатка воздуха, откинувшись на живот стоявшего вплотную за его спиной матроса, как на спинку кресла.

А индианка, устрашенная смехом Пентикоста, продолжала плакать и что-то выкрикивать.

— Она сказать, ей жалко-жалко сын; он сегодня уже нет иметь папаша, — пояснил переводчик.

— Отдайте ей ее щенка! — сказал Пентикост сквозь все еще душивший его смех.

Индианка схватила своего сынишку, прижала к груди и стала осыпать поцелуями его бесстрастное медно-красное личико, ручки, ножки, худенькую шейку, на которую смешной косичкой спускались реденькие прямые волосы, черные и жесткие. Безумный порыв материнской нежности напугал ребенка. Впервые за этот страшный день он заплакал, и его тоненький детский плач словно проколол еле державшуюся плотину человеческого горя. Поляна, чуть освещенная зловещими отблесками костра, вдруг огласилась воплями и рыданиями осиротевших женщин и детей. Они стояли, окруженные солдатами, между опушкой леса и крайними хижинами деревни, их не было видно, и казалось, что не люди, а сама природа кричала, охваченная неизбывным ужасом, который распространял вокруг себя этот маленький авангардный отряд кровавой армии британских колонизаторов. Это был страшный, непередаваемый, душу выматывающий стон, и от него невольно содрогнулись даже закаленные в жестокостях конквистадоры с «Апостола».

— Прекратить! — истерически крикнул побледневший Пентикост. — Немедленно прекратить этот проклятый дикарский вой!

Переводчик сломя голову кинулся к женщинам. Они замолчали и зажали рты ребятишкам. Теперь в наступившей тяжелой тишине снова слышался лишь тоненький плач того мальчика, который начал первым. Молодая индианка лихорадочно уговаривала его:

— Не плачь, сынок! Ну, не плачь же! Не серди белого господина. А то белый господин велит бросить тебя в костер… Ты ведь не хочешь, чтобы тебя бросили в костер?.. Ну, будь умницей! Ну, перестань!

Пентикосту надоело. Он сказал переводчику:

— Пусть она нас ведет туда, где они добывают золото. Индианка поняла, что непосредственная опасность для ее сына миновала. Возбуждение, придававшее ей силы, оставило ее. У нее подкосились ноги. Она опустилась на траву, не выпуская ребенка из своих объятий, и что-то бормотала голосом, обесцвеченным усталостью.

— Она сказать, это далеко, — пояснил переводчик. — Она сказать, это надо находить завтра утром.

Спустя несколько часов она повела англичан к заветному месту. Они шли вниз по реке, с трудом пробиваясь сквозь первозданную чащу. Обессилевшего Пентикоста несли на носилках, и людям, несшим его, пришлось много раз смениться, прежде чем они наконец достигли конца пути. Уже давно перевалило за полдень. Тени от деревьев ложились на мутноватые волны реки длинным лакированным частоколом.

Индианка остановилась под сенью могучего, разбитого молнией дерева. Неподалеку догнивал наполовину вытянутый на берег индийский челнок. В нем мирно зеленела заплесневевшая вода. Заслышав хруст приближающихся шагов, из челнока звучно шлепнулись в реку несколько тучных лягушек.

— Вот здесь, — сказала индианка, трепеща всем телом. Копать пришлось совсем недолго. Под тонким слоем рассохшейся рыхлой земли солдаты обнаружили пустой голубенький сундучок, а под ним обернутый в кору труп мужчины в полуистлевшей матросской одежде. В трупе опознали марсового матроса, дезертировавшего с «Апостола» перед пятым походом по Ориноко.

— Она говорить, — снова пояснил переводчик, — она дает сказал переводчик, — Она сказать, они его не убивать. Они его находить мертвец уже шесть лун обратно.

Лица белых при этих словах наполнились такой яростью, что индианка, почти теряя сознание от страха, снова бросилась в ноги Пентикосту.

— Она говорить, они достать золото из этот красивый ящик, — клятву — они его находить мертвец. Она просит не убивать ее племя. Они нет виноваты. Они его только закопать, а золото они взять.

Трудно понять, как истощенный болезнью Пентикост вынес страшный удар, но он его вынес.

У Пентикоста была очень цепкая память авантюриста, он сразу опознал этот голубенький сундучок, окованный для прочности самодельными железными угольниками, и, конечно, никак уж не мог забыть, что его владелец захватил с собою с корабля свою долю испанских трофеев в виде полновесных золотых дублонов. Покуда люди Пентикоста, поспорив между собой о том, кому из их друзей мог принадлежать этот сундучок, принялись дальше разрывать яму, Пентикоста уже стал подтачивать червячок сомнения. Когда на поверхность вытащили тело сбежавшего матроса, у Пентикоста еще теплилась слабая надежда. Он приказал рыть дальше. Но сколько ни рыли, больше ничего не обнаружили. Не стоило труда убедиться, что беглец умер не насильственной смертью, а от какой-то изнурительной болезни. Это был скелет, туго обтянутый почерневшей кожей.

Теперь Пентикосту стало ясно, почему мужчины той несчастной деревни предпочли смерть прямому ответу на его вопрос. Они боялись, что их заподозрят в убийстве беглого матроса и в наказание за преступление, которого они не совершали, уничтожат все население деревни. И они поэтому решили ценой собственной жизни спасти хотя бы женщин и детей.

Между тем молодая индианка, полная самых мрачных опасений, продолжала ползать у ног Пентикоста, повторяя, что они не виноваты, что они не убивали этого бедного белого.

Она хватала Пентикоста за ноги, целовала его сапоги, порыжевшие от времени и непогод, а он сидел на борту полусгнившего челнока и с непонятным для него самого спокойствием думал о том, что вот, кажется, и все. Двадцать с лишним лет жизни затрачены впустую. Впервые за этот очень долгий срок он усомнился в словах бродячего солдата Ораса, хотя тот клятвенно уверял его, что собственными глазами видел золотой город Маноа и страну Эльдорадо и что находятся они в Южной Америке, сразу за Гвианой.

Чтобы окончательно удостовериться в правильности своих печальных выводов, он приказал вытащить золотые, украшения из ушей индианки. Молодая женщина решила, что сейчас ее будут убивать. Она стала бешено сопротивляться. Она вырывалась из рук, кусалась, царапалась, билась головой в животы солдат с силой, которую ей придавало отчаяние. Чтоб не терять зря времени, ее убили. Только тогда удалось выдернуть из ее ушей и ноздрей причудливо изогнутые золотые трубочки. Пентикост каждую из них прикинул на ладони: они были приблизительно одинакового веса. Он приказал разогнуть их и на внутренней стороне каждой из них увидел расплющенную ударами каменного топора и казавшуюся от этого еще более ехидной иезуитскую физиономию Филиппа Второго.

Значит, действительно все было кончено. Стоило потратить, столько времени, здоровья и жизней, чтобы в конечном счете на пороге старости обнаружить в ушах и ноздрях сотни индейцев несколько сотен украденных у тебя же испанских дублонов, варварски искореженных деревенским ювелиром.

Теперь уже было подлинным безумием продолжать поиски Эльдорадо. На исходе были продовольствие, медикаменты, одежда, здоровье и терпенье участников экспедиции. А главное, у Пентикоста, а следовательно, и у его людей, не осталось веры в реальность цели, к которой они столько лет стремились.

Но еще большим безумием было возвращаться в Англию, не повергнув к стопам короля давно обещанную страну Эльдорадо. Пентикост был не первым из путешественников-неудачников, и он знал, что и его и его спутников ждет в лучшем случае нищета, а в худшем тюрьма и даже виселица. Между тем в их распоряжении был хорошо оснащенный корабль и на нем достаточное количество дублонов и драгоценностей, чтобы в любом месте земного шара, кроме Англии и Испании, начать новую жизнь.