— …потому что нет запчастей, знаю. А в этом холодильнике их полно.

Пожав плечами, пани Стефча вернулась к уборке кухни, уж она знала — Фелицию не переспоришь. Мартинек мог вмешаться, он знал — в холодильниках такого, типа чаще всего выходит из строя агрегат, сейчас таких агрегатов не производят, а ставить вместо испорченного другой испорченный — дохлый номер. Однако предусмотрительно оставил при себе свои познания, не желая раздражать источник финансирования. И все-таки не испытывал ни малейшего желания тащить на чердак такую тяжесть, лучше в подвал.

Увидев по лицу Фелиции, что она колеблется, Мартинек добавил: в случае чего из подвала проще будет по одной извлекать бесценные запчасти, когда до них дойдёт очередь. Запчасти Фелицию убедили. Она лишь выразила сомнение в том, найдётся ли в подвале для холодильника место.

Место было, это Мартинек знал точно. Он своими руками вытащил из подвала незаметно для Фелиции с полтонны макулатуры и сжёг. Происходило это в пасмурный осенний день, когда ему поручили собрать в садике и сжечь опавшие листья и ветки.

Мокрые листья и хворост не желали гореть, пришлось добавить бумагу, так что всего за два дня управился. Освободившееся от макулатуры место парень заслонил куском древесно-стружечной плиты, так что Фелиция не заметила ущерба в своём хозяйстве, а то подняла бы крик, хотя упомянутая макулатура — обрывки газет и журналов полувековой давности и рассыпавшиеся в руках книги (выпущенные в годы читательского бума, когда печатали их на газетной бумаге, хуже которой на свете не было), какие-то никому не нужные справочники и прочий хлам, выброшенный в подвал ещё Фелициными родителями. Лучше всего горели собранные со стен и сложенные в шестнадцать раз довоенные обои, Бог весть для чего сохранявшиеся. И вот теперь на освободившееся место можно было затолкать холодильник, такое же никому не нужное старьё.

В работе Мартинек опять же неожиданно для себя проявил не свойственную ему смекалку, водрузив на упомянутый холодильник занимавший много места в чулане старый котёл для кипячения белья. А вместо благодарности и заслуженного отдыха, подкреплённого ленчем, его заставили вкалывать до обеда. Жутко несчастный, вконец расстроенный из-за так ненавистной ему спешки, в поте лица, пыхтя и отдуваясь, он помог Стефче совсем очистить чулан. На месте осталась лишь старая гладильная доска, которую пани Стефча первый раз в её, доски, истории, сложила и стоймя прислонила к стене.

— Теперь Сильвия поместится! — обрадовалась Фелиция. — А если тесно ей будет, пусть немного похудеет. Очень полезно для здоровья. Кстати, обнаружился складной столик, за холодильником я его и не заметила, теперь пригодится Сильвии. Сама бы тут поселилась…

Для Доротки же места искать не пришлось, в гостиной-столовой его навалом, девчонка прекрасно переспит на диване. Да и не век же у них пробудет американская старуха.

Пани Стефча получила наконец возможность приступить к обычной уборке, а Фелиция, под нажимом Мартинека, решила вместе с ним перекусить в кухне. За ленчем и произошёл знаменательный разговор.

В ответ на замечание Мартинека, что сразу после ленча он лезет на чердак и ищет там подходящую для полки доску и, возможно, поиски займут не один день, Фелиция решительно заявила:

— Ну нет, полка нужна уже завтра, времени у нас в обрез. Мне совершенно необходима большая полка в чулане, чтобы разместить на ней запас продуктов, больше их девать некуда. К нам из Штатов приезжает наша дальняя… родственница, а я понятия не имею, как кормить американок.

Мартинек понятия не имел о приезде какой-то американки и сначала разговор о ней поддержал лишь из вежливости. Тётки не раз отмечали — это был воспитанный молодой человек с хорошими манерами.

— Кто такая? — с набитым ртом поинтересовался Мартинек.

— Некая Вандзя Ройкувна, крёстная нашей покойной сестры Кристины, матери Доротки. Эмигрировала в Штаты ещё до войны.

— Так сколько же ей сейчас лет? — удивился Мартинек. — Если крёстной была ещё до войны, значит, уже тогда — не ребёнок.

— Наверное. Мы подсчитывали, у нас получилось — восемьдесят восемь, почти девяносто.

— И она приезжает для того, чтобы умереть на родной земле, — догадался Мартинек.

— Ни о каком умирании Войцеховский не писал. Приезжает, чтобы пожить здесь, собирается вроде бы приобрести хорошую квартиру…

— Так зачем же вы освобождали чуланчик? — упрекнул хозяйку Мартинек.

— Вряд ли сразу найдёт квартиру.

— И у неё найдутся средства на покупку квартиры?

Фелиция не очень уверенно ответила:

— Нотариус упоминал о том, что она очень богата, миллионерша, могла бы не только квартиру — особняк приобрести, да мы не очень поверили в такие глупости. У нас ведь чуть ли не всех американцев считают миллионерами.

— И других родственников, кроме вас, у неё нет? Тогда, наверное, все вам оставит?

— Понятия не имею. Не интересуют меня её деньги.

По своему обыкновению, Фелиция усиленно демонстрировала своё бескорыстие. Мартинеку же идея о унаследовании Фелицией американских миллионов показалась весьма заманчивой. Ведь если Фелиция разбогатеет, у него появляются шансы неплохо поживиться. Фелиция станет щедрее и, глядишь, выложит круглую сумму, спонсирует его поездку по Европу.

— Я бы очень хотел, чтобы она завещала все вам! — с обезоруживающей откровенностью признался парень.

— А тебе какая от этого польза?

— Ну как же, и для меня бы нашлось… побольше работы.

— Тебе кажется — составит завещание и сразу помрёт? Неизвестно, кто из нас умрёт раньше.

— Да что пани говорит! В её возрасте хватит и ничтожного насморка. Или, даст Бог, на лестнице споткнётся, ведь зрение у неё, небось, не ахти?

— Если даже и так, наверняка сделала очки, уж у неё на них хватит средств.

— Ну, я не настаиваю на зрении, может съесть что-нибудь такое, от чего здоровье пострадает, у нас с этим запросто. Или вот ещё, станет дорогу переходить под носом транспорта, ведь у них такой порядок — пешеходы идут, а транспорт их пережидает, я в Копенгагене видел, как автобус остановился, дал старушке пройти. А кореш рассказывал, даже и трамвай пережидал, он своими глазами видел! Если пожилые люди привыкли к таким порядкам, у нас долго не протянут.

— Хватит каркать! Ещё чаю налить?

Глупый вопрос! От добавки Мартинек никогда не отказывался. И правильно рассуждал: пока за столом сидит — на работу не погонят.

Пани Стефча мыла верхнюю ванную, не обращаясь за помощью. Сильвия вернулась из магазина, с трудом волоча полнехонькую сумку на колёсиках. Увидев гору продуктов, Фелиция скривилась.

— Ты считаешь, Вандзя все это слопает?

— О, несварение желудка обеспечено! — обрадовался Мартинек.

— И вовсе нет тут ничего неудобоваримого! — обиделась Сильвия, которой уже давно делалось нехорошо при виде Мартинека, склонившегося над полной тарелкой. — А главное, все суну в морозилку. За исключением куриной печёнки и брокколи, их сегодня же приготовлю, иначе пожелтеют. Мяса вот, правда, накупила много, но откуда мне знать, какое именно Вандзя предпочитает? И утку купила, вдруг, бедняжка, всю жизнь об утке мечтала, может, у них в Америке их нету? Утка с яблоками, милое дело…

Фелиция простонала, а Мартинек воодушевился при мысли о вкусном обеде.

Сильвия принялась запихивать продукты в морозилку. Выяснилось, все не помещается.

— Есть у нас второй холодильник, в подвале, — напомнила Фелиция. — У него большой морозильник.

— Ну уж нет! — вскинулась Сильвия. — В тот холодильник ничего не спрячу, потому как, считай, что сунешь — навеки пропало. Полгода не могла допроситься у тебя мяса для жаркого. А блинчики с творогом? Я наготовила столько, что хватило бы на ужин на целую неделю. До сих пор лежат у тебя в холодильнике.

Второй холодильник, который поносила последними словами Сильвия, был гордостью Фелиции. Собственно, это был не холодильник, а большая морозильная камера, купленная лично Фелицией для хранения запасов на какой-то чёрный-пречёрный день. Она лично и загружала камеру в подвале, не разрешая сёстрам даже близко к ней подходить, и уже давно содержимое камеры превратилось в единый ледяной монолит, огромный куб льда, в котором смёрзлось неизвестно что. Сама Фелиция давно забыла, что именно припрятывала.