Альварес уходит в дом. Справа появляется Себастьян.

Себастьян (хмуро). Жалко было дать ему гвоздику?

Пилар. Позвольте мне хоть цветком распорядиться по-своему!

Себастьян. Что ты хотела этим доказать?

Пилар (сердито). Не стройте из себя сварливую свекровь, дон Себастьян!.. Все надо делать с умом.

Себастьян (мрачно). До вечера его нужно убрать отсюда!.. Или напоить!.. Понимаешь – напоить до бесчувствия! (Направляется к дому.)

Пилар (с досадой, ему вслед). Когда придет отец, смотрите, чтоб не вышло скандала!

Себастьян уходит. Через железные ворота из парка медленно идут Эстанислао и Беналькасар.

(Поправляет гвоздики в вазе, звонко.) Сеньоры будут завтракать с доньей Инес, не так ли?

Эстанислао. Да, Пилар!.. И товарищ комиссар позавтракает с нами.

Пилар. Я доложу сеньоре!.. (С любопытством разглядывает Беналькасара.)

Беналькасар (Пилар). Почему ты так смотришь на меня?

Пилар. У вас красивая борода!.. (Поспешно уходит.)

Беналькасар. Так это и есть та самая севильская танцовщица?

Эстанислао. Да, это она… Красива, как богородица Мурильо, правда?

Беналькасар. Будь она дурнушка, фалангисты не вовлекли бы ее в свою разведку!.. Почему она у вас до сих пор гуляет на воле?

Эстанислао. Разве не опасней запереть ее с часовым?

Беналькасар. Еще бы!.. Вдруг часовой последует примеру своих командиров!

Слева выходит Альварес. Он останавливается и с удивлением смотрит на Беналькасара.

Альварес (весело). Мое почтение, товарищ комиссар!..

Беналькасар (надменно и все еще с нотками гнева в голосе). Пришел поглядеть на ваших потаскух!.. Если мы снова вернемся сюда, то уж наверняка их не застанем!.. Сбегут к франкистам.

Альварес (задумчиво). Боюсь, возвращаться сюда нам не придется, товарищ комиссар!

Беналькасар (с иронией). Вот как?… Почему же?

Альварес. Потому что мы отсюда не уйдем.

Беналькасар (с сарказмом). Я и забыл, что любовники, как никто, дрожат за свою жизнь.

Альварес. Наоборот. Они лучше дерутся!.. Донжуаны – отличные дуэлянты!.. Это же всем известно.

Беналькасар. Я предпочитаю, чтобы в моем батальоне офицеры были коммунистами, а не донжуанами.

Эстанислао. Они и есть коммунисты, Беналькасар!.. Но не вешать же их за то, что их любят женщины?

Беналькасар (мрачно смотрит на сервировку стола, затем окидывает взглядом весь двор). Только управляющего недостает!

Появляется Себастьян, в белом смокинге и перчатках, в руках у него поднос, на котором стоят рюмки с коньяком.

Альварес (весело). А вот и он!

Себастьян (торжественно и важно подносит коньяк сперва Беналькасару, затем Эстанислао и Альваресу). К утреннему кофе очень идет рюмочка настоящего «Карлос кинто»!

Беналькасар (тихо, с мрачной иронией, Себастьяну). Вы ведь агроном, брат мой!.. Не так ли?

Себастьян (улыбается, с достоинством). Да, сеньор.

Беналькасар. Почему же вы выполняете обязанности лакея?

Себастьян. Это меня вовсе не унижает, сеньор! (Улыбается, проявляя снисхождение к светскому невежеству Беналькасара.) Этим донья Инес и я выказываем вам свое уважение!

Беналькасар (пристально глядя на него). Спасибо, брат мой.

Гости выпивают коньяк.

Себастьян (выпив рюмку и поставив поднос на стол). Сеньоры!.. (Кланяется и уходит.)

Альварес (Беналькасару). Вы выдавили из него еще одну струю оливкового масла!.. (Хохочет.)

Беналькасар (мрачно). Вам смешно, а завтра вечером этот тип будет расстреливать в упор ваших безоружных солдат.

Альварес. Ошибаетесь, товарищ комиссар!.. Наши солдаты живыми в руки фашистов не сдаются.

Беналькасар (опускает голову, затем вдруг вскидывает ее). Сколько вам лет, Альварес?

Альварес. Двадцать четыре.

Беналькасар. А вам, капитан Браво?

Эстанислао. Тридцать восемь.

Беналькасар (медленно прохаживается по двору). А мне сорок шесть!.. Восемь из них я провел в тюрьмах Примо де Риверы!.. Разница не так уж велика, но я кажусь себе стариком по сравнению с вами!.. И я часто задаю себе вопрос: неужели мои стычки с вами объясняются тем, что я утратил способность ценить юмор… беззаботность… лихую отвагу… все те дары молодости, от которых я, кажется, отвык за годы войны и тюрем?

Альварес. Нет, папаша Беналькасар!.. Уж во всяком случае, чувства юмора и отваги вам не занимать!.. И за это мы вас любим.

Беналькасар (останавливается, с недоумением). Вы меня любите?

Эстанислао. Разумеется, Беналькасар!.. А вы что, не верите?

Беналькасар (снова прохаживается). Красивую, буйную дерзость молодости убил во мне режим иезуитской семинарии… Революционная романтика в условиях беспросветной шахтерской нищеты в моей родной Астурии была немыслима!.. (Тихо и грустно.) Все это есть у вас, а у меня – нет! Этим я объясняю и ваше сегодняшнее поведение… (Взволнованно.) Хотя порой мне кажется, что характер ваших поступков явно расходится с моим опытом, моими понятиями о дисциплине, моей ответственностью перед партией… И я должен либо примириться с этим, либо снова взять вас на мушку.

Эстанислао (шутя, с оттенком грусти). Лучше примириться, Беналькасар! Тяжко направлять пистолет в грудь товарища… Особенно если вы убеждены, что он не предатель и не может быть предателем.

Беналькасар (мрачно). Мы ведем жестокую борьбу!

Эстанислао. Пистолет для коммуниста – последнее средство в этой борьбе.

Беналькасар. У нас нет времени все взвешивать… Да одному это и не под силу.

Эстанислао. Именно поэтому надо взвешивать не одному, а сообща.

Беналькасар (останавливается и смотрит Эстанислао в глаза). Опасная это теория, капитан Браво!..

Эстанислао (с усмешкой). Жизнь неизбежно подтвердит ее на практике.

Беналькасар. Я вас не арестовал лишь потому, что завтра мы наверняка встретимся со смертью!

Эстанислао. Хитрите, Беналькасар!.. Вас остановила совесть коммуниста и человека. И только.

Беналькасар (раздраженно). Молчите!.. Вы чуть не вынудили меня стрелять в вас, а потом в себя.

Эстанислао (улыбаясь). Видите, чем могло все кончиться! Батальон остался бы без офицеров.

В воротах показывается отец Сантьяго. Он останавливается в нерешительности и почтительно кланяется.

Отец Сантьяго. Доброе утро, сеньоры!..

Эстанислао. Доброе утро, святой отец!.. Пришли навестить хозяев?

Отец Сантьяго. Да, сеньор!.. За долгие годы своей пастырской службы я привык начинать обход паствы с посещения сеньоры.

Эстанислао. Тогда присаживайтесь!.. Выпейте с нами кофе.

Отец Сантьяго. Боюсь помешать вашей беседе!.. Я подожду в парке. (С удивлением и некоторой тревогой смотрит на Беналькасара.)

Беналькасар. Не смущайтесь, отче! Пускай хоть раз в жизни безбожный разум и католическая вера вместе попьют кофе!.. Садитесь!.. (Указывает ему на стул.)

Отец Сантьяго. Спасибо, сеньор. (Садится к столу.) Святой Фома Аквинский говорил, что разум и вера не столь враждебны друг другу, как это кажется.

Беналькасар. Ваш епископ еще не объявил святого Фому Аквинского еретиком?

Отец Сантьяго. Нет, сеньор!.. Но епископ осудит меня, если узнает, что я пил кофе вместе с вами.

Беналькасар. А почему он не осудил вас, когда вы вступили в вольную коммуну анархистов?

Отец Сантьяго. Это грех, за который я буду наказан самим господом богом! (С печальной улыбкой качает головой.)

Из дома выходит Пилар, одетая в длинное желтое платье с оборками; она с гитарой и кастаньетами в руках. Все смотрят на нее с удивлением, но она, не смущаясь, направляется к воротам.

Беналькасар (громко, Пилар). Стой!..

Пилар (останавливается в театральной позе и смотрит через плечо на Беналькасара). Да, сеньор?