Общий контекст донесений командиров воинских соединений, дислоцированных в Виленской, Гродненской, Минской и Волынской губерниях, Белостокской и Тарнопольской областях сводился к тому, что население этих территорий ждет войны и что «благородное сословие» в своем большинстве мечтает о восстановлении Речи Посполитой. Поэтому во время военного столкновения с Францией оно поддержит Наполеона I.

Гродненский гражданский губернатор B. C. Ланской 13 (25) апреля 1812 года докладывал министру полиции, что в губернии сейчас тихо, но в случае отступления русских войск «все против нас восстанет со всех сторон».

Литовский военный губернатор Александр Римский-Корсаков 21 апреля (3 мая) 1812 года сообщал, что из дворян его губернии большая часть нерасположена к России, особенно склонна к возмущению молодежь, «положиться на кого (либо) я бы не советовал»[38].

21 марта (2 апреля) 1812 года Александр I через министра полиции А. Д. Балашова потребовал от гражданских губернаторов собрать сведения об «образе мыслей помещиков и других обывателей пограничных губерний» и установить за ними строгий надзор, а также составить «список тех лиц, которые ненадежны». В первую группу заносились лица «сомнительные», во вторую — «совершенно подозрительные». Предписывалось принять против них соответствующие меры вплоть до выселения во внутренние губернии империи.

Однако операция по выселению, осуществлявшаяся военными, несмотря на большие издержки, не дала желаемого результата. Во-первых, физически было невозможно вывезти всех потенциальных пособников французов, поскольку в эту категорию попадала чуть ли не вся шляхта западных губерний. Во-вторых, не все депортированные достигли места назначения: одни сбежали из-под стражи, других освободили наступавшие наполеоновские войска.

Итак, лояльность российскому царю сохраняли только отдельные магнаты, что объяснялось боязнью утраты ими своего благосостояния. Большинство же средней шляхты и почти вся мелкая шляхта были негативно настроены к власти, свое материальное благополучие они напрямую связывали с вопросом возрождения ВКЛ и Речи Посполитой. В оппозиции находилось католическое и униатское духовенство. Большая часть «сельских обывателей» тоже была недовольна своим положением. И хотя крестьяне безропотно выполняли постоянно возраставшие повинности (строительные работы, перевозка провианта и т. д.), они ждали от предстоящей войны перемен. Причем все эти различные группы населения объединяло одно — «желание быть народом». Понятно, что не под скипетром российского императора.

В западных губерниях царь и российское правительство могли рассчитывать лишь на православное духовенство и чиновничество, в основном пришлое. Однако с началом войны все пришлые чиновники и многие православные священники покинули «польские провинции» вместе с отступавшими российскими войсками. Оставались еще жители городов, состоявшие наполовину из евреев. Однако российское правительство ничего не сделало, чтобы привлечь их на свою сторону. Своей репрессивной политикой (введением черты оседлости, переселением в города, двойным налогообложением и т. д.) оно оттолкнуло и эту часть населения.

Выяснив ситуацию, Александр I смирился с вероятной утратой «польских провинций». Но параллельно он решил «подготовить сдачу» этих провинций противнику, применив здесь с началом военных действий тактику «опустошения». Ее предложил военный министр М. Б. Барклай де Толли в своем плане, разработанном еще в феврале 1810 года:

(Российские войска) «встретив неприятеля на самых границах, (должны) сопротивляться многочисленнейшему его ополчению в польских провинциях до тех пор, пока совершенно истощатся все способы, какие токмо можно будет взимать от земли».

(После этого) «отступить на линию Днепра и Западной Двины, оставив неприятелю, удаляющемуся от своих магазинов (складов), все места опустошенные, без хлеба, скота и средств к доставлению перевозкою жизненных припасов».

Для реализации этого коварного замысла требовалось усыпить бдительность местной шляхты различными политическими обещаниями. Это позволило бы максимально «выкачать» людские, финансовые и продовольственные ресурсы края, чтобы они не достались противнику.

Именно с целью такого «усыпления» весной 1811 года Александр инициировал разработку проекта создания автономного Великого Княжества Литовского (план М. К. Огинского). И действительно, этот проект, т. е. заигрывание с местной знатью, позволил российским властям к началу 1812 года успешно осуществить комплекс мер по дополнительному использованию людских (усиленные рекрутские наборы), финансовых и материальных ресурсов.

Накануне войны большинство представителей родовой аристократии (магнатов) — Л. М. Пац, А. Сапега, Д. и М. Радзивиллы, Р. Гедройц, С. Солтан, К. Прозор, Т. и С. Тышкевичи, И. Тизенгауз, А. Ходкевич, Ф. Потоцкий, а также большинство шляхты и мещан ориентировались на Наполеона и Герцогство Варшавское. Это было особенно характерно для шляхетской молодежи, которая, несмотря на запреты, репрессивные меры (секвестры и конфискации имений), эмигрировала в герцогство и поступала служить в польские войска. Так, в принадлежавшем князю Доминику Радзивиллу Несвиже, где всегда наблюдалось скопление дворян, стало пусто. Сам князь, оставив в имении малолетнюю дочь с кормилицей и нянями, уехал в Варшаву, захватив с собой около тысячи шляхтичей и столько же лошадей.

Присоединенная в 1807 году Белостокская область стала удобным коридором для связей между жителями Герцогства Варшавского и полонизированной шляхтой западных губерний. По нему в герцогство беспрепятственно переправлялись большие партии продовольствия и скота. В обратном направлении проникали французские разведчики. У властей вызывало подозрение появление в Минске, Могилёве и других городах в большом количестве комедиантов, фокусников, учителей, художников, лекарей, странствующих монахов. В Минской губернии вдруг появилось множество землемеров (коморников), занимавшихся топографическими работами. В документах за 1810 - 1812 гг. упоминается 98 разыскиваемых лиц, задействованных французскими спецслужбами, а всего до и во время войны было задержано 39 агентов. Их задачи заключались не только в сборе разведывательных сведений, изучении особенногостей театра будущих военных действий, но и в осуществлении агитационной работы среди местного населения.

Они разъезжали по помещичьим усадьбам и экономиям, устанавливая контакты с землевладельцами, поселялись в крупных городах под предлогом торговли и личных дел. Помещиков-католиков убеждали воздерживаться от уплаты налогов и различных сборов, а продовольствие и фураж придерживать для будущего избавителя от русского гнета. Крестьянам внушалась мысль об улучшении их участи с приходом наполеоновской армии.

Политическая агитация будущего противника беспокоила власти больше, чем его разведывательная деятельность. 26 мая (7 июня) 1812 года военный министр и командующий 1-й Западной армией М. Б. Барклай де Толли писал в секретном послании литовскому военному губернатору А. М. Римскому-Корсакову:

«Государь император высочайше повелеть соизволил обратить без малейшей огласки бдительное внимание, не имеются ли у кого какие-либо неприличные объявления, письма из-за границы и тому подобные бумаги, и буде где таковые окажутся, доставя их сюда, принять строгие меры, чтобы оне не распространялись».

Однако попытки правительства поставить заслон французской пропаганде в западных губерниях оказались малоэффективными, так как она находила здесь благоприятную почву. Местные землевладельцы в своем большинстве осуществляли тихий саботаж правительственных мероприятий.

Да и за что им было любить русского царя? Еще его бабка Екатерина II ввела политику прямого ограбления западных губерний, продолжавшуюся без малого 40 лет. Вместо общегосударственного подушного налога ассигнациями здесь плату брали только серебром. Вследствие обесценивания бумажных денег это означало, что налоги в западных губерниях фактически были в 5 раз выше, чем во всех остальных!