Пока Анюта допивала чай в стакане,
Андрей весь в пластырях, в бинтах неловко, странно
встал перед Машей, повернулся к Анне,
наивной старой следуя науке,
сказал он -- "Марисанна... Марисанна,
прошу у Вас... у Вашей дочери я руку
и предлагаю сердце... Если хочешь... Анна".
Тут все захохотали почему-то
и не могли остановиться... я не знаю... полминуты.
11
Когда все замолчали, Аня тихо
заплакала, усталость не скрывая.
И только что была весёлая, живая,
а тут как будто навалилось лихо.
Но в самом деле дней последних напряженье
лишь в этот миг её освободило.
Всё устоялось, всё нашло своё решенье.
Всё, да не всё. Ей это ясно было.
Но плакала она от облегченья,
от радости и от своей любви.
Хоть сколько ей несчастий назови,
она не отречётся от мучений,
поскольку это следствие прозрений,
которые сама любовь даёт,
и неочерченный её законов свод
предполагает ряд удач и невезений.
Мария Александровна сказала -- "Да, сынок.
Теперь до самой смерти ты не одинок.
12
Но ты ещё не знаешь эту милую девицу.
Должна тебя предупредить -- она, как я. Почти.
Она не сможет разлюбить тебя, учти,
второй и третий раз тебе уж не жениться.
И если ты готов, то в добрый путь,
поскольку вспять уже не повернуть
без риска прекратить её существованье.
Но ужас впереди. Она осуществляет все желанья.
Почти буквально. И она иной породы,
чем все национальности, народы.
Есть ли такие на Земле? Не знаю... Очень мало.
Она немного из другого матерьяла".
"Но это Ваша плоть. Она на Вас похожа".
"И да и нет, я думаю. Но всё же
детьми своими вы начнёте Новую Эпоху.
До вас всё было неустойчиво и плохо".
И так пророчески и пафосно звучали заявленья...
И Время потекло. Шёл пятый час Творенья.
13
Они по комнатам устало разошлись.
Но Анна лишь к Андрею прикоснулась
и в миг забыла всё, как новая проснулась.
И игры нежные неспешно начались.
Она, как лань изящная, на нём лежала
и целовала его плечи, руки, грудь,
в себя стараясь мужа окунуть
как можно глубже. Всё ей было мало.
Так совершенно и удобно наше тело...
Когда сливаемся -- у каждой части своё дело,
и своё место, и свои прикосновенья,
и для любви своё великое значенье.
Она старалась, чтоб не сделать ему больно,
но забывалась и касалась ран невольно.
И бинт распутался, и пластырь отошёл.
Но лона ласкового влажный скользкий шёлк
его от всех болячек отвлекал. И вот
уж судорога бьёт её живот.
14
Она то ускоряет мощный ритм,
то, замедляя, умудряется продлить
предощущение потери пониманья
самой себя, и тела, и вниманья.
Минуты, что до полной интроверти
её влекут, как антитеза смерти,
как внешний смысл земного совершенства,
что обозначено от Бога, как блаженство,
секунды до исчезновения сознанья
она ценила выше, чем само слиянье.
Она не думала, но знала -- только он
для их союза был Природой наречён.
Никто другой не сможет вызвать крик
из уст её. А он уже привык,
как привыкает к жизни жизнь сама.
И вот они уже сошли с ума.
Мария слышит дочери негромкий стон
и, улыбаясь, думает -- "Всё верно. Это он".
15
. . . . . . . . .
16
Достигнув вершины, спускаешься
так осторожно и чутко,
что рядом идущие не замечают,
как небо в глазах оседает.
И остаёшься опять в одиночестве,
и в высоте опьяняющей, жуткой
снова не слышат тебя. В голове
уже звёздная пыль голубая, седая.
Вверх или вниз утекает дорога --
кривая, прямая,
лишь бы трава или снег по обочинам,
или кусты и озёра
двигались мерно. Бежишь ли,
плетёшься, хромая,
только движенье -- следы на дороге
и мыслей узоры.