На привязи сердце томится,
На привязи смертной любви.
А душа — перелетная птица,
Ей земля и небо — свои.
Сердце души тяжелее,
В нем темная, томная кровь.
Оно бережет и лелеет
Заплаканную любовь.
И помнит не только о сгубленном
Счастье, сгоревшем в чаду —
О каждом дереве срубленном
В старом родном саду.
А я — живая, двойная,
С любовью к тленным вещам,
За блаженство бесплотного рая
Кусочка земли не отдам.
Станицы круглых белых облаков
На синеве густой и сочной неба.
Сухой и теплый запах васильков,
Таящий привкус золотого хлеба.
В тенистой роще низкий гуд шмелей,
Стеблей отдельных дрожь и легкий шорох,
Тысячелистый ветер средь ветвей,
Шумящий в их запутанных узорах.
Томит жарою солнечный июль.
А в комнате, прохладной даже летом,
В окне раскрытом занавески тюль,
Как парус, полон воздухом и светом.
Ночного неба мрак огромный.
Ночного ветра в чаще темной
Смятенный стон.
Берез порывистые взмахи —
Объятых трепетом монахинь
Земной поклон.
И в берегах крутых и сжатых
Во тьме растущие раскаты —
Шумит вода.
Во всем движенье и тревога.
…Лишь там, вверху, в окне у Бога
Стоит звезда.
Ветер по дому ходит хозяином,
— Шорохи, вздохи, смятенье —
Холодом вдруг обольет нечаянным,
Длинной метнется тенью…
Вот у окна занавески отброшены,
Дверь открывается настежь.
Встал на пороге незваный, непрошеный,
Руку заносит на счастье.
Мы ль не молились, мы ли не плакали,
Мы ль не метались в вихре!
Только теперь от ветра, от мрака ли
Наши мольбы затихли.
Знаю: вынудит, выкинет, выметет,
Склонит, согнет и сломит.
Счастье из сердца птицею вылетит
В холод и мрак бездомья.
Россия… Россия — наш Китеж-град,
Сокрывшийся в глуби подводной.
Над нею года неизбывных утрат
Сомкнулись волною холодной.
Глушат и гасят, и топят во мгле
Далекие тени и звуки.
Как мутны, как горьки в чужой земле
Тяжелые воды разлуки!
И грешный, и праведный, вместе все мы
В единой тоске ожиданья:
Не слышно ли вещего звона из тьмы,
Не близок ли берег свиданья?
…Но в тайных виденьях глубокого сна
Я снова в далекой России.
Всплывает град-Китеж, всплывает со дна
Под тихие звоны глухие.
Я снова ступаю по русским полям,
По древним, издревле прекрасным,
И предков далеких внемлю голосам,
Призывным, тревожным и властным.
И вновь — запах мяты, полуденный зной,
И золото зрелого хлеба,
Над синею луковкой церкви степной
Разлив необъятного неба.
И ветер великий, как встарь богатырь,
Проносится с посвистом мимо.
И сердце приемлет родимую ширь
Любовью навек нерушимой.
Старинных кресел ряд. В резной дубовой раме
Большое зеркало. Ореховый рояль.
Широкий круглый стол, покрытый кружевами,
А на альбомах пыль, как тонкая вуаль.
И с лета прошлого забыты на подносе
Сухие розы там, на лаковом столе.
Никто не вспомнит их, никто о них не спросит.
А запах роз живет, дрожит в вечерней мгле.
О, запах роз сухих, дыханье ставших прахом,
Что говоришь ты мне, склонившейся к цветам?
Моя душа полна и нежностью, и страхом.
Я шепот мертвых роз словами передам:
…В забытом зале здесь — смеялись и любили,
И плакали тайком, когда звенел рояль.
Но все ушли. Давно. И ты не трогай пыли.
Уйди, оставь здесь нас — забвенье и печаль.