Надо сказать, что Ильф и Петров на первых порах своей сатирической работы были не слишком требовательны в выборе тем для фельетонов и зачастую еще слепо шли за материалом, мало задумываясь о его общественном звучании. Были у них неизбежные в практике каждого газетчика безликие, чисто репортерские корреспонденции, очень мало выражающие индивидуальность авторов. Их вообще можно не принимать в расчет. Но ведь и фельетоны Ильфа и Петрова весьма неравноценны. Ранние, совсем ученические, оставались в кругу традиционных тем мелкой юмористики. Это, по большей части, смешные безделки — шутки, анекдоты. Их, пожалуй, можно сравнить с горстью мелких камешков, запущенных озорной, но не всегда еще уверенной рукой вслед какому-то спекулянту или пролазе нэпманского толка. Более поздние фельетоны, написанные накануне «Двенадцати стульев» и вскоре после выхода романа, уже выделялись из общего потока юмористических рассказов тех лет если не глубиной сатирического отклика, то наверняка острой наблюдательностью и неподдельной веселостью. Но и тогда сатирики нередко только обозначали отрицательные явления: это смешно, а вот это смешно и отвратительно,— не связывая их с другими явлениями такого же рода, не пытаясь докопаться до самых корней, как в зрелых своих фельетонах, где пестрые факты и эпизоды всегда подняты до большого сатирического обобщения.

Сейчас, когда перечитываешь подряд эти меткие зарисовки быта, разбросанные по страницам многих московских журналов и газет, прежде всего хочется определить, что на самом раннем этапе творчества для каждого писателя было главным, каковы те особенные черты, которые потом, на протяжении десятилетия, выступали уже как общее достояние? Одним словом, что такое половина, именуемая Ильфом, и другая — именуемая Петровым?

Молодой Петров отличался неистощимой фантазией. По-видимому, он писал свои юморески легко, охотно и как будто не испытывая ни малейшего затруднения в сюжетах, темах, комических ситуациях, почерпнутых в повседневной жизни Москвы 1923—1927 годов. Позднее, в «Двенадцати стульях», он изобразил вместе с Ильфом неутомимого писателя-юмориста, который умудрялся острить в тех областях, где, казалось, ничего смешного уже нельзя было сказать. Гейне опустил бы руки. Но Авессалом Изнуренков умел даже из такой чахлой пустыни, как вздутые, накидки на себестоимость, выжать около сотни шедевров юмора. И у Петрова все весело ложилось под перо — неурядицы домашнего быта, жилищная кооперация, «шахматная горячка», увлечение игрой в «викторину», которой «переболели» тогда все читатели «Огонька», работа клубных драмкружков, а заодно с этим всевозможные торгаши и спекулянты, халтурщики-поэты, поглощенные охотой за авансами, полоумные дураки, разгуливавшие в 20-е годы по улицам Москвы голышом с плакатиками «Долой стыд».

Быстрота комической реакции у Петрова была удивительной. Юмористические журналы, в которых он активно сотрудничал, увлекались тогда выпуском специальных тематических номеров. В «Смехаче» один номер был детский, другой — английский, третий — приключенческий, затем специальный номер о скуке. Петров писал «на заданную тему» в каждый номер по фельетону. Он был трудолюбив и, как мы уже говорили, легко и быстро схватывал или «додумывал» смешную сторону событий. Достаточно ему было прочитать двухстрочную заметку о том, что машинистки Госбанка, организовав свою работу по НОТу (Научная Организация Труда), стали работать значительно быстрее,— и на эту тему он уже сочинял совершенно фантастический фельетон «Бега по НОТу», в котором описывался небывалый ажиотаж, якобы охвативший служащих банка. Заключались пари, какая машинистка выполнит свою норму первой. Бухгалтер Уродоналов, все время делавший ставки невпопад, проигрывал зарплату, ссорился с женой и т. д. Такие миниатюры, если воспользоваться выражением Маяковского, смешили «словесной обработкой». В них еще не было глубоко осознанного стремления служить своим сатирическим пером главным задачам времени, стремления, которое впоследствии так ярко проявилось в «правдинских» фельетонах Ильфа и Петрова. Это были именно «пестрые рассказы», рожденные мелкой злобой дня, да и по форме еще довольно традиционные — с легкими, забавными диалогами, со смешными преувеличениями (как рассказ «Бега по НОТу»). Виктор Ардов не без основания сравнивал раннюю юмористику Петрова с манерой Аркадия Аверченко. Но образцы такой юмористики Петров находил гораздо ближе. Еще были живы многие «сатириконцы». Они сотрудничали в тех же изданиях, что Петров, и Петров, конечно, присматривался к их юмористическим приемам. Смех в его фельетонах чаще всего вызывался комизмом самих ситуаций, неожиданностью сюжетных ходов.

Приведем наудачу несколько примеров. Острый и энергичный журналист Терпейский всю жизнь преследовал косный стиль бюрократических бумажек. Вдруг он сам оказался во главе некоего административного учреждения. И что же? Возвратившись в редакцию, Терпейский напечатал маленький фельетон, который начинался словами: «Сим имею известить вас на предмет появления помянутого фельетона, каковой таковой...» (Рассказ «Великий порыв»). Поэт Физикевич безуспешно носил по редакциям унылые лирические стихи. Один отзывчивый редактор неосмотрительно посоветовал ему попробовать свои силы в другом жанре. Почему бы Физикевичу не сочинять что-нибудь веселое, например каламбуры? И вот Физикевич принялся наводнять газеты и журналы каламбурами:

Собрав войска свои в каре

И прицепивши танк к штиблету,

Кричит бандит Пуанкаре:

Карету мне, пуанкарету!

Когда Физикевича увозили в сумасшедший дом, он отбивался и кричал: «Я изобрел Сатурн! Не плюйте в сатурну!» (рассказ «Юморист Физикевич»).

В обоих этих фельетонах человек начинает делать совсем не то, что собирался. Нелепое оказывается нормой его поведения. Однажды решившись сочинять каламбуры, Физикевич уже не может остановиться. Больше того, своими каламбурами он начинает угрожать спокойствию окружающих. Это комизм внешний. Комизм положений. Сатирическая острота таких миниатюр еще относительная. Но свое, яркое и талантливое, присущее Петрову как юмористу, уже пробивается в остроумных диалогах, смешных преувеличениях, неожиданных ситуациях. Не бог весть какой оригинальный рассказ двадцатилетнего Петрова «Идейный Никудыкин», но и его нельзя читать без улыбки. Вот голый Никудыкин, целый день безуспешно призывавший прохожих «забыть стыд», дергает за пальто какого-то пожилого гражданина и, лязгая зубами от холода, бормочет:

«— П-п-прохожий, вввввв… долой... ввввв... штаны... вввв...

Прохожий деловито сунул в Никудыкину ладонь новенький блестящий гривенник и строго сказал:

— Работать надо, молодой человек, а не груши околачивать! Тогда и штаны будут. Так-то!

— Да ведь я же принципиально голый,— пролепетал Никудыкин, рыдая.— Голый ведь я...

— А ты, братец, работай и не будешь голый!— нравоучительно сказал прохожий».

Рассказ «Не выгорело» из «Красного перца» за 1924 год тоже характерен для раннего Петрова. Рабкор Плюхин донимает критическими заметками директора некоего предприятия. Задумав погубить Плюхина, директор решается на страшную месть... И вот однажды, войдя в канцелярию заводоуправления, Плюхин замер в изумлении на пороге:

«Две пишмашинистки бойко шлепали по клавишам «Ундервудов», позабыв все на свете, кроме своей срочной работы. Бухгалтер звонко щелкал на счетах, регистраторша, уткнув нос в исходящие и входящие, бешено скрипела пером.

Хитрый Плюхин сел в сторонку и стал наблюдать. Работа кипела. Плюхина никто не замечал. Прошло полчаса.

— Что за чертовщина! — ужаснулся Плюхин.— Сидят и работают... И машинистка ни разу не напудрилась... Прямо ума не приложу...»

Наутро директор схватил газеты и, прочитав заметку, заплакал.

«— Опять этот ужасный Плюхин? — участливо спросил начканц.

— Опять.

— Обругал???

— Похвалил.

— Так что ж вы плачете?

— Эх!.. Я думал, что он от неожиданности повесится. А он... он... похвалил... значит... теперь все время надо быть начеку, а то опять... обругает!..»