Океанпорт находится в восьми милях от берега Майами, «скорая» домчалась до госпиталя едва ли не за минуту, хотя на мягкую, щадящую посадку ушло еще секунд сорок.

Достав из карманов пострадавшего бумажник и документы, я принялся изучать их. Человек носил имя Майрон Сеймур, ему 48 лет, и, насколько я мог судить, он был в отставке. И тем не менее имел при себе серийный номер чипа, введенного в тело при поступлении на военную службу. Все остальное полностью соответствовало норме: рост, вес и так далее.

На героя он никак не тянул, впрочем, прежде мне не доводилось встречаться с таковыми, поэтому не могу сказать, как они выглядят.

– Боже милостивый, – промолвил санитар, вышедший к «скорой», чтобы помочь переправить Сеймура в приемный покой. – Опять он!

– Значит, этот человек здесь не в первый раз? – удивился я.

– В третий, а может, и в четвертый, – прозвучало в ответ. – Готов поклясться: сукин сын просто нарывается на пулю.

Сеймура немедленно отправили в операционную. Вывезли его оттуда через три часа – одуревшего от наркоза и потери крови.

– Ну как… выживет? – спросил я у того же самого санитара, который теперь толкал аэроносилки в реанимационную палату.

– Ни одного шанса, – ответил тот.

– А сколько протянет? Санитар пожал плечами:

– День… может, и меньше. Поймем, когда подсоединим его ко всей аппаратуре.

– Говорить-то сумеет? – спросил я. – Или хотя бы понимать? Трудно сказать заранее.

– Ничего, если я побуду здесь? Санитар ухмыльнулся:

– Ты расхаживаешь здесь со своей бляхой и при целом смертоносном арсенале: три рода оружия я вижу, а еще парочка, должно быть, припрятана подальше от глаз. И кто я такой, чтобы сказать тебе «нет»?

Я перехватил сэндвич в больничном буфете, позвонил в Океан-порт, чтобы убедиться в том, что меня не разыскивают, а потом отправился в реанимацию. Сеймур лежал подключенным к дюжине машин, контролировавших все жизненно важные функции его организма, из пяти трубок в вены раненого капали жидкости, разные по цвету и консистенции, в ноздри была введена кислородная трубка, а кровь уже начинала проступать сквозь бинты.

Я решил, что дело ясное как день и надеяться не на что, однако просидел рядом с ним битый час – просто чтобы выразить свое уважение человеку, рисковавшему ради жизни незнакомой девочки. Я уже собирался уходить, когда веки его дрогнули и глаза приоткрылись. Губы раненого чуть шевельнулись, и, ничего не услышав, я придвинул кресло поближе к койке.

— С возвращением вас, – проговорил я негромко.

— А она здесь? – прошептал он.

— Девочка, которую вы спасли? – переспросил я. – С ней все в порядке. Она осталась вместе со своими родителями.

— Я не о девочке, – проговорил незнакомец. Он едва мог повернуть голову, но попытался оглядеть комнату. – Теперь-то она должна появиться!

– Кто это «она»? О ком вы говорите?

– Где же она? – выдохнул он. – На сей раз я умираю. Я чувствую это.

– С вами все будет в порядке, – солгал я.

— Нет, если только она не явится сюда без промедления. – Незнакомец попытался сесть, однако сил не хватило, и он откинулся на спину. – Надеюсь, дверь не заперта?

— Здесь нет никакой двери, – проговорил я. – Вы находитесь в реанимационной палате.

Он искренне удивился:

– Тогда где же она?

– Не знаю, о ком вы говорите, однако эта женщина, по всей видимости, не знает о вашем ранении, – сказал я.

– Она знает, – возразил он с полной уверенностью.

— Она была в космопорте? Он чуть качнул головой:

— Нет, она на другой планете.

— Может быть, мне следует справиться в приемном покое?

— Бесполезно. У нее даже нет имени.

— Имя есть у каждого. Он покорно вздохнул:

— Ну, раз вы так говорите…

Я начинал жалеть о том, что остался с раненым. Утешить этого человека я не мог, а его ответы ставили в тупик.

– Может быть, вы сумеете рассказать мне о ней? – спросил я, предпринимая последнюю попытку помочь больному.

Раненый как раз собрался ответить, губы его шевельнулись, однако в этот самый момент он потерял сознание. Через пару минут вся контролировавшая его тело аппаратура резко активизировалась, и в палату влетела парочка молодых докторов.

— Он умер? – поинтересовался я.

— Уходите отсюда! – приказал мне один из них.

Медики склонились над постелью умирающего, и я вышел в коридор. Очень скоро там появились и они.

– Он умер? – снова спросил я.

— Ага, – буркнул один из них. – Вы были его другом? Я качнул головой:

— Нет. Я просто сопровождал его из космопорта.

Сухо кивнув, доктора ушли. Тут я заметил двух санитаров с аэроносилками. Одним из них оказался мой знакомец.

— Я же говорил, парень не протянет и дня, – сказал он. – И почему эти ребята считают, что можно принять на грудь целую горсть пуль или лазерных Импульсов и остаться живым?

— Эти ребята? – переспросил я.

— Угу. Этот уже второй за последний месяц. Был еще один деятель, недели три назад. В его присутствии начинают грабить банк, и вместо того, чтобы вызвать копов, он набычивается и бросается на четверых вооруженных парней. – Санитар глубоко вздохнул и покачал головой. – Бедняга не сумел приблизиться к ним и на двадцать метров.

— Умер по дороге в госпиталь?

— Что-то вроде того, – кивнул собеседник. – Парень всё кого-то ждал и даже настаивал, чтобы дали знать в регистратуру и обязательно проводили ее к нему.

— Ее?

– По-моему, так, – санитар пожал плечами. – Впрочем, могу и ошибиться. Он говорил как-то путано. И даже не мог вспомнить своего имени – минуты две или три… Даниэль Даниэльс. Забавное имя. – Медик уже начал нетерпеливо переминаться с ноги на ногу. – Ну, если у тебя нет других вопросов, нам надо доставить этого человека в подвал – к патологоанатому. Сейчас у нас обеденный перерыв, но на этой неделе в госпитале не хватает свободных рук.

Пропуская их в палату, я отступил в сторону, попутно решив, что пришло время моего возвращения в космопорт. Но прежде чем оставить госпиталь, спросил в регистратуре – просто так, из любопытства – не интересовался ли кто Сеймуром.

Оказалось, никто.

Вернувшись в контору, я все-таки удовлетворил свой интерес: запросил по Сети данные о Сеймуре и Даниэле Даниэльсе. В отношении Сеймура вопросов не возникло: родился и вырос в Майами, здесь же учился в колледже, девять лет отдал космической службе, получил почетную отставку, после того как был изрешечен в перестрелке на планете Коберников II, известной под неофициальным именем Никита. Вернулся домой, получил лицензию риэлтора и мирно перепродавал приморскую недвижимость, но вот два года назад решил либо записаться в герои, либо доказать, что пули его не берут, а может быть, и то, и другое сразу. После этого трижды пытался лишить себя жизни; два первых раза персонал госпиталя сумел помешать ему, в третий раз, как я уже знал, врачам не удалось этого сделать.

С Даниэльсом оказалось труднее. Начнем с того, что в Майами проживали четверо Даниэлей Даниэльсов. Действительно, родители их могли проявить больше фантазии… Двое по-прежнему пребывали в этом городе. Третий скончался по относительно естественным причинам в возрасте 93 лет. Ну а четвертым был тот, о ком рассказывал мне санитар.

Этому исполнилось 33 года. Бросив школу в шестнадцать, он подвизался в футбольных командах низшей лиги, был отчислен, в двадцать лет поступил в космические войска, семь лет прослужил, уволился по состоянию здоровья, после чего переходил с одной низкооплачиваемой работы на другую, столь же высоко ценимую обществом.

Я просмотрел медицинское заключение. Его составили после того, как Даниэльс попал в серьезную переделку на Никите. Физически он поправился, однако погрузился в депрессию на четыре года – до той самой ночи, когда попер в одиночку на банду подрастающих дегенератов и был превращен ими в едва соображавший, но одушевленный уголек. Врачи целый год собирали его по частям и покрывали новой, с иголочки, кожей… Однако не прошло и месяца со дня выписки, как он выкинул не менее самоубийственную шутку.