Щелкуны – раса партеногенетическая, так что, с формальной точки зрения, все они самки. Но в них нет ничего хоть сколько-нибудь сексуального (меня как-то не возбуждают десятилапые членистоногие), плюс все они говорят мужским голосом, украденным из горла того погибшего парня. Так что для меня все щелкуны – мужского пола.

—   И какого же одолжения ты от меня хочешь? – спросил я сегодняшнего щелкуна, хотя уже знал ответ. Обычная пятисекундная пауза, пока приспособление у него на груди переводило мои слова в клицклацанье… И еще одна пауза, пока он прощелкал свой ответ и приспособление перевело его мне. Хотя я уже знал, что он скажет.

—   Я желаю тебя на совете давать показания и развинять меня от содеянного Роем, – прострекотал щелкун. Похоже, он и не заметил, что я беззвучно произнес то же самое в унисон с его синтеголосом. Я уже раз сто слышал эти слова, от сотни точно таких же омерзительных тварей.

Я посмотрел туда, где между третьей и четвертой парой ног нижний сегмент грудных пластин щелкуна переходил в хвостовой плавник. У всех щелкунов, вышедших из стадии личинки, на хвостовом гребне имеется ряд костяных наростов, вроде пуговичек-погремков на хвосте у гремучей змеи. Взглянув на седалищную кость нынешнего щелкуна, я насчитал восемь наростов.

– Ты сбрасывал свой экзоскелет по меньшей мере восемь раз, так что во времена Роя ты был уже взрослым, – сказал я своему посетителю. – С какой стати я должен помогать тебе получить прощение за просто так?

– Рой распался, – прострекотал он. – Рой умер.

– Ты был частью Роя, – сказал я. – Ты был частью этого вонючего Роя, когда он меня зондировал. – Я выставил вперед изувеченную правую руку, продемонстрировав свои синкопированные пальцы. – Это со мной сделал ты.

Щелкун отшатнулся, уворачиваясь от моей ладони. Я только теперь заметил наполовину зарубцевавшуюся отметину на верхней кромке панциря. Панцири щелкунов в основном состоят из рогового вещества; если сделать глубокий надрез на годовалом экзоскелете, через год он все еще будет слегка заметен.

– У тебя есть ранговая метка, – сказал я щелкуну, указывая на шрам. – Когда начался Рой, ты был не каким-нибудь там мальчиком на побегушках. У тебя был ранг, черт подери! У тебя была власть!

Щелкун замотал головой в знак отрицания. То ли эти ублюдки позаимствовали этот жест у одного из мозговзломанных людей, то ли он развился в обоих наших видах параллельно.

—  Я был в Рое, но не был им, – прощелкал он. – Я был вынужден подчиняться законам Роя, но не соглашался с ними.

—  Докажи, – потребовал я, зная, что он сейчас скажет, почти дословно.

—  Я помог тебе там, в камере.

—  Хрена с два! Ты не тот, кто помог мне.

—  Я тот, – проклацал он. – Теперь я пожалуйста прошу тебе дать показания следственному совету, очистить меня от Рой-преступлений.

—  Я помню камеру, – сказал я, стараясь не вспоминать. – Ты не тот щелкун, который мне помог.

—  Я тот, – повторил он. – Тебя принесли ко мне, мокрого после бака. Мои со-ройники приготовили тебя к зондированию. Я включил зонд. Ты и я были в камере одни.

—  Ты никогда не был один, гад! – Я в сердцах плюнул, целясь так, чтобы чуть-чуть не достать до грудной пластины, но забыл сделать поправку на низкую гравитацию. – Никогда! Весь ваш долбаный Рой сидел у тебя в башке и пялился на меня!

Вот вам загадка: десять ног, а намеков не понимает – кто это? Синтеголос щелкуна продолжал гнуть свою линию:

—  Мне приказали прозондировать твои сексуальные воспоминания. Но я воспротивился Рою. Я дал тебе запрещенную еду, а потом…

—  Я в курсе, что там произошло. Я там был.

—  Был я тоже.

—  Ты не тот щелкун, который помог мне, – настаивал я. – Плевать, что ты можешь описать каждую наносекунду из того, что эти подонки со мной сделали. Это ничего не доказывает. Теперь Рой распался, но ты до сих пор хранишь коллективную память. Ты пересказываешь бэуш-ные воспоминания, которые вытащил из мозга какого-то другого щелкуна. Пока тот, другой щелкун помогал мне, ты смаковал его мысли.

—  Я тот, кто помог тебе, – повторил щелкун в той же самой последовательности стрекота, щелчков и синтезированных слов, что и раньше. Затем он сложил средние лапки на груди.

—  Проваливай, самооплодотворяйся, – сказал я, возвращаясь обратно в купол и запирая шлюз. Подумал еще, что надо бы приказать датчикам, чтобы сообщили, когда щелкун уйдет, но так и не собрался этого сделать.

Я знал: он вернется. Не тот же самый – так другой, точно такой же.

На следующий день

Утром явился очередной щелкун. Ровно в 09:17 я услышал, как он скребется снаружи возле люка. На обзорном экране он выглядел точно так же, как и все его вонючие собратья. Один за другим, и все как один… Мне вдруг вспомнилась речевка, которой мой дед научил меня лет тридцать назад, на Европе, когда я был совсем пацаном. Эту ре-чевку, рассказывал он, ребята кричали на трибунах стадиона «Айб-рокс», когда «Глазго Рейнджере» забивали гол: «Е-ще о-дин, не хуже чем был!»

Мысль о деде заставила меня задуматься о том, сколько воспоминаний потеряно. И сколько стерто. Но мне никогда не забыть того, что щелкуны делали со мной в этом гнусном баке.

Ну а теперь все как обычно: через комлинк я велел щелкуну отойти от шлюза и подождать. Ага, конечно! Щас брошу все дела и побегу встречать щелкуна, который приперся в гости. Ничего, пусть помари-нуется немного, постудит пятки… все восемь. Или десять? Хотя я никогда не видел, чтобы щелкуны использовали верхнюю пару конечностей для передвижения.

Переделав все дела, я наконец смилостивился и вышел к нему. У этого щелкуна я заметил чуть больше голубизны на роговом выступе, чем у вчерашнего насекомого, и не так много желтого. И он был на четыре сантиметра ниже вчерашнего экземпляра. Впрочем, он слегка сутулился. Я взглянул на седалищную кость между средними лапками и сосчитал наросты: на этот раз только три. Все моложе и моложе… Если этот юнец только начал носить свой четвертый эк-зоскелет, значит, когда Рой распался, он едва вышел из стадии личинки.

А может, он старше и просто спилил наросты на заднице, чтобы казаться моложе. Или эти «пуговицы» на заду у щелкунов вообще ненадежны как возрастной признак… За те два года, что эти ублюдки таскали меня туда-сюда между баком и камерой, я так ни разу и не видел, чтобы кто-нибудь из щелкунов сбрасывал экзоскелет. Судя по всему, они просто врут про это, как и про многое другое.

Выйдя из шлюза, я провел правой рукой по волосам, чтобы щелкун хорошенько рассмотрел резьбу шрамов над бровями и тот кошмар на руке, где раньше росли пальцы.

—   Чем могу служить? – произнес я.

—   Я здесь, чтобы просить для одолжения, – проклацал он.

– Дай-ка угадаю. Ты, наверное, хочешь, чтобы я отправился в совет. Хочешь, чтобы я сказал им, что ты не был частью Роя.

Мне показалось или в этих проклятых линзообразных глазах действительно мелькнуло какое-то оживление? Кусочек души?

– Я был бы весьма добродарен, – откликнулся щелкун. Вечно эти автопереводчики выдают слова, которые и не слова вовсе.

Голова щелкуна вдруг крутанулась почти на 180 градусов на состоящей из сегментов шее, и он нервно оглянулся. Или это я приписываю телодвижениям насекомых человеческие эмоции?

—   Совет прибудет в такую провинцию на следующий восход маленькой луны, – произнес щелкун, пока его голова возвращалась обратно в мою сторону. – Когда они придут, господин землянич, они спросят, участвовал ли я в Рое. Ты должен говорить, чтобы развинить меня. Иначе или я буду наказан за преступления Роя.

—   Вы, взаимозаменяемые ублюдки! Я видел вас сотнями, когда сидел в камере, – прошипел я этому щелкуну. – А еще несколько тысяч подобной мрази заглядывали ко мне в башку, пока я страдал в баке, – продолжал я, задаваясь вопросом, ощущает ли эта тварь, сбежавшая из креветочного коктейля, горечь в моем голосе. – Здесь, на Летее, вас, мерзавцев, было ровно три тысячи восемьсот девяносто семь. Я сосчитал ваши сознания, ваши любопытные носы в моих мозгах. И за этими сознаниями я слышал мысли еще девяти миллионов тараканов, шепчущихся в Рое там, на вашей родной планете. – Я позволил горечи в моем голосе прорваться еще сильнее. – Конечно, мне хватило времени, чтобы сосчитать всех вас, гадов, пока я был в баке. А вот в камере – нет: в камере я был слишком занят, чтобы вести подсчеты. И из всех этих трех тысяч гребаных сознаний, из всей вашей вонючей жучиной толпы нашелся только один придурок, который меня пожалел. Да и тот сжалился лишь на несколько секунд.