Эти усики. Касаются штекеров имплантов у меня на лбу. Я чувствую… что-то. В моей голове нечто новое. Не конкретные мысли, не образы, не слова, но все же там появляется что-то такое, чего не было раньше.

Он пытается со мной разговаривать. Я опускаю глаза и обращаю внимание на его грудь. Переводное устройство щелкуна выключено.

Я на грани истощения, мой организм почти не в состоянии переваривать пищу. Я опускаю подбородок и качаю головой в надежде, что щелкун поймет. Он убирает сыр, предлагает мне реплицирован-ный хлеб. Я не уверен, что мои измученные внутренности справятся с испорченным репли-хлебом. Я снова качаю головой.

Щелкун отодвигает хлеб. Его верхние лапы протягивают мне маленький кусочек шоколада.

Да-да, шоколад. Гигантские инопланетные лобстеры могут захватывать планеты и пытать оставшихся в живых людей… но для шоколада всегда найдется минутка. Точно, он настоящий, не рсплицирован-ный: обломанные края темной плитки стали бледно-коричневыми…

Он придерживает шоколад за обертку, пока я поглощаю его в два приема. Вспоминается детство… Усики щелкуна вновь касаются черепных имплантов, говоря мне о чем-то, не доступном моему пониманию. И вдруг я обнаруживаю, что плачу…

Я отключаюсь. Надолго ли? Через какое-то время я прихожу в себя.

В голове – вопли сознаний. Черепные импланты вновь включены, и кто-то выкрутил громкость на максимум. Я все еще распят в упряжи. Меня хватают пятеро щелкунов. Который из них тот, что помог мне? Наверное, он вновь впал обратно в Рой. А может, среди этих жужелиц нет того, кто…

Они вытаскивают меня из ремней, волочат по знакомому коридору. Обратно в бак.

Я вижу лица, тела, сознания всех моих «сокамерников», узников, болтающихся в рассоле с влажными черепными имплантами. Уцелевшие колонисты Летеи. Носы зажаты прищепками, рты закупорены непотребными воздух-жаберными затычками, которые позволяют нам дышать в жидкости. Вокруг плавает дерьмо. К поверхности поворачивается женское лицо: глаза вытаращены, во рту затычка воздух-жабер. Я узнаю Полу Вогт: она смотрит на меня в ужасе от того, что сейчас к этому гвалту добавится еще одно сознание…

Членистоногие защелкивают зажим на носу, запихивают жабры-кляп в мой сопротивляющийся рот и активируют тензоры, чтобы я не мог его выплюнуть. Теперь мне привязывают пояс с грузом, чтобы нельзя было всплыть. Один из щелкунов проверяет гнезда черепных имплантов, чтобы убедиться: мой мозг открыт нараспашку. Только после этого меня швыряют в бак.

Там, в этой жидкости, я тону в чужих сознаниях. Души всех моих «сокамерников» кричат, и я растворяюсь в этом крике. Границы между нашими мыслями тают, и все мы здесь друг в друге. Бесконечный вой. Неужели то же самое ощущают те, кто в Рое?

Я не хочу разделять этот мыслевопль. Пусть хотя бы крик будет только моим…

Сумерки

Те три делегата из совета щелкунов убрались восвояси несколько часов назад. Я не пускал их за порог шлюза, но мой биокупол теперь кажется грязным. Я до сих пор чувствую в воздухе запах их мерзких экзоскелетов, хотя атмосферные датчики показывают, что все чисто.

Подонки. Чего они от меня хотят? Даже если мотивы этого совета совершенно искренни, они ничем не облегчат мне жизнь. Компенсация? Дождешься ее, как же…

Этот Рой украл у меня два года жизни. Плюс шесть месяцев работы. После того как Рой распался и я сбежал вместе с несколькими уцелевшими пленниками-землянами, мне понадобилось шесть месяцев, чтобы воссоздать лабораторию, отремонтировать оборудование, мало-помалу склеить кусочки моей жизни. Мне понадобилось шесть месяцев, чтобы еженощные кошмары превратились в тихий шепот в затылке…

Какая-то часть меня исчезла навсегда. Скоро сюда должна прибыть команда медиков с научной станции на Тау Кита, у них есть на-нотехника, которая поможет восстановить мои переломанные ноги и изрезанный лоб. Хорошо бы еще исправить то, что эти гады сотворили с моей рукой.

Украденного времени не восстановишь. И хотя я уже вернулся к работе, мне никогда не возвратить того ритма жизни, который был до Роя. Теперь на все требуется больше усилий. Мое честолюбие притупилось. Кроме редких моментов радости открытий, вся моя работа в лаборатории проходит под аккомпанемент хора навязчивых мыслей и ненависти. Часть меня – обозленная часть – все еще там, в лаборатории, ненавидит щелкунов и мечтает о том, как я вернусь туда и убью их всех. Сделаю с ними то, что…

Кто-то возле шлюза. Что, уже утро? Я так до сих пор и не понял, почему они всегда появляются ровно в 09:17. Нет, на улице еще темно. На нижней кромке облачной каши я вижу отраженное свечение первичной луны.

Я заглядываю в монитор, чтобы посмотреть, кто пожаловал… Вот это сюрприз! Однако я впускаю ее внутрь.

– Привет, Пола, – сказал я, когда она вошла.

Доктор Вогт была в колонии одним из ксеноботаников; она прилетела на Летею, чтобы изучать жизненный цикл амнезийного дерева. Что не слишком ей помогло, когда в дверь постучался Рой. Я нечасто общался с другими колонистами – всегда был одиночкой, но Пола – другое дело. До Роя мы были друзьями. Но потом этот бак…

Все из земной колонии, кто остался в живых, все те, кто уцелел – мы все теперь одиночки. Никто из нас не любит проводить время в компании себе подобных. Когда побываешь друг у друга в мозгах, когда увидишь всё, когда всю твою память изнасилуют, вывернут наизнанку… После этого что-то в тебе меняется.

– Добрый вечер, Гидеон.

Пола шагнула мимо и без приглашения прошла в лабораторию, что наверняка разозлило бы меня, сделай это кто-то из других колонистов. До того как мои исследования прервал Рой, Пола была одним из самых полезных добровольцев в экспериментах с амнезией. К тому же… что ж, у меня от нее не слишком много секретов.

Я смотрел, как она, слегка покачиваясь, входит в мою лабораторию. За время мучений в Рое мы оба приобрели хромоту, но почему-то ее асимметричный шаг кажется менее разболтанным, чем моя спотыкающаяся походка.

Улыбка у нее тоже кособокая, после того что щелкуны сделали с ее лицом.

– Как продвигается работа, Гид?

Пола бросает взгляд на мою нанотехнику и оборудование для дистилляции, которое я использую для приготовления отвара амнезии. После всех этих месяцев, проведенных в баке, так странно слышать в голосе Полы вопросительную интонацию… и сознавать, что существует нечто такое, чего она обо мне не знает.

– Почти готово, – ответил я. – В результате процедуры выявляются, а затем удаляются конкретные воспоминания. Память лабильна. Гиппокамп преобразовывает долговременные воспоминания из коры головного мозга, обрабатывая их как недавние. Наноботы стимулируют синапсы, чтобы образовать новый олигоден…

Пола прижала палец к моим губам, прервав поток терминологии.

—  Я пришла сюда не для того, чтобы слушать эту болтологию.

—  А для чего? – Я указал Поле на стул возле лабораторного стола.

– Только не думай, что я тебе рад.

Пола расправила юбку, усаживаясь. Я не видел ее несколько месяцев и сейчас обратил внимание, что шрамы у нее на лбу заживают гораздо быстрее моих.

– Гид, ко мне сегодня приходили Иклакик. Хотели, чтобы я дала показания по поводу моего пребывания в Рое. – Пола содрогнулась.

– Как будто я могу сказать об этом что-то хорошее. Подозреваю, что делегаты от народа Иклакик приходили и к тебе.

– Да.

—  Спросить тебя…

—  И снова да.

—  Ты можешь это сделать, Гидеон? – Пола наклонилась через стол, потянулась к одной из лабораторных чашек и зачерпнула горсть порошка из размолотых листьев амнезии. Поднесла к носу, вдохнула, а затем позволила порошковому забвению вытечь меж пальцев. – Если тебе опять нужны добровольцы, я готова. Хочу ампутировать кое-какие воспоминания.

—  Можно попробовать. Какие именно воспоминания ты хочешь удалить?

—  Ты что, смеешься? – она уставилась на меня. – Я хочу удалить всё. Заточение в Рое. Пытки. Камеру. Бак. Плюс всю чужую память, которую в меня закачали, когда все мы были…