Правда, это касается только тех народов, где смешанные браки не редкость. Видимо, гетерозиготность и генетическое разнообразие способствуют лучшей сопротивляемости организма. Народам же с «чистыми», узкими генеалогическими линиями придется туго. Но, в конце концов, за расизм надо платить.

Жаль только крупных приматов и лошадей. С другой стороны, когда еще у тропических лесов появится такой шанс на выживание?

Ну а пока люди стараются изо всех сил. Никакой паники нет, в отличие от прежних эпидемий, о которых пишут в книгах. Похоже, мы наконец повзрослели. Мы помогаем друг другу.

Но в моем бумажнике лежит карточка, где написано, что я адепт Христианской науки, что у меня четвертая отрицательная группа крови и аллергия практически на всё. Переливание крови как метод лечения используется сейчас повсеместно, а ведь я важная персона. Но я не стану брать чужую кровь.

Ни за что.

Я отдаю свою, но брать чужую — никогда. Даже если буду умирать от потери крови.

Тебе меня не поймать, СПИЧ. Даже не надейся.

Я дрянной человек. Все, конечно, считают, что в своей жизни я сделал больше добра, чем зла, но это просто случайность, результат стечения обстоятельств и причудливых капризов судьбы.

Над миром я не властен, но, по крайней мере, могу принимать собственные решения. Что я сейчас и делаю.

Со своей высокой лабораторной башни я спустился вниз, на улицы, где сочатся гноем и жаром переполненные больницы. Теперь я работаю здесь. И пусть я поступаю точно так же, как остальные. Они — марионетки. Они считают себя альтруистами, но я знаю: все они — куклы в твоих руках, СПИЧ. А я — человек. Слышишь? Я все решаю сам.

Терзаемый лихорадкой, я бреду от койки к койке, пожимая руки, которые тянутся ко мне за утешением, за помощью, и делаю всё, что в моих силах, чтобы облегчить их страдания, чтобы спасти хоть кого-то.

Но тебе, СПИЧ, меня не поймать.

Это мой собственный выбор.

Перевела с английского ЗОЯ БУРКИНа © David Brin. The Giving Plague. 1987. Публикуется с разрешения автора.

УИЛЛ МАКИНТОШ. ВЕРОЯТНОСТИ

Она обвела обедающих таким взглядом, словно искала когото по смутному описанию. В таком случае — по смутному описанию — Сэмуэль был высоким мужчиной на шестом десятке, одетым в джинсовую куртку. Он поднял руку. Она помахала и направилась к столику.

Она была худой, с длинными рыжеватыми волосами, оттененными белыми прядями. Почти плоская, но тем не менее сексуальная.

Не то чтобы это было свидание.

— Привет, Сэмуэль, — сказала она, садясь напротив. Они пожали руки над столом.

— Привет, Тьюсди, рад наконец тебя встретить.

Наступило неловкое молчание. Что бы вы сказали в такой ситуации? Оказывался ли вообще кто-нибудь из вас в такой ситуации?

Официантка с задорным хвостиком, выглядывающим из отверстия бейсболки, спасла положение, когда принесла заказ и таким образом дала Сэмуэлю какое-то время подумать над темой для разговора.

— Ты веришь в это? Вся затея — полный бред.

— Ты думаешь? — Тьюсди склонила голову набок и пожала плечами: — Не знаю, не знаю… Ты не веришь в мистику?

Сэмуэль слабо улыбнулся.

— Нет. Я не верю в мистику.

«Мистика»? Кто, черт возьми, придумал это слово?

— Хм… А я верю. Мне бы хотелось принять участие в чем-нибудь мистическом, — она повернулась на сиденье, поставила одну ногу на фальшивую красную кожу и перевязала шнурок на своих высоких черных кедах. Она завязывала его с большим энтузиазмом — получившийся узел имел примерно шесть петель. Она поменяла ноги местами и принялась за второй шнурок.

— Большинство людей не понимает, насколько важны хорошо завязанные шнурки, — произнесла она. — Обувь будет мешать, если она слишком свободная или слишком тесная, а коли один ботинок меньше другого, тогда ты не будешь находиться в состоянии равновесия и не сможешь нормально ходить.

— Но сейчас ты никуда не идешь, — заметил Сэмуэль.

— Да, но пойду позже.

— Вот оно что, — Сэмуэль уже начинал спрашивать себя, правильно ли он поступил, когда согласился на это. Похоже, она разделяла идеи Нью-эйджа ^{note 1}. Дальше она предложит ему вообразить мир во всем мире или попробовать связаться с духом высшей жрицы Лемурии ^{note 2}.

— Мэр, похоже, верит, что в этом кое-что есть, — добавила Тьюсди.

— Он в отчаянии. Хватается за соломинку.

— А почему тогда ты согласился встретиться? — спросила Тьюсди, возвращая ноги на черно-белую плитку пола.

Сэмуэль молчал, пока официантка звенела стаканами, а затем большими металлическими сосудами для приготовления молочного коктейля. Клубничный, который налили Сэмуэлю, выглядел густым, как цемент.

— Профессор Берри сказал, что есть один простой способ доказать его неправоту — встречаться с тобой время от времени в течение недели. Если число несчастных случаев в городе не снизится, пока мы вместе, и не возрастет, когда мы будем порознь, он вернет городу деньги, которые были заплачены ему за консультацию, — коктейль приятно булькал, вливаясь в стакан. — Его идеи — сплошное сумасшествие. «Применение поиска статистических связей для обнаружения неочевидных зависимостей»? Чушь! Бредовость этой затеи чувствуется за километр.

— Знаешь, о чем я хочу его спросить? Как он узнал о том, что некоторые люди связаны друг с другом?

— Он следил за номерами машин. В городе установили камеры наблюдения, которые записывали прибытие и отъезд каждой машины двадцать четыре часа в сутки на протяжении восьми месяцев.

Тьюсди ковырялась в чипсах, выбрасывая кусочки картошки один за другим в кучу на краю тарелки. Ее руку покрывали веснушки.

— Что ты делаешь? — спросил Сэмуэль.

— Я не особо голодна, так что съем только самые лучшие кусочки.

Внимание Сэмуэля привлекло движение за окном. По улице проехала группа велосипедистов. Все — старики, среди них не нашлось ни одного моложе семидесяти, а некоторые выглядели лет на девяносто. Их лица, словно покрытые сухим пергаментом, выглядели неуместно под гладкими шлемами.

— Почему мы? — спросила Тьюсди. — Почему ты думаешь, что количество несчастных случаев сократится, если мы будем вместе?

— Оно не сократится. Это все чушь.

— А если правда?

- Обычно Сэмуэль досиживал до конца титров, чтобы получить полный спектр впечатлений от похода в кино, но Тьюсди вскочила почти сразу после того, как зажегся свет. Сэмуэль замешкался.

— Ну, что ты об этом думаешь? — спросила она.

— Не ожидал, что мне это настолько понравится, — ответил Сэмуэль. — Сюжет развивался медленно, а я обычно теряю нить в таких случаях. — Кто-то уронил в проходе пакет попкорна. Сейчас, когда они шли к выходу, этот попкорн хрустел под ногами. — Я с осторожностью отношусь к фильмам, которые называют «эпическими сагами», а если кто-нибудь из актеров к тому же одет в припудренный парик, я бегу от такой картины, как от чумы.

Тьюсди запрокинула голову и расхохоталась настолько громко, что окружающие стали оборачиваться. Сэмуэль хотел бы научиться так смеяться. Когда он последний раз действительно хохотал, безудержно и от всей души?

— Расскажи мне еще что-нибудь о себе, — попросила Тьюсди, когда они вышли на тротуар и оказались под фонарем, вычерчивавшим круг света во тьме. — Я знаю, что ты ушедший на пенсию профессор философии и живешь в квартире возле парка Уилмингтона.

Сэмуэль пожал плечами.

— Дай подумать… Ну, я люблю рисовать, у меня есть старый пес по имени Рили, и я работаю Санта Клаусом в универмаге Мейси каждое Рождество.

— Нет, ты не работаешь Санта Клаусом.

— Да, ты права, не работаю.

— Значит, не женился? — спросила Тьюсди.

— Иными словами, что во мне не так?

— Я не собиралась тебя критиковать. Это был просто вопрос.

— Прости. Я всегда начинаю защищаться, когда речь заходит об этом. Как будто вся твоя жизнь — одна сплошная неудача, если ты не женился и не завел детей. А я не хочу детей. Женщины говорят: мужчины, не желающие заводить детей, незрелые, — но они утверждают это не потому, что подобные мужчины неспособны на здоровые отношения, а потому, что они не делают того, чего хотят женщины.