— Я пива попил, вроде меньше сифонить стало, — сообщил дед.

Маша кинулась к нему, как библейский отец к вернувшемуся блудному сыну, может, и в объятия бы схватила, если бы не таз.

— Проходите, садитесь! Чайку, кофейку?

И даже кресло потащила ему навстречу.

— Не могу, шаечка в брюхо врезается, — задумчиво молвил дед.

— Давайте отвяжем— Так сифонит же. Шаечка жестяная и дух во мне удерживает.

А так он весь выйдет в дырку и — кранты.

Встав поближе к деду и словно бы находясь под его защитой, моя дура насколько могла сурово обратилась к Бурому:

— Извините, у меня прием клиентов. Я не могу заниматься целительством при посторонних.

— Еще двести, вместе тыща, — ответил на это Бурый. — Ну, помоги ты ей! Ты не человек, что ли?

— А ты у нас, выходит, человек?

Только тут из туалета вышла Лиза, промокая платочком лицо. Бурый смутился и отступил, он отвернулся к зодиаку и вообще сделал вид, будто он некий предмет мебели.

— Ну вот, я успокоилась, — начала было Лиза.

Моя дура схватила деда под руку и даже, кажется, прижалась к нему.

— Извините, Лизонька, ко мне клиент по записи пришел, мне нужно с ним работать.

— Так я подожду. Я сколько нужно буду ждать— Ну, я прошу вас! — взмолилась моя дура. — У меня клиент, у клиента проблема! Его из поликлиники погнали! Врачи, называется! Садитесь, сейчас я вам помогу.

— Тыща сто, — прошипел Бурый, не поворачиваясь.

— Столько у меня при себе нет, — сказал дед.

— Ну и хорошо, что нет! — весело воскликнула дура. — Я много не беру! Сотенки хватит! Рублей! Идите сюда, присядьте хоть на краешек. Вы кто по знаку зодиака?

— Пенсионер. Так вперед, что ли, платить?

— Нет, что вы, только по результату! Я с вас порчу сниму, здоровье вам поправлю…

— И чтоб не сифонило.

— И только тогда заплатите, сколько можете! Извините, я уже работаю. Я не могу исцелять при посторонних.

Она держалась за деда мертвой хваткой. Я даже похвалил ее — дура дурой, а вот ведь проснулся умишко— Вы хотите моей смерти? — звенящим голоском спросила Лиза.

— Я хочу помочь вот этому человеку. Он мой пациент! Официальная медицина от него отвернулась, денег на дорогую частную клинику у него нет!..

— Как это нет? — удивился пациент. — У меня пенсия! Вот, сколько скажете — столько и заплачу…

И начал вытаскивать из каких-то прорех зеленые доллары. Набрав пачечку, он выровнял ее и шлепнул на стол.

Тем временем Бурый совершал какой-то странный маневр — он перемещался лицом к стене, стараясь не попасть никому на глаза.

— Опять баксы… — прошептала потрясенная дура.

— Не нравится? Схожу поменяю.

Дед, взяв пачечку, направился было к двери, но дура повисла на нем, как черт на сухой вербе.

— Никаких поменяю! Я вас лечить будуТут Бурый незаметно и совершенно бесшумно проскользнул в туалет.

Мне это сильно не понравилось. Конечно, я могу принять свои меры… Но сперва неплохо бы понять, что он затеял— А как же я? — еле сдерживая рыдания, спросила Лиза.

Моя дура набиралась разума не по дням, а по часам.

— Радость моя, вы сейчас разволновались, пойдите погуляйте, потом придете, спокойненько все обсудим, может, до чего и договоримся.

— Во сколько?

— Я раньше чем за два часа не управлюсь, — подумав, сказала бывшая дура, а ныне — почти умница. Нельзя же называть дурой женщину, которая помогает мне спасти заветный сундучок.

— Хорошо, я приду, — кротко пообещала Лиза.

Я мог спорить на два талера, что она, вернувшись, обнаружит запертую дверь и бумажку «Салон по техническим причинам закрыт».

— И давно сифонит? — деловито спросила моя дура подозрительного деда.

— С первой мировой.

Она не удивилась, не ужаснулась. Я заметил: первый признак глупости — отсутствие интереса к истории. Дед мог бы преспокойно сказать, что дырка у него осталась с франко-прусской войны, и для моей дуры это бы тоже сошло.

— И только сейчас пришли? — преспокойно полюбопытствовала она. — Знаете, клиент, если у вас столько лет сифонило — и ничего, то, наверное, вам так надо. Карма у вас такая. Чтобы сифонило. Сейчас порчу с вас сниму, карму вам почищу, и это… магическую защиту поставлю. Оберег-то есть.

Она достала из холодильника яйцо и разбила его в стакан. Потом развернула деда спиной к себе, а чашку поставила у его ног.

— Это для чего?

— Порчу снимать буду. Сорок осиновых веток ломать. Осины, правда, в городе не достать, но я читала — спички тоже годятся, их из осины делают.

Она отыскала коробок и отсчитала на столе сорок спичек.

— И что, не будет сифонить? — с сомнением спросил странный дед.

— Дырка затянется. Не сразу, но затянется. Стойте спокойно, клиент. А то яйцо опрокинете. Ну, начинаем.

Несколько секунд она помолчала, собираясь с духом. Я устроился на табурете поудобнее — никогда не видел, как снимают порчу спичками. Дверь туалета приоткрылась, в щели возник глаз Бурого — ему тоже было очень интересно.

Наконец моя дура вздохнула, выдохнула, всем видом показала, что впала в священный транс, и затянула нараспев, ходя при этом вокруг деда и бросая ему под ноги разломанные спички:

— Червяк в земле, камень в золе, лицо в зеркале! Яйцо в гнезде, крест на стене, порча не на мне, Божьей рабе Марье, не на рабе…

Клиент, как вас по имени?

— Вла-ди-лен, — внятно и с большим самоуважением ответил дед.

— Владимир Ильич Ленин.

Тогда она опять заголосила:

— Порча не на мне, рабе Владилене, не в его руках, не в его ногах, не в головах, не на груди, не спереди, не сзади…

— Дырка у меня вот тут, — попытался подсказать дед. — И сифонит.

Но она пребывала в творческом экстазе.

— Не он отпет, не в нем сто бед, нет в нем лиха, у покойного в сердце тихо…

Тебе бы такое «тихо», подумал я. Вот как раз у тех, кто жив после смерти, тревог и хлопот поболее, чем у вас, пребывающих в плоти телесной! Взять хотя бы меня. Сижу и беспокоюсь, не собьют ли тебя, дуру мою, с толку Лиза и Бурый, не уговорят ли сделать проклятый зазыв с того света— А в груди раба Владилена сердце бейся, кровь по жилам лейся— возгласила она торжественно. Возможно, действительно верила в свои затеи.

— И дырка! — напомнил дед.

Я бы на ее месте послал этого деда известным мужским образом.

Но она старательно показывала, что пребывает в целительском магическом трансе, и потому не могла отвлекаться.

— И дырка — заткнись! — приказала она. — Как я, Марья, ветки эти ломаю, к ногам раба Владилена кидаю, так я и делом своим, и словом своим порчу снимаюОна принялась выписывать руками перед дедовым лицом всевозможные вензеля, плюнула направо и налево, подхватила чашку с яйцом и с криком «аминь, аминь!» кинулась к туалету. Там и столкнулась с Бурым. Но ей это сгоряча не показалось странным.

— Пустите, я порчу на яйцо свела, его в унитаз надо! — закричала дура и скрылась в туалете.

Порчу на яйца не сводят, а напускают. Я хорошо помню. Это была ее очередная глупость — и я все равно не мог спорить. Оставалось промолчать. Странно было, что дед тоже молчит, не напоминая больше про свою дырку.

Спустив яйцо в унитаз и вымыв чашку с порошком, дура моя несколько успокоилась и тут лишь сообразила, что Бурому в туалете —

не место. Но вспомнить, когда именно он исчез, она не могла. И потому спросила прямо:

— Погодите, а вы откуда взялись?

— Интересно было, остался, — так же прямо ответил Бурый. — Ну что, батя, как дырка?

Дура моя сразу всполошилась:

— Клиент, не уходите, сеанс еще не окончен, я вам обереги поставлю, потом карты раскину на прогноз леченияДед молчал.

Он вообще был монументален, а теперь и лицо стало совершенно каменным. Я бы не удивился, если бы он помер и остался стоять, как памятник самому себе — дед был именно из той породы, которая на это способна.

— Ой… — сказала дура, которой, кажется, пришла в голову эта же самая мысль. Бурый — и тот забеспокоился.