В загашнике года было
Немало холодных дней.
Звонили в церквях уныло,
И делалось всё темней.
В Господне жилище даже
Назойливый мрак пролез,
Здесь — матовые витражи
И фресок дремучий лес.
Пыталось глухое эхо
До самых стропил взлететь:
Рыданья и взрывы смеха…
А кто-то пытался петь.
Во множестве те здесь были,
Кого называть нельзя.
Их лица как воск оплыли,
В огне вековом сквозя.
Короны, тиары, митры
Сияли на головах.
Но белым с одной палитры
Все лица раскрасил страх.
Под тяжестью дуг соборных,
Незыблемых сотни лет,
Стояла толпа покорных
Тому, кто дает нам свет.
Разрушив былой оракул,
Молитва взяла их в плен,
Но только никто не плакал
И не преклонял колен.
«Пока мы здесь, соглядатай, —
Услышал я, — зорче взгляд.
День завтрашний станет датой
Сверженья богов во ад.
Закончим свои мытарства
Мы с первым лучом зари.
Разрушены будут царства,
Повержены в прах — цари.
Оставив междоусобья,
Теперь мы поем псалмы.
Что смотришь ты исподлобья?
Назавтра исчезнем мы.
Владыки владений мнимых,
Святые, в ком ни на грош
Нет святости, — средь гонимых
И проклятых нас найдешь.
Бессмертных и бесконечных
Сочтутся назавтра дни».
И смолкли от мыслей встречных,
Забыв обо мне, они.
Вниманье свое вернули
К молитвенному труду
И горестно затянули:
«Господь нам послал звезду…»
Бегом из вчера в сегодня
Я кинулся впопыхах.
Диковинно речь Господня
В нечистых звучит устах!
Моряк из морей вернулся домой,
Обплавав почти полсвета,
И судно сгружает на берег родной
Добычу со всей планеты.
Охотник с гор вернулся домой,
Успев хорошо порезвиться,
И сложены в сумке его большой
И мясо, и всякая птица.
На вечернюю пустошь сошел покой,
В тихих звездах — водный простор.
Моряк из морей вернулся домой,
И охотник вернулся с гор.
Не смейтесь: мне совсем не мил
Коварный нильский крокодил.
Его дурное поведение
Меня приводит в возмущение.
В Египте, где могучий Нил
К пескам пустынь приносит ил,
На берегу его зеленом
Ребенок ходит обнаженным.
Ах, где наш Лондонский совет?
Увы, его в Египте нет!
Меж тем, покинув сонный Нил,
Ползет на берег крокодил.
И он, приняв солидный вид,
Ребенку грозно говорит:
«Дитя! Твой облик мне не нравится.
Вдруг европеец тут появится
И на тебя направит взор?
Вообрази, какой позор!
Твое нагое неприличие
В культурных странах не в обычае.
Приди ко мне, дитя срамное,
Прикрой свой стыд хотя бы мною».
И исчезает в водах Нила
Малыш, одетый в крокодила.
Вид у него теперь приличный,
Но ждет его конец трагичный.
И мать его в пустынном крае
Рыдает, не переставая.
Таков ее надрывный стон,
Что весь Египет потрясен.
Но иероглифы рыдания
Вернуть дитя не в состоянии.
И крокодильи слезы льет
Сам крокодил средь нильских вод;
Но эти слезы, твердо верю я, —
Одно сплошное лицемерие.
«Ветра ли воду поднимают
Иль снег в горах Уганды тает?» —
Осведомляется феллах.
На затопляемых полях
С каирских стен хедив
{7} в смятении
Глядит на это наводнение
И говорит: «Разлился Нил:
Опять приходит Крокодил».
Волна вздымается большая,
Пол пирамиды заливая,
А грозный сфинкс водой покрыт
До носа, что давно отбит.