«Возвращаюсь домой на рассвете…»

Возвращаюсь домой на рассвете,
Опустел и потух Монпарнас.
В этом городе, в этот же час,
Умирают. Рождаются дети.
Засыпают подруги и жены.
И, грустя, вспоминает влюбленный
О цыганах, о ней и о нас…
Вот цветы у дверей ресторана –
– Уронили, не вспомнив потом –
Выбирали любовно, вдвоем,
Обещали хранить постоянно.
Очень странно. Особенно странно
То, что в странности прочно живем.

«Одно осталось: удивленье…»

Георгию Адамовичу

Одно осталось: удивленье –
Без унизительных желаний,
Без утомительной мечты.
Неубедительною тенью
Встает рассвет, бесцельно-ранний,
Не побеждая темноты.
А карту бьет упорно карта…
Уйти домой – но как заснуть?
Куда уходят ночи марта,
Которых сердцем жаль чуть-чуть…
(Безропотно и безлюбовно).
Свобода… как это условно.
Один – и очень узкий – путь.

Двенадцать месяцев (Париж, Рифма, 1956)

«Нет, не тебе, конечно, не тебе…»

Нет, не тебе, конечно, не тебе
я посвящаю
слова о чувствах, слезы о себе,
и мысли понемногу обо всем…
Но если, друг, когда-нибудь потом
ты, перелистывая медленно страницы,
задержишься на них опять
(где буду я? Кто это может знать –
возможно, что на улицах столицы другого мира…)
ты поймешь тогда,
что мне давалось все не вдохновеньем мнимым,
а твердым, как закон, чередованьем
невыносимой боли и труда.
Поймешь и то, что значит быть любимым,
и то, что с каждым новым расставаньем
правдивей, суше слово: навсегда…
Тому, кто целый мир любил в одном лице
и в целом мире только одного,
кто верил в справедливость, но кого
не покидали мысли о конце –
далеким в жизни, близким по судьбе
я посвящаю…
но не тебе, конечно, не тебе.

ЯНВАРЬ

«Когда-то были: мы — и бедняки…»

А.С.Б.

Когда-то были: мы — и бедняки
(о них писали скучные поэты).
Мы — и больные. Мы — и старики,
любившие давать советы.
Когда-то были воля – и тюрьма:
мы, жившие по праву на свободе –
преступники, сидевшие в тюрьме…
Когда-то были лето – и зима…
Смешалось все давным-давно в природе,
сместилось в жизни, спуталось в уме.
Не разобрать, кто молод, кто богат,
кто перед кем, и кто в чем виноват,
и вообще, что значит преступленье?
Когда-то были родина, семья,
враги (или союзники), друзья…
Теперь остались только ты и я –
но у тебя и в этом есть сомненье.

«День в сумерки, как оттиск бледный…»

День в сумерки, как оттиск бледный
с любого дня любой зимы
в стране, где вместе жили мы.
На горизонте отблеск медный
сухого солнца января,
а ближе, над домами, тень.
Мерцает поздняя заря…
Мир невесомый, чистый, бедный
вновь воскресил, сгорая, день…
Смягчило время контур строгий,
потухли краски с той поры…
Но нет стыда, и нет тревоги,
как в прошлом не было игры.
Мы не заметили начала,
не будем подводить итог…
Развязку жизнь нам подсказала,
но кто ее предвидеть мог?

«С Новым Годом – и прощай до срока…»

С Новым Годом – и прощай до срока.
Что с того, что нам не по пути…
Каждая удача одинока,
как моя любовь к тебе. Прости.
От стола на золотом паркете
словно тень огромного кольца.
Каждый раз, когда на этом свете
бьются в общей радости сердца,
ты еще дороже мне. И ближе
даже то, что разделило нас.
Странно сознавать, что ты в Париже,
той же ночью, в тот же час
слышишь тот же голос из эфира:
С Новым Годом … Тонкий бой часов…
И далеким благовестом мира –
звон цимбальный, еле уловимый,
страсбургских колоколов.
С новым счастьем, друг любимый.

«Я помню о тебе, Татьяна…»

Я помню о тебе, Татьяна…
Во мне еще жива любовь.
Но, как за чтением романа,
тревожна мысль, спокойна кровь.
Я разуверилась во многом,
скупее слезы и слова –
что это: гибель, благодать?
Теперь, когда над эпилогом
уже склонилась голова,
чего еще от жизни ждать…
Скажи, какого откровенья,
каких мучительных побед?
Любви бесплодны вдохновенья.
От них остался темный след:
жуть суеверий, снов, гаданий,
да ворох писем и бумаг…
И яд мечты о том свиданьи,
когда скажу спокойно я:
Прощай, мой друг. Прости, мой враг.
Сегодня очередь моя.

Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: